Герои – моя слабость - Сьюзен Филлипс

Риган с Джейси перепугались не меньше Энни, в конце концов им обеим пришлось вытаскивать ее из болота. Энни сильно ободрала колено и потеряла кожаные сандалии, которые купила на собственные деньги. У нее текли слезы, оставляя дорожки на покрытых грязью щеках, когда она выбралась на мост, похожая на страшное чудище из фильма ужасов.

– Зачем ты это сделал?

Тео холодно оглядел ее с каменным выражением лица.

– Не люблю хвастунишек.

Глаза Риган наполнились слезами.

– Только никому не говори! Энни, пожалуйста. Тео страшно влетит. Он никогда больше не сделает ничего подобного. Ну же, Тео, обещай.

Но Тео зашагал прочь, не пожелав ничего обещать.

Энни никому не сказала о происшествии на болоте. Она нарушила обет молчания лишь много позднее.

На следующее утро Энни вяло бродила по комнатам, пытаясь проснуться, прийти в себя после ночи, проведенной почти без сна. Мысль о возвращении в Харп-Хаус вызывала у нее ужас. Покружив по дому, Энни укрылась в студии, недосягаемой для назойливого телескопа Тео. Мария добавила к коттеджу пристройку, превратив ее в просторную, хорошо освещенную мастерскую. Пятна краски на голом дощатом полу напоминали о длинной череде художников, работавших здесь в последние годы. На задвинутой в угол кровати высилась гора картонных коробок, из-под которых торчал край ярко-красного покрывала. Рядом с кроватью стояла пара выкрашенных в желтый цвет деревянных стульев с плетеными сиденьями.

Бледно-голубые стены комнаты, красное покрывало и желтые стулья, как и задумывала Мария, вызывали в памяти картину Ван Гога «Спальня в Арле», однако самую длинную стену студии украшала огромная роспись – картина-тромплей[9], изображенное в натуральную величину такси, въехавшее в витрину магазина. Энни от души понадеялась, что ее загадочное наследство не эта фреска, поскольку понятия не имела, как можно продать целую стену.

Она представила, как мать в этой комнате обхаживала художников, потакала их капризам, гладила по головке, чем никогда не баловала собственную дочь. Мария верила, что талант необходимо бережно пестовать, но не поощряла желание дочери рисовать или играть на сцене, хотя Энни с увлечением предавалась и тому и другому занятию.

«Мир искусства – яма, кишащая ядовитыми змеями. Он съедает заживо даже самых талантливых, а это вовсе не про тебя. Я не хочу такого для своей дочери».

Марии куда больше подошла бы в дочери какая-нибудь самоуверенная отчаянная сорвиголова, из тех, кого не заботит чужое мнение. Но ей досталась робкая, застенчивая девочка. Фантазерка, любившая мечтать наяву. Впрочем, в конечном счете Энни пришлось стать сильной, чтобы поддержать мать, которая больше не могла о себе позаботиться.

Услышав незнакомый звук подъехавшего автомобиля, Энни отставила кружку с кофе. Она вышла в гостиную и выглянула в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в конце дорожки останавливается помятый белый пикап. Дверца отворилась, и из машины выбралась женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее практичные черные сапожки мгновенно утонули в снегу. Серое дутое пальто облегало тучную фигуру. На пышных белокурых волосах женщины не было шапки, но на шее у нее красовался пестрый, лиловый с зелеными ромбами вязаный шарф. Склонившись над сиденьем пикапа, она достала розовый подарочный пакет, из которого торчал край нарядной малиновой оберточной бумаги, похожей на пенку с варенья.

Увидев наконец новое лицо, человека, никак не связанного с Харп-Хаусом, Энни так обрадовалась, что стремглав бросилась к двери, едва не зацепившись ногой за яркий полотняный коврик у порога. Стоило ей распахнуть дверь, как с крыши посыпалась снежная пыль.

– Я Барбара Роуз. – Женщина приветливо помахала рукой. – Вы здесь уже почти неделю. Я подумала, что настало время вас навестить, узнать, как дела. – Алая помада на ее губах выделялась ярким пятном на белом лице. Когда Барбара поднялась на крыльцо, Энни увидела у нее под глазами легкие припухлости с черными следами туши для ресниц.

Она проводила гостью в дом, взяв у нее пальто.

– Спасибо, что прислали мужа помочь мне в первый день. Хотите кофе?

– С удовольствием. – Наряд Барбары составляли черные эластичные брюки и ярко-синий свитер, плотно облегавший пышную фигуру. Сбросив сапожки, она с подарочным пакетом в руках проследовала за Энни в кухню, густой аромат цветочных духов тянулся за ней шлейфом. – Женщине нелегко обходиться без помощи на острове, а здесь, в этом безлюдном месте чувствуешь себя особенно одиноко… – Она зябко передернула плечами. – Вечно все ломается и валится из рук, когда ты одна.

Вовсе не такие слова надеялась услышать Энни от бывалой, умудренной опытом островитянки.

Пока она готовила кофе, Барбара с задумчивым видом разглядывала аляповатую солонку с перечницей на подоконнике и ряд черно-белых литографий на стене.

– Каждое лето здесь бывали всевозможные знаменитости, но я не припомню, чтобы вы часто приезжали.

Энни включила кофеварку.

– Я предпочитаю жить в большом городе.

– Перегрин-Айленд в середине зимы определенно не лучшее место для горожанки. – Барбара любила поговорить. Под мерное урчание кофеварки она пожаловалась на лютые холода и рассказала, как тяжело приходится женщинам с острова, когда их мужья выходят в море в непогоду. Энни довольно смутно помнила о запутанных законах, указывающих рыбакам, когда и где можно использовать снасти для лова омаров, и Барбара с радостью просветила ее на этот счет.

– Мы рыбачим только лишь с начала октября до первого июня. А потом обслуживаем туристов. Но на большинстве остальных островов сезон ловли длится с мая по декабрь.

– А разве не легче заниматься ловом в теплую погоду?

– Да, конечно. Хотя, когда вытаскиваешь верши, многое может пойти наперекосяк даже при хорошей погоде. Но зимой омары стоят дороже, поэтому их выгоднее ловить сейчас.

Энни разлила кофе по кружкам, и женщины уселись за стол в гостиной возле окна с видом на бухту. Барбара вручила Энни подарок, а затем опустилась на стул напротив. В розовом пакете лежал черно-белый вязаный шарф с рисунком из ромбов, как у самой миссис Роуз.

Барбара смела ладонью со стола хлебные крошки, оставшиеся после завтрака Энни.

– Вязание помогает нам, женщинам, коротать время зимой. Хорошо, когда есть чем занять руки. Без работы я становлюсь ворчливой. Мой сын живет теперь в Бангоре. Раньше я видела внука каждый день, а теперь… хорошо, если раз в два месяца. – Глаза ее затуманились. Казалось, она готова заплакать. Барбара резко встала и отнесла на кухню собранные в кулак крошки. Когда она вернулась, в глазах ее по-прежнему стояли слезы. – Моя дочь Лиза тоже поговаривает об отъезде. Если это произойдет, я потеряю обеих своих внучек.