Повести - Лев Рубинштейн

— Говорю, дай торбу!

— Нельзя!

— Ярмола, — прогремел Ястреб, — не был бы он твой брат, я бы его на месте уложил!

— Алесь, — мрачно молвил Ярмола, — не спорь с батьком. Он знает, что кажет.

— Не могу я!

— Парубок, — сказал Ястреб, — мне твоя торба не нужна. Мне нужно поглядеть, что в ей. Коли червонцы али какой боевой припас — заберу! А коли что другое — не трону. Клади на стол!

Алесь стоял неподвижно.

Ястреб неожиданно захохотал, да так, что задвигались ухваты, наложенные на перекладины под потолком хаты.

— Ну и парубок! Я его поставлю в дозор, он и мышь не пропустит! Учитесь у него, гуляки, как надо на своём стоять!

Ярмола подошёл к брату и тронул сумку.

— Алесь, — сказал он, — дай мне. Я за тебя отвечу.

— Так, так, — торжественно промолвил Ястреб, — ты за него ответишь.

Ярмола снял сумку с плеча брата и почтительно положил на стол перед Ястребом.

Атаман вынул из-за пазухи ножик в ножнах, отложил ножны и вскрыл сумку так ловко, что не повредил печати.

— Гм, — сказал он кисло, поглядывая на орлика, на печати, — знаем, казённая птица… Посмотрим. Что тут? Бумага… Что это?

Ястреб вынул два листка плотной бумаги, покрытой буквами.

— Парубок, — сказал он, — подойди к столу. Читать можешь?

— Могу.

— Читай!

Алесь пододвинулся к столу и, нахмурившись, стал читать:

— «Аз», «буки», «веди», «глаголь», «добро», «есть»…

— Это зачем? — озадаченно спросил Ястреб.

— Это новая российская азбука, — сказал Алесь, — а посылают её мастерам с московского Печатного двора царю, чтоб он её поправил и подписал. Теми буквами будем печатать новые книги.

— Ось! — ещё более удивлённо сказал Ястреб. — Это буквы… Учили когда-то и меня. Да я не выучился. Дьячок сильно розгами драл. Читай дальше!

— «Живете», «зело», «иже», «како», «люди», «мыслете»…

— Так и есть, — громыхнул Ястреб, — но никогда не видал я чтобы буквы посылали в военный поход.

— Доставьте в военный лагерь царю Петру, — сказал Алесь, — это будет вам заслуга.

Ястреб значительно на него посмотрел.

— Нам заслуги не нужны, — сказал он, — мы с царями и королями не ведаемся. Возьми торбу! Ярмола, дай ему поесть. Захочешь быть с нами, дадим пистоль.

— А ежели не захочу? — спросил Алесь.

Ястреб вдруг широко улыбнулся.

— А куда тебе деться? — сказал он. — До царя Петра тебя не допустят. Ступай с нами, будешь со свейским королём воевать. Уведите его, хлопцы, а то он со мной заспорит. А я споров не люблю…

Так Алесь ушёл с хлопцами атамана Ястреба.

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ

Самым скучным для поручика Ефремова было сидеть без дела. Пленникам отвели помещение в деревянном домишке, который помещался во дворе шляхетской усадьбы. В каменном доме рядом жил шведский генерал. Усадьба была окружена караулом, а пленников сторожили два солдата в синих мундирах; они расхаживали возле двери с пиками, как заводные куклы. Сменялись они дважды в сутки.

Допрашивали пленных только один раз. Караульные доставили их в каменный дом. Их принял генерал. Это был высокий красивый пожилой мужчина в треугольной шляпе, посаженной на парик. Пышные локоны спускались генералу на плечи. Широкие рукава мундира были расшиты золотом. В руке он держал трость с костяным набалдашником.

Поручика всё это мало заинтересовало. Он пристально глядел на человека в длинном кафтане с бархатным воротником, который стоял опустив голову за спинкой генеральского кресла.

Генерал спросил фамилию и имя офицера и какого полка. Человек с бархатным воротником перевёл вопрос генерала на русский язык. Ефремов назвал себя и сказал, что служит в гвардии. Генерал пожелал узнать, с каким делом ехал поручик и куда спешил.

— Ехал я из Москвы, — отвечал поручик, — а спешил в лагерь государев.

— Где находится лагерь царя Петра?

— Того не ведаю, — отвечал Ефремов, — а ежели б доехал до Полтавы, там бы расспросил.

— Полтава осаждена войсками его величества короля, — заметил генерал.

— До поры до времени, — отвечал Ефремов.

Генерал сделал нетерпеливое движение.

— Где сумка, которую офицер вёз с собой?

Ефремов вперился в переводчика. Теперь переводчик поднял лицо, и поручик ясно увидел того самого длинноносого, который бросился вплавь с парома на реке Псёл.

— А, старый знакомый, — сказал Ефремов, — так ты и насчёт сумки донёс? И давно служишь ты неприятелю?

Длинноносый не отвечал. Он обратился к генералу и стал говорить что-то, низко кланяясь. Генерал слушал его прищурившись, потом махнул рукой и обратился сам к поручику.

— Господин рюска порюшик говорит, где сюмка, или терят свой шизнь, — промолвил он весело.

— Где сумка, не знаю, — сказал Ефремов.

— Офицер нельза «не знаю», — отвечал генерал, — офицер всегда «знаю»! — Он стукнул тростью. — Два день дюмай, потом придюмай! Его говорит, — генерал указал тростью на длинноносого, — его говорит, господин рюска порюшик нушно голова рюби. Я не любит голова рюби. Меня надобно сюмка. А нет сюмка — будем стреляй. Вот так! Пуфф!

Генерал изобразил пальцем, как пуля попадёт поручику в голову, и засмеялся.

— Спасибо, — сказал Ефремов, глядя на переводчика, — наши ещё с тобой сосчитаются, длинный нос…

Переводчик снова быстро заговорил, кланяясь генералу, но тот махнул рукой. Солдаты брякнули пиками, и пленных увели в деревянный дом.

День шёл за днём. В шведском лагере протяжно играла труба, били барабаны и ржали лошади. Караульные расхаживали у двери. Неподалёку от дома, в котором находились пленные, что-то равномерно скрипело и ухало. Уханье и скрип начинались с утра и прекращались около полудня.

— Видать, у них здесь кузня, — заметил Тимоха.

— Кузня звенела бы, — отвечал поручик, — а тут вроде как бы сваи заколачивают…

Это уханье раздражало Тимоху. Он не мог усидеть на месте. Однажды он попытался высунуться из окна, но усатый караульный солдат направил на него пику.

— Скажи, служивый, что там стучит? — спросил Тимоха.

Караульный что-то рявкнул и замахнулся пикой.

— Не понимает по-нашему, — сокрушённо сказал Тимоха, — а то я уговорил бы его.

— Не трогай его, он пуганый, — сказал поручик, — ишь ведь, загнали их наши на Украину! Они было думали к Москве пробраться, да не вышло. Теперь набросились на Полтаву, да тут им, кажись, и конец будет. Наши подходят с большим войском, а им и уйти-то некуда. Вот они мучаются… Стой! Что это?

На двор галопом въехал стройный молодой всадник в коротком плаще с золотыми шнурами и шляпе с белым пером.

При его появлении караульные солдаты вытянулись в струнку. За всадником следовали два кавалериста с лихо закрученными усами. Всадник кивнул одному из них. Тот слез с лошади и распахнул дверь домика.

— Порюшик Эфрэмоф! — с трудом выговорил он, глядя в бумагу. — Марш за мною!

— Куда? — спросил поручик.

— Молшайт! Приказ короля!

Тимоха горестно смотрел, как поручика вывели на двор. Подкатила двуколка, в которую Ефремова втолкнули силой. Нарядный всадник крупной рысью выехал за ворота. Двуколка поехала за ним, а за двуколкой отправились и кавалеристы. Стук копыт затих в отдалении.

— Эх, — горестно промолвил Тимоха, — никак, повезли голову рубить…

Большая белая усадьба была окружена караулами со всех сторон. Но при появлении всадника с белым пером солдаты наклоняли ружья, а офицеры салютовали шпагами. Ефремова провезли по длинной аллее между двумя рядами высоких тополей и велели вылезть у крыльца. Всадник с пером соскочил с коня, бросил поводья солдату и сделал поручику знак следовать за собой.

Они прошли через несколько комнат, наполненных разодетыми офицерами. Приглушённый гул голосов стихал при их появлении. В четвёртой или пятой комнате было пусто. Двое караульных офицеров стояли у двери с палашами наголо.

Человек с белым пером указал поручику место, где ему стоять, снял шляпу и исчез за дверью. Через несколько минут дверь распахнулась. Провожатый Ефремова появился и сделал знак рукой — войти.

Ефремов твёрдыми шагами вошёл в следующую комнату и остановился. У стола сидел человек в чёрном платье, остриженный в скобку. На носу у него красовались большие очки, а в руке было гусиное перо. Другой человек стоял у окна спиной к поручику. Роста он был небольшого, с коротко остриженной большой головой. На нем был серый, скромный камзольчик и высокие сапоги. Руки его были сложены за спиной.

Молчание продолжалось несколько минут. Потом высоким и слабым голосом заговорил тот, который стоял у окна. Говорил он по-шведски. Сидящий у стола повернулся к поручику и сказал по-русски:

— Поручик Ефремов! Его королевское величество изволит спрашивать, давно ли выехал из Москвы?