Легенда одной жизни - Стефан Цвейг

Леонора, взволнованная, отворачивается.

Бюрштейн тихо трогает Фридриха за рукав и делает ему знак — уйти. Оба незаметно удаляются, так что Мария и Леонора остаются одни.

Мария.

Из нас обеих я старшая, и я первая протягиваю вам руку. Я не хочу больше бороться. Я утомлена. И нет больше смысла в борьбе. Тот, из-за кого она шла, не существует больше. Вам больше с моей стороны ничего не грозит, а мне — с вашей. Друг у друга мы больше ничего не можем отнять, а только дать.

Леонора.

Мой сын… Зачем вы отняли его у меня?

Мария.

Не я, а другая берет его. Это должно было случиться, рано пли поздно. Это нужно перенести, ради своей любви. Только так я все переносила.

Леонора.

Но вы сделали это из мести! Из ненависти!

Мария.

Нет, Леонора, ненависти у меня больше нет. Ни одним словом не уговаривала я его. Не я, старая женщина, а юность его толкает. Я не знаю за собою вины. Но все же, если я провинилась перед вами, теперь или когда-нибудь, умышленно или неумышленно, Леонора, то… прошу вас простить меня…

Леонора, в смущении.

Да нет же… Конечно, нет…

Мария.

Двадцать лет меня мучила мысль, что мы тогда не подали друг другу руки на прощанье, — быть может, она мучила и вас. Впереди у меня нет двадцати лет… но оставшиеся мне годы я хотела бы прожить в мире. Что разлучило нас… это я забыла… все двадцать пять лет вражды, если вы пожелаете, сотру я из памяти своей в тот миг, когда выйду из этого дома, где я пережила все свое горе, а вы — все свое счастье.

Леонора, горько.

Счастье? Мое счастье в этом доме?

Мария.

Но, Леонора… Вы ведь имели его… имели ребенка… все…

Леонора.

Я? Когда я имела его!.. Когда он мне принадлежал?.. Я находилась где-то в доме, тихими шагами ходила по комнатам, где, казалось, лежал больной… Он знал только свою работу, только работу… Вечно его томило беспокойство, нетерпение… Как лунатик, говорил он со мною во сне своего творчества… Никогда не говорил со мною наяву… Всегда своими мыслями он был с тем, что терял, но не с тем, чем владел… О, эти тревожные годы, этот вечный страх!.. Как тюремщик перед узником, — так чувствовала я себя, так сильно было в нем желанье вырваться… Никогда во мне не было чувства уверенности, никогда я не сознавала себя предметом его забот; его не занимали счастье и страдания ближних… Только в себе он рылся, только в шахте своей работы… А я стояла рядом, бесполезно снедаемая, бессмысленно сгорающая со всей своей любовью, и он не чувствовал ее… ничего не чувствовал он, кроме своего чувства… Счастье! Я — счастливая!.. Какое могло быть счастье рядом с ним, ни о ком не помнившем — ни о жене, ни о ребенке, ни о доме… Только работа, работа, работа… Какое могло быть счастье с ним!

Мария.

Впоследствии, Леонора… В своих воспоминаниях, когда ты видела его в творениях… более прекрасным… впоследствии, Леонора!

Леонора.

Но ведь это вы у меня отнимаете теперь!.. Это последнее счастье, чистое воспоминание… Вы ведь его воскрешаете, каким он был… не оставляете мне усопшего, каким я любила его… Разоблаченным должен он стоять перед миром, безобразно разоблаченным!.. А что я делала за эти двадцать лет? Воссоздавала его таким, каким видела его в глубине души… каким хотела его видеть… и каким он был в своей сокровенной воле… Обвиняйте меня в подлоге, в обмане… Но этот человек, которого я создала, — он мой, и отнять его у меня вы не в силах… С ним я могу еще быть счастлива в воспоминаниях, и с каждым годом я считала его все больше моим… Он уже был для меня совсем живой, уже любил меня, как я его любила… И вот приходишь ты и воскрешаешь передо мною страшную действительность… И я это знала всегда, и потому так трепетала перед тобою…

Мария.

Передо мною?

Леонора.

О, твое молчанье… твое молчанье!.. Ты и не знала, как оно мучило меня… В нем была такая уверенность, такое спокойствие, такое величие, между тем как я судорожно строила и строила… О, какою иною было твое молчание! Как тень стояло оно над домом, страшное и великое… И он тоже это знал. Я чувствовала, как он любовался тобою, оттого что ты молчала, как он любил тебя за это молчанье… И поэтому я тебя ненавидела, чем дольше ты молчала… и посылала вызовы тебе. Я надеялась, ты станешь обороняться, бороться со мною… Всегда у меня было чувство, словно я бью безоружную, и всегда а знала, что ты сильнее меня, уверенней в своей любви, свободней в своем чувстве… О, я тебя ненавидела!..

Мария.

Но теперь перестала, Леонора, не правда ли? Больше ты не будешь ненавидеть?

Леонора.

Мы всегда ненавидим тех, к которым неправы. Но, Мария, я это знала всегда… И, ненавидя тебя, перед тобой преклонялась… Я любила тебя… Как ты все это сносила… так величественно… так тихо… Да, Мария, к чему теперь это таить! Я преклонялась перед твоею добротою…

Мария.

А я, Леонора, преклонялась перед твоей силой… Такая страстная была ты в своей любви… такая сильная в своей воле…

Леонора.

Не говори: сильная! Перестаешь быть доброй, будучи сильной. Ожесточилась я, ожесточенной женщиной стала в этом доме.

Мария.

А я устала оттого, что ты называешь добротою. Устает человек от покинутости.

Леонора.

Мы состарились, Мария, — в этом все дело. Каждая по-своему, но состарились обе. У нас общая участь.

Мария.

У тебя есть сын.

Леонора.

Мой ли он еще? Он сын своего отца. Он принадлежит себе и своему творчеству. Я его уже потеряла.

Мария.

Никого не теряет человек, пока любит. Любовь — вечное присутствие. Можно ли быть ближе человеку, чем будучи покинутой им?

Леонора.

Как ты все зорко и ясно видишь. Как мудро смотришь поверх вещей! Как умеешь со всем прощаться! Странно, такою ты в ту пору не была.

Мария.

Молода я была еще. Что знает молодость?

Леонора.

Стара и я, но на это неспособна. Если бы мне научиться у тебя. У тебя такая просветленная душа.

Мария.

Слишком ты много была среди людей. А я была одинока. В одиночестве легче учиться примиряться. И любишь воспоминания больше жизни.

Обе молчат.

Спасибо тебе, Леонора, что я могла с тобою так говорить. Теперь мне все будет казаться легче… Не проводишь ли ты меня… к могиле… Мне кажется, нам было бы хорошо… рядом постоять на том месте… где мы рядом стояли в жизни.

Леонора.

С радостью, Мария, с радостью!

Несколько шагов они делают вместо. Вдруг Леонора останавливается.

Мария… Я должна тебе сказать одну вещь… Мне… мне так отрадно, что ты пришла… и что мы поговорили с тобою… Как странно… другие это раньше заметили, что он снова появился… когда ты пришла. А теперь и я это чувствую… чувствую так его близость, как уже давно не испытывала… Ты его возвратила мне и от твоей ясности все прояснилось… Теперь только я сознаю, как я устала… как давно я устала быть такой ожесточенной и бороться со стиснутыми зубами… И я знаю — это хорошо, что тайны больше нет… Пусть она достанется миру… вместе с сыном моим, я больше ничего не удерживаю… Тщетны попытки покорить жизнь в конце концов, она все-таки сильнее нас. Спасибо тебе, Мария, что ты пришла, что ты заключила мир с этим домом… И… и есть у меня одна просьба к тебе… у тебя ведь больше нет ко мне злобы?

Мария.

Но Леонора, ты ведь это чувствуешь сама…

Леонора.

Так слушай же… что тебе делать на свете?.. У тебя ведь больше нет родины нигде!.. Где можешь ты себя чувствовать дома… если не здесь… Здесь тебя знают вещи и они любят тебя… А я… я теперь одна… мы обе одиноки… Фридрих ушел, и Бюрштейн, и Иоган… Одни только воспоминания остались, а они принадлежат так же тебе, как и мне… Что тебе делать на свете?.. Не хочешь ли ты остаться здесь… на несколько недель… то-есть, сколько ты пожелаешь… и мы тогда будем говорить с тобою… Я ведь так томлюсь по ком-нибудь, с кем свободно могла бы говорить о нем, без личины, без опаски… вне пределов легенды… совсем правдиво. И ты будешь учить меня, как мне состариться… как стать мне такою же тихой, и старой, и ясной, как ты… Скажи, Мария, не остаться ли тебе здесь… не попытаться ли тебе еще раз?..

Мария, протягивая ей руку.

С радостью, Леонора, с радостью!.. Как странно… я всегда чувствовала… что еще раз он сведет меня с тобою… как разлучил нас когда-то…

Леонора.

И тогда мы будем с тобою сидеть, Мария… и говорить о нем… для себя… только для себя… Теперь только я сознаю, каким он чуждым стал для меня в легенде, которую я из него сотворила… О, как отрадно будет, когда правда возвратит мне того, кого мы отдали миру…