Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич

Шаги бегущего сзади человека заставили Андрейку оглянуться. Его догоняла «pretty» с соломенной копной на голове, «в честь Андрэ», как она выпалила.

— Я вам не сказала главного, — захлебываясь начала она. — Это вы меня спасли. Они бы меня убили... Давайте познакомимся: Лизетт. Вы очень симпатичный, Андрэ! — Она заговорила певуче, дружелюбно, а у Андрейки сердце, точно морозом обожгло. Он не мог и слова вымолвить. «Pretty» чем-то походила на ... француженку Женевьеву из кемпа, и Андрейка сделал шаг назад, чтоб исчезнуть.

Лизетт остановилась на полуслове в удивлении.

— Не хотите говорить со мной?.. Ну, тогда сыграем в шахматы.

— В шахматы?!

Андрейка с удивлением поглядел на нее и наконец пошел за «pretty», которая, вот чудеса! играет в шахматы. С еще большим удивлением увидел, что она играет лучше него. Выиграть шесть партий подряд!.. Странная «pretty».

Мимо них промчался черный парень, звеня чем—то, а за ним — служитель в синей робе, который убирал классы. Служитель вскоре вернулся, держась за сердце.

— Убежал! — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Всю связку ключей украл. Ото всех классов... — И он закричал, видно, ругался — не то по-испански, не то по-португальски.

— Не удивляйся, Андрэ, — сказала Лизетт, выиграв очередную партию. — У меня был учитель. Гроссмейстер из России. Он рассказал мне: когда он эмигрировал в Израиль, ему написали в анкете: «Профессии не имеет». Шахматы — не бейсбол. Здесь это ничего не стоит. Ему нечего было есть, и он учил всяких дур... Расскажи, как ты провел лето?

На другой день она отыскала своего Андрэ взглядом, как только вошла.

— Андрэ, ты после школы свободен? Ой, как хорошо! Родители хотят с тобой познакомиться. Пожалуйста, понравься им. Ладно?

Андрейка договорился встретиться с Лизетт после уроков; хотели разойтись по своим классам, но внимание привлекла потасовка. Черные девочки с тонкими косичками кричали, дергая друг друга за волосы: «Ты говорила, что я проститутка?!» — и подругу по лицу кулаком. Еще пять–шесть девочек кидаются в драку. В школьном коридоре начинается свалка. Крик, топот, звон разбитых стекол.

— Хо–оли шит! — вырвалось у Лизетт в сердцах. — Не смотри в эту сторону, Андрэ! Это публика с Карибских островов и Ямайки. Что они не поделили между собой, не знает никто.

— Ты расистка, Лизетт?

— Боже упаси, моя лучшая подруга с острова Тринидад. Правда, страшна, как смертный грех... На ланч прибегай в буфет...

Андрейка там ее и разглядел. Ребята, по обыкновению, кидали друг в друга едой и гоготали. Она разговаривала с высоким парнем в футболке с огромными номерами на спине и груди, не обращая на «весельчаков» никакого внимания. Увидев Андрэ, она помахала ему, чтоб он шел к ним, и познакомила его с лучшим нападающим школьной футбольной команды. И затем — еще с одним футболистом. Затем все вместе уселись за столик пить кофе с бутербродами. Разговаривали о прошлогодних победах.

— Здесь спорт — бог! — сказал Андрейка, когда они спросили его, отличается ли чем-нибудь русский спорт от канадского. — Важнее бога музыки. А в России говорят: у старика было три сына. Два умных, а третий — футболист...

Лизетт вспыхнула, а футболисты улыбнулись натянуто.

— Теперь понятно, почему Россия в футбольной таблице плетется внизу... — сказал один из них.

— Но хоккеисты у нас другие, — заметила Лизетт. — Они взяли первенство мира. Не так ли, Андрэ?

— Не знаю. Я не спортсмен вообще.

— А что значит «вообще»? — удивилась Лизетт.

— В свободные от школы часы я разогреваю картошку в кафе «Мак Дональдс», сгружаю ящики с машин, мою шваброй полы в складе «Мак Дональдса» — мне этого спорта впо–олне достаточно.

Футболисты посмеялись покровительственно и ушли в бассейн. Несколько столиков занимали китайцы из Гонконга, одетые как щеголи. В дорогих свитерах с неизменными фирменными крокодильчиками. В высоких кожаных ботинках.

— Они тоже pretty? — спросил Андрейка.

Лизетт пожала своими «генеральскими» плечами.

— Они китайцы! Когда школьник не отрывается от книги, о нем говорят: «Учится, как китаец... » Бен! Иди сюда! — окликнула кого-то Лизетт. Подошел невысокий взлохмаченный кореец, который на первом уроке математики рисовал при помощи «ЭПЛ макинтош». — Это наш компьютерный бог. Его зовут Бен—компьютер. — И подняла палец кверху. Познакомились... Пока, Бен!.. А вон там — Нэнси, — Лизетт показала на болезненную худую девушку. Но не позвала ее, рассказала вполголоса, что родители бросили Нэнси, когда ей было шесть месяцев. Девочку отдали бездетным. С новыми предками не ужилась. Удрала лет восьми...

У Нэнси висела на руке огромная пластиковая сумка, в которой размещался, по-видимому, весь ее гардероб и все запасы еды: во всяком случае, оттуда она доставала и бутерброды, и кофточку, в которую переоделась, зайдя в туалет.

«Ее бросили в шесть месяцев!..» — До Андрейки вдруг дошел весь ужас этой фразы. — «А я, идиот, считаю себя обделенным... » — Давай познакомимся с ней, — воскликнул Андрейка.

— В другой раз, — отрезала Лизетт. — Вечером нас ждут мои предки. Ты еще не одет... Как, у тебя нет пиджака? Холи шит! — вырвалось у Лизетт. Сиди здесь.

Через пять минут она принесла черный пиджак и брюки.

— Иди в туалет, переоденься. Это твой размер, не беспокойся. Бен одного роста с тобой...

Двинулись к «предкам». Лизетт зачем-то свернула в парк.

— Ты куда? — окликнул Андрейка.

Но оказалось, это вовсе не загородный парк. Это был дом, где жила Лизетт. Трехэтажный особняк в английском стиле с точно зарешеченным стеклом. Сочно–зеленые, с зубчиками по краям, кусты были подстрижены в виде самых разных зверюшек.

— К нам приходит старик англичанин, — сказала Лизетт. — Бывший королевский садовник. Большой оригинал.

Навстречу им кинулся с радостным подвыванием потешный, точно в шестимесячной завивке, тучноватый канадский пес, добрый, как все канадские собаки.

— Питер, — представила его Лизетт, когда он облизал ее с ног до головы. Мой единственный друг. Все эти годы...

Питер сунулся и к гостю — знакомиться, потерся о штаны Андрейки, наконец, встал на задние лапы и ткнулся своим мокрым языком гостю в лицо. «Признал! Навсегда!» — сказала Лизетт удовлетворенно.

В светлой гостиной, увешанной семейными портретами, стоял накрытый стол. Китайский фарфор? Чашечки маленькие, страшно в руки брать. Гостя ждали...

Мама Лизетт казалась девочкой. Тонкая, как Лизетт, крашеные волосы, глаза огромные, немигающие. Сова!

Папа вышел позднее, тучный, с одышкой, лет пятидесяти, поздоровался и тут же стал кому-то звонить по телефону.

Разговор начался ни о чем. Мать осторожненько выпытывала, кто отец, кто мать; Андрейка перевел разговор на бабушку, которая его воспитала, и мать Лизетт воскликнула удовлетворенно:

— Теперь все понятно. Вы религиозны. Поэтому, увидав разбой, вы не могли поступить иначе. Это прекрасно! Канада, надо сказать, страна религиозная.

— То-то школьники стояли тогда столбами. Никто и с места не сдвинулся.

Мама Лизетт не ожидала такой неучтивости. Замолкла в удивлении.

— До еды мы хотим освежиться! — громко воскликнула Лизетт, видя, как округлились глаза у матери... О'кей!..

Она взяла своего Андрэ за руку и увела на «back yard», как она сказала. «Back yard» оказался сосновым лесом без границ, внутри которого, ближе к дому, соорудили огромный бассейн, облицованный розовым и синеватым мрамором.

— Плавки я приготовила, — деловито сообщила Лизетт, выйдя к Андрейке в красном, как огонь, «бикини», и тут же нырнула, проплыв под водой почти весь бассейн. Высунула голову, отфыркиваясь, махнула рукой, мол, давай сюда.

— Я без воздуха не умею! — крикнул Андрейка. Он прыгнул головой вперед, но шмякнулся и животом, и коленками и, как мог, быстро добрался до Лизетт известным стилем, которому его научили в пионерском лагере и который назывался там «плыть по-собачьи». Лизетт протянула к нему руки и глубоко нырнула, Андрейка хлебнул воды, оторвался от нее и, выставив рот над водой, сказал: