Вампиры. Путь проклятых - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказала, земля под ней колыхнулась, и провалилась покойная в могилу.
В ужасе неимоверном проснулась молодая, а кругом звезды меж деревьями блестят, и страшны были ей в темноте кресты могильные. Не оборачиваясь, метнулась она с места дикого и, задыхаясь, упала на свою постель.
Назавтра пора идти ей на заутреню — не идет; надо обедню слушать — не идет; страшно показаться в храме божьем, а чего страшится — не знает. Но чтоб свои не заприметили, оделась и пошла из дому, вроде со всеми на службу.
Идет, а куда — сама не видит, и вот ручей перед ней. Села девица под вербу, в воду глядит, а в воде двигается что-то, блестит, и выносит ручей на песок перстень золотой, с финифтью, с камнем кровавым.
Глянула на камень: а в камне просторно и ясно, как в господской горнице. Чудно ей это показалось, но чем дольше на камень глядит, тем светлей у него в середине, и видит она вроде мир иной, и творится в нем нечто, на что и слов-то у нас не хватает. А только не поймет — так оно есть или лишь мерещится.
Взяла она перстень домой — и не насмотрится на него; а как глаза отведет, так тоска и приходит на сердце. Свои знать ничего не знали; видели, что стала дочь молчаливая да дикая, сидит в каморке часами, словно отреклась от людей и света белого.
Только стали люди говорить, что к девке какой-то змей летает. Одни ночью видели, как вожжи огненные над их двором выгибались; другие уверяли, что вожжи не вожжи, а что-то длинное, горящее, вставало из могилы за селом и летало, а куда — не известно. Были и такие, что змея с двенадцатью головами видали, только врали небось, хотя по ночам искры полыхали на могиле заброшенной, будто кто-то там трубку раскурить вздумал.
Как бы оно там ни было, я и сам плевался поначалу, пока пару слов от старого Герцля не услышал и язык прикусил! Всякое в жизни бывает…
Вот и там, на правобережье, где девица эта жила, сперва веры не давали, а после и приключилась беда.
Жали все хлеб на поле; была там и та красавица, к которой змей летал. Когда солнце на полдень вышло, сели люди отдыхать, а она поднялась — не знаю, для чего — на ту самую могилу, где лихое ночами творилось. Поднялась, и стало ее мучить; ноги к земле приросли, невидимое тянет ее, что мало жилы не порвутся. Люди на крик сбежались, но близко подойти не осмелились, а только видели, вроде искорка блестит в небе, с синевой сливаясь; но кто мог знать, что за чертовщина!
Только откуда ни возьмись — баба какая-то, и кричит, задыхаясь, чтоб сняли с руки перстень. Кинулись снимать — не идет; старая плачет, чтоб палец рубили; да кто ж согласится, по живому-то! — тем временем звездочка ниже спустилась, и видно стало, что хвостом она, как вьюн, виляет, все ниже и ниже. Внезапно страшно завизжала бедная: «Ой! Душу из меня тянет!» — и упала замертво.
Легкий пар поднялся над ней, и погас огонек проклятый.
Зашептались люди, что баба та неизвестная больно на покойную мать девицы смахивает, глянули — ее и нет уже.
Так что на другой день собрались и закопали умершую на той самой могиле, где душу из нее высосали; но креста батюшка ставить не позволил, говорит, смерть ее от нечистика приключилась.
И до сих пор на могиле той искры сыплются, и глухой стон расходится ветром по всему полю, чтоб пастухи…
Чет
Как всегда, был дерзок и спокоен,
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла — и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.
— Итак, господин Вером, теперь вы знаете, кто мы. Когда мы придем к вам в следующий раз, вы должны будете прочесть над нами это Слово. Но помните — мы будем пытаться убить вас. Насовсем. И — я не хочу вас обманывать — скорее всего, мы это сделаем.
— Вы самоуверенны, молодой человек…
— К сожалению, нет. Знаки плохо держат Верхних. И единственная ваша возможность — успеть сказать Слово. Простите, господин Вером, единственная НАША возможность. Общая.
— Варк меня забери… Впрочем, именно об этом речь. Вы знаете — я, Арельо Вером, убивал людей, но не обманывал их. И вы предлагаете мне поистине королевскую охоту — дичь и охотник меняются местами, и пусть время подскажет ответ! Я согласен. Где деньги?
— Вот.
— Тогда по рукам, господа с той стороны!
Рука его оказалась неожиданно сильной даже для варка…
Нечет
— Хозяин! Не слишком ли много выпивки для одного человека?
— О ком вы, сотник?
— Вон о том типе в зеленом камзоле. Похоже, он сливает выпитое в ножны…
— Это не лучший способ самоубийства, сотник. Обидьте лучше меня — и я прощу вас за хорошие чаевые. Но обидеть господина Арельо…
— Кого?
— Вы, я вижу, человек новый… Как вы выразились — тип в зеленом камзоле?… Господин Арельо, сотник, — это господин Арельо. Пьяным его не видел никто — как, впрочем, и трезвым. А сегодня он явно при деньгах, но небольших: иначе взял бы настойку Красного корня.
Профессионализм хозяина изумил любопытного сотника, вплоть до появления на свет двух золотых, рассеявших в трактирщике последние облачка сомнений. И он придвинулся поближе.
— Вы знаете, господин офицер, если намечается дело, где можно сломать шею или получить большие деньги — там всегда оказывается господин Арельо. Причем все вокруг ломают шеи, а господин Арельо получает деньги! Но они редко залеживаются у Арельо Верома!..
А дуэли! Тут года два назад новонабранные мальчики Толстого Траха спьяну обозвали его варком; так он сказал им, что против варков ничего не имеет, а вот пить в таком возрасте крайне вредно — и через минуту все пиво уже выливалось из распоротых животов. Говорят, ребята с тех пор бросили пить…
Сотник кинул хозяину еще одну монету и направился к худощавому мужчине в вытертом камзоле зеленого бархата, под которым наметанный глаз сразу угадывал кольчугу. У ног его примостился сонный бродячий певец, видимо, в ожидании подачки.
— Господин Вером?
— Да. Чем обязан?…
Часть четвертая
Большой нечет
…Изгибом клинка полыхая в ночи,Затравленный месяц кричит.Во тьме — ни звезды, и в домах — ни свечи,И в скважины вбиты ключи.
В домах — ни свечи, и в душе — ни луча,И сердце забыло науку прощать,И врезана в руку ножом палачаБраслетов последних печать.
Пятиструнный лей звенел под опытными пальцами, и спустившийся вечер присел рядом, рядом с сухопарым костистым мужчиной, привалившимся к массивному валуну и блаженно мотающим головой в такт нервным ударам. Левая рука легко скользила по изношенному, некогда лакированному грифу; и ветер тоже качнул встрепанной листвой, спугивая примолкших птиц — не звучали здесь чужие песни, ни теперь, ни ранее, когда он, ветер, был еще юным и теплым, совсем-совсем теплым, а люди… Люди, пожалуй, были такими же. Только песен не пели люди, молчали, хмурились, не такое тут место…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});