Сократ (сборник) - Эдвард Радзинский

Амур освободил голову Сенеки. Нерон помог Сенеке встать и благодушно закончил:

– «Но мы все исследуем» – как любил говорить мудрец Сократ, которым ты перекормил меня в детстве. И только тогда я расплачусь с тобою… Но придется торопиться, чтобы все успеть к приходу Тигеллина. Ведь нам определять, а ему – исполнять плату… За дело!

Амур церемонно подошел к Сенеке с золотым кубком в руках. И, поклонившись, высыпал из кубка ему на голову множество свитков.

– Это и есть, – усмехнулся Нерон, – твои письма к Луцилию. Точнее, выдержки из них… Я составил из твоих писем краткий итог… как ты учил меня когда-то…

Амур наклонился, поднял с арены свиток. И сунул Сенеке.

– Прогляди… Это твои слова? – спросил Нерон.

Сенека как обычно невозмутимо проглядел свиток и бросил его на арену.

– Это мои слова.

– И отлично, – сказал Нерон. – Сейчас ты прочтешь все это вслух. Ну а мои ребята…

И тут Амур вынул из темноты золотую кифару. Наигрывая на кифаре, Амур – какой-то вдруг угловатый, странный – надвигался на Сенеку.

– Что с ним?! – в изумлении воскликнул Нерон. – Неужто?! Да это метаморфоза!.. Свершилась! Сенека, ты узнал? Это он – мой бедный братец Британик, которого я… Смотри, какой худенький, слабенький… с лицом юного бога… Помнишь, как он прелестно пел – мой сводный брат Британик?

И Амур запел.

– Говорят, я был влюблен в него и даже склонил его к греху, – причитал Нерон, лаская Амура. – Все сплетни! Он опять с нами – Британик живой! Британик! Британик! – звал Нерон.

– Неро-он! Нерон! – отвечал Амур. И оба они смеялись.

И, радуясь встрече братьев и тоже смеясь, Венера пошла по арене к Сенеке, вся какая-то новая – величественная, недоступная.

– О боги! И с ней – метаморфоза!.. Ты узнал ее, Сенека? Это целомудренное тело? Вспомнил?.. Как она была чиста! И не потому, что неопытна, а потому, что волей победила свои греховные женские наклонности. Ну?! Ну, это же моя жена! Моя бедная Октавия! Ты сам говорил, что она вылитая богиня Веста! Бедная Октавия, я ведь ее… тоже… Октавия! – кричал Нерон. – Октавия! Ты опять с нами!

И вдруг Венера расхохоталась. И разом ее походка изменилась, и бедра начали гулять. Она теснила Сенеку в греховном танце.

– Нет, это уже не Веста! – вопил Нерон. – Это метаморфоза!.. Смотри, праведник, я провожу линию вдоль ее спелой груди… живота… стройных полноватых ног… Получилась волна! Та самая сладострастная волна, из которой она родилась! Да, это – Венера, полная желания. Это она – моя мама! Ты сам всегда сравнивал маму с Венерой. Я сразу это вспомнил, когда увидел маму нагую со вспоротым животом… Сенека, к нам пришла мама! Мамуля, которую я тоже… Мама! Мамочка! Да, да, они все с нами, Сенека!.. Как прежде.

Из подземелья раздались крики.

– Ну конечно… Мы забыли об этих…

Нерон поволок Сенеку в центр арены. И наклонил его голову к решетке.

В подземелье веселье достигло апогея. Дым благовоний смешивался с копотью масляных ламп, блестели нагие, умащенные тела. Люди валялись на мраморном полу, отяжелев от вина, храпели на ложах, занимались любовью – все это в гоготе, в пьяных криках, стонах…

– Эти лежат на шлюхах, жрут, пьют и орут, – зашептал Нерон. – Эти и есть толпа… точнее, великий римский народ, который нас с тобой окружал все эти годы. Теперь, по-моему, собрались все. Можно начинать. Ну естественно, роль Нерона буду играть я… Что ты уставился?

– Я не понимаю, Цезарь, – сказал Сенека. Нерон усмехнулся:

– Помнишь, ты рассказывал мне в детстве историю, как умирал великий цезарь Август? Он собрал друзей, поправил прическу, старая кокетка, и спросил: «Как я сыграл комедию жизни? Если хорошо, похлопайте на прощание. И проводите меня туда аплодисментами…» Так и мы с тобой сейчас… в ожидании Тигеллина… сыграем комедию нашей жизни… Это нужно тебе, чтобы уйти, и мне, чтобы с тобой сполна рассчитаться. И быть может, проводить тебя туда аплодисментами. Да здравствует театр! Понятно, роль Сенеки будешь играть ты. Для этого я дал тебе твои письма…

– Кто же отважится сказать, хорошо ли мы сыграли комедию жизни? – спросил Сенека.

Нерон подошел к огромной золотой бочке.

За длинные седые волосы он вытянул из бочки человека.

Лицо старика с печальными глазами смотрело на Сенеку в свете факелов.

– Судья в бочке, – усмехнулся Нерон. – Бочку прислал мне с письмом префект Ахайи для завтрашнего, прости, уже сегодняшнего представления. Он пишет, будто этой бочке четыре сотни лет и она всегда стояла на торговой площади Коринфа. Уверяет, что в этой бочке когда-то жил сам Диоген… И с тех пор уже четыреста лет она не пустует: в ней всегда обитает какой-нибудь мудрец… О мудрости вот этого старца ходят легенды. Как тебя зовут? – спросил Нерон старика в бочке.

– Отойди, пожалуйста, ты заслоняешь мне солнце, – ответил старик

– Но это сказал не ты. Тот, кто произнес это, звался Диогеном, – усмехнулся Нерон.

– Так было, брат, – ответил старик

– Меня следует называть Великий цезарь, – сказал Нерон, легонько ударив его бичом. – А как зовут тебя?..

– Диоген, – ответил старик.

– Перестань паясничать! Как зовут тебя?! – закричал Нерон, избивая старика бичом.

– Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Си-нопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: «Превыше всего – ни в чем и ни в ком не нуждаться». Я когда-то рассказывал тебе, – продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, – у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба…

– Ты сказал! – улыбнулся старик. – Но сначала он имел еще и кружку, брат. Пока однажды не увидел мальчика, который черпал ладонью воду из родника. И Диоген воскликнул: «Сколько лет я носил с собой эту лишнюю тяжесть!» Вот тогда-то он и выбросил свою кружку…

– Ну а потом был Диоген Аполлонийский, выходец с Крита, Диоген Вавилонский, Диоген с Родоса… Так что и он вполне может зваться этим же именем, – закончил Сенека.

– Какой же ты по счету Диоген, старик? Какое у тебя прозвище? – усмехнулся Нерон.

– Я с радостью тебе отвечу, брат. Ударом бича Нерон прервал старика.

– Великий цезарь… – поправился старик, застонав от боли. – Все Диогены подновляли эту надпись на бочке. Я «Диоген первый, отказавшийся сделать это». Потому что нуждаюсь во всем. И еще меня называют «Диоген, никогда не покидавший своей бочки».

– И почему тебя тянет в это уютное гнездышко?

– Я не могу передвигаться, брат.

И снова последовал удар бича, и снова старик поправился:

– Великий цезарь. У меня перебиты суставы, я могу только ползать.

– Почему ты упорно зовешь меня братом?

– Потому что все люди – братья. Оттого они все нуждаются друг в друге…

– Так вот: я, твой брат, Великий цезарь, открою тебе, как ты будешь именоваться отныне «Диоген последний». Потому что в этой бочке никого и никогда больше не будет.

– Так не может быть… – улыбнулся старик

– Ее сожгут сегодня на рассвете… Ну а пока, Диоген последний… пока ты еще в бочке… смотри в оба! Сейчас ты увидишь великую комедию… Твой брат цезарь примет в ней участие и твой брат Сенека тоже. Согласись, не каждый день увидишь подобных актеров. Ну как, учитель, ты согласен на такого судью? – обратился Нерон к Сенеке.

– Как повелит цезарь.

– Тогда начинай. Читай свои письма… Ты прости, я осмелился убрать из них кое-какие длинноты. Ты пишешь красиво, но старомодно. А мы живем в торопливый век… Но, конечно, ты волен все восстановить в своем чтении. Ведь это ты играешь Сенеку!

Сенека задумался. А потом медленно раскрыл свиток и бесстрастно, будто читая чужое, начал:

– «Ты спрашиваешь, Луцилий, как я сделался воспитателем цезаря? Начну по порядку. Цезарь Нерон родился в Акции в восемнадцатый день до январских календ…»

С диким воплем Нерон упал на арену к ногам Венеры. Голова его торчала между ног Венеры. Сенека в изумлении следил за ним.

– Чего уставился? – засмеялся Нерон. – Это моя роль! Я рождаюсь! Девять месяцев в утробе матери я жил ее похотливыми гнусными мыслями. И вот – воля! Я есть!

Сенека бесстрастно продолжал:

– «Когда Нерон родился, его отец, прославившийся гнуснейшими злодеяниями, воскликнул: „От меня с Агриппиной ничего не может родиться, кроме злополучия!..“»

Нерон усмехнулся.

– «Отец Нерона скончался от водянки, оставив малолетнего сына и жену Агриппину. Агриппина, которая была в ту пору в возрасте цветущей женщины, позволяла старому цезарю Клавдию пользоваться ее ласками», – читал Сенека.

…Как видение, мелькнуло перед ним прекрасное женское лицо – и рядом одутловатое бабье лицо старика…

– «Когда же она сумела вступить в права законной супруги, то заставила старого цезаря усыновить Нерона и объявить его своим наследником. На одиннадцатом году жизни Нерона мне предложили стать его воспитателем. И я согласился».