Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

Грайт выпрямился во весь рост, держа пистолет в вытянутой руке, – довольно, как и следовало ожидать, неуклюже, но твердо. Интересное у него стало лицо – словно бы пылавшее воодушевлением, не вязавшимся с его прежней холодной невозмутимостью. Сжав губы, прицелился в ближайшее дерево, росшее метрах в пятнадцати, незнакомое, с торчащими вверх ветками и пучками овальных листьев, со стволом словно бы в крупной ромбовидной чешуе. Нажал на спуск – как случается с новичками, слишком резко, пистолет подпрыгнул у него в руке. В дерево он все-таки попал, брызнули щепки, так обильно, словно туда не пистолетная пуля угодила, а крупнокалиберная или даже малокалиберный снаряд. Выстрелил вторично, снова взлетели щепки. Когда я понял, что он в азарте пальнет и в третий раз, одернул без колебаний:

– Эй, погоди! У меня осталось мало… зарядов.

Он, как ни удивительно, послушался. Протянул мне пистолет рукояткой вперед, держа пальцы подальше от спускового крючка – учился на ходу, ага, – выдохнул все с тем же восторженным видом:

– Прекрасно…

Я вложил пистолет в кобуру, пожал плечами:

– Вот так и живем…

Снова став прежним, жестким, собранным, невозмутимым, он сказал непререкаемым тоном:

– Не стоит жалеть, что патронов у тебя мало. Все равно твое оружие придется оставить здесь. Может попасть в чужие руки…

Очень интересно! Огнестрельного оружия у них нет и никогда не было, но слово «патроны» он произнес по-русски без малейшей запинки, не произнося вместо него, как уже было несколько раз, местный эквивалент…

– А какая разница? – спросил я. – Если и за вигень, ты сам говорил, с нас так и так сдерут шкуру? Или нас это не касается?

– Это всех касается, – отрезал Грайт. – Но о вигене ватаки знают, а о том, что у нас есть такое оружие, знать не должны. Я ясно выразился?

– Уж куда яснее… – проворчал я. – Ты командуешь…

Мы вновь уселись на поваленный ствол, я закурил папиросу, он – трубку. Потянулся к кармашку. Это и в самом деле оказались часы, золотые, циферблата я не видел, но обратная сторона была усыпана прозрачными шлифованными камнями, синими, красными и желтыми.

– Пора собираться в дорогу, – сказал Грайт. – Докурю только… У тебя есть какие-нибудь вопросы?

– Пожалуй, – сказал я. – Из чистого любопытства… Теперь совершенно ясно, что вы с Оксаной не первый день знакомы: то-то и еда у нее слишком роскошная для деревни, и эта стеклянная штука, и то, что она нисколечко не удивилась, когда ты появился из стены… Она ваша или просто с тобой сотрудничает?

– Сотрудничает, – сказал Грайт. – Так получилось, что одна из Троп заканчивалась в ее доме. Конечно, она сначала испугалась, но мы с ней быстро нашли общий язык…

– А вот интересно, она тоже это делает ради золота?

Казалось бы, какая мне разница? Но все равно неприятно было думать, что красавица Оксана вульгарно работает на Грайта ради золотых монет, как тот зоотехник на немцев.

Резко повернувшись ко мне, Грайт чуть ли не прорычал:

– Не смей так говорить! Не все меряется золотом, вот тебя хотя бы взять…

Он тут же взял себя в руки, проворчал, отвернувшись:

– Извини, не сдержался… Но ты неправ касательно Саны.

– Ладно, – сказал я примирительно. – Честное слово, не собирался ее обидеть. Просто интересно стало, почему она с тобой сотрудничает.

– Сана – совсем другое, – сказал Грайт. – Она – каптош. Как это по-вашему… Книжный Человек. Мало того, что знает грамоту и читает книги, но и учит этому детей.

– А у вас что, грамоте не учат?

– Вот уже тридцать лет… – Его лицо было злым. – Ватаки очень быстро покончили с грамотностью. Ее не знают даже готанги.

– Это кто?

– Дай подумать… Благородное сословие. Только они имеют право владеть землей и крестьянами, носить меч. Тебе понятно? В вашем коэне есть подобные, только, Сана говорила, не в вашей стране.

Ничего непонятного – дворяне, ага. Что интересно, он говорил о привилегиях не в прошедшем времени, а в самом что ни на есть настоящем: не «имели право» владеть землей и крестьянами, а «имеют». Насколько можно судить, захватчики далеко не на все устои здешней жизни покусились…

– Я – готанг, – сказал Грайт. – И Алатиэль тоже. Тебе, кстати, тоже предстоит выступать в облике готанга, так для тебя гораздо выгоднее и избавит от многих хлопот. Вот насчет грамотности… Меня успели обучить грамоте. А вот следующие поколения… Алатиэль грамоты не знает вообще.

Он уже дважды произнес это имя – с таким видом, словно это имело сейчас какое-то значение. И я спросил:

– А кто такой Алатиэль?

– Кто такая, – поправил Грайт. – Девушка. Двадцати лет, но полагаться на нее можно всецело. Во время Вторжения погибли ее родственники, а готанги таких вещей не забывают, правда, не все… Алатиэль едет с нами. Надеюсь, у тебя нет предрассудков касаемо участия молодой девушки в столь серьезном деле?

– Никаких, – сказал я.

Откуда взяться предрассудкам? Женщины – иногда совсем молодые – в истории революции широко отметились. Речь идет не только о тех, кто в Российской империи стрелял в царских сатрапов и вел пропаганду. Группой бомбистов, упокоивших императора Александра Второго, руководила молодая женщина Софья Перовская, а в Гражданскую отлично себя показала героический комиссар Лариса Рейнер. Ну а в более близкие к нам времена достаточно вспомнить Пассионарию, Долорес Ибаррури.

Увы, хватает и примеров, когда женщины выступали на стороне контрреволюции. Одного из вождей Великой французской революции Марата зарезала кинжалом юная дворянка Шарлотта Корде. И в Ленина на заводе Михельсона стреляла в восемнадцатом году женщина…

– Ватаки очень быстро истребили каптошей, – продолжал Грайт. – Запретили не только учить грамоте, но и держать дома книги. Кое-кто, конечно, запреты нарушал – у нас дома было целых десять, в тайнике, конечно. Любого, у кого найдут книгу, ждет… нечто похуже смерти. Грамоте и счету разрешают учиться только лугенам… купцам. Торговлю ватаки, в общем, не тронули, а ее вести невозможно без знания грамоты и счета. Ну и еще лекари – приготовление лекарств часто связано с расчетами. Еще часть судейских и стражи. Все остальные безграмотны. Безграмотными гораздо легче управлять…

Тут я был с ним совершенно согласен. Правда, в Средневековье, да и позже, крупные крестьянские восстания и городские мятежи проходили без всякой грамотности, вспыхивали исключительно благодаря усилиям тех, кого бы мы сегодня назвали агитаторами и пропагандистами. Вот только они всегда кончались поражениями. Как только широко распространились книги, брошюры, газеты и листовки, революции стали одерживать победы: и Великая французская, и Великий Октябрь, и много других помельче…

– Сана – Книжный Человек, – сказал Грайт. – Когда она отошла