Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну если уж совсем откровенно… – сказал я. – Как-то не особенно и тянет выступать на одной из сторон, ничего не зная ни о той, ни о другой. И откуда я могу знать, что по миновании во мне надобности ты меня и в самом деле отправишь назад? Пока что все это не более чем слова.
– А тебе не остается ничего другого, кроме как верить словам, – спокойно сказал Грайт. – Какие тут жуткие клятвы… Откуда тебе знать, что это и в самом деле клятвы, которые нельзя нарушать, а не словесная шелуха, которую я выдумал на ходу? Придется уж верить мне на слово. – У него был вид человека, только что осененного свежей идеей. – Как насчет этого?
Он достал из кармана другой кисет, замшевый, распустил завязки и высыпал на ладонь груду зазвеневших монет размером с пятак, но чуть более грубой чеканки. Встряхнул пригоршней и сообщил:
– Это золото. Я могу после уничтожения Моста дать тебе очень много золота, столько, что еле унесешь. Я немного освоился в вашем коэне. У вас в некоторых смыслах удивительная страна. Деньгам у вас придают гораздо меньше значения, чем в других странах вашего коэна… но ведь и у вас есть люди, должным образом ценящие золото. Я точно знаю, такие люди есть. Золото у вас обращается потаенно, но имеет хождение, и на него можно приобрести много хороших вещей. Согласен, что так и обстоит?
Я поневоле вспомнил паскудного зоотехника, у которого мы три месяца назад делали обыск и нашли жестянку из-под дореволюционного печенья «Эйнем», до половины заполненную золотыми монетами, колечками-сережками. Действительно, золото любил, с немцев брал исключительно золотыми царской чеканки, и они платили – старый был агент, полезный, немало напаскудил, почему и под расстрел пошел…
– Согласен, что скрывать, – кивнул я. – Но вот меня золото совершенно не привлекает, хоть ты его бочку насыпь…
– Ну, тогда остается последний довод… – Он усмехнулся той усмешкой, к которой я стал уже привыкать. – Что ты так напрягся, Костатен? Я не собираюсь причинять тебе ни малейшего вреда, наоборот. Я тебя отпущу, иди куда глаза глядят, не буду препятствовать. Я даже не буду забирать у тебя вигень, он сам по себе делает тебя преступником, подлежащим смерти. Если у тебя найдут вигень, неторопливо сдерут кожу на площади при большом стечении народа, обожающего такие зрелища. Право же, я тебе не вру. Но это в городе, а ближайший город далеко отсюда. В окрестности лишь деревни. Места тут глухие. Крестьяне – народ своеобразный, особенно в глуши. Чужака в диковинной одежде они, могу тебя заверить, быстренько и без затей припорют вилами. Ради пущего душевного спокойствия – а вдруг ты какой-нибудь злой дух? В городах уже не верят особенно в злых духов, но в такой глуши все иначе. Впрочем, тебе и в городе придется несладко. Предположим, ты окажешься оборотистым, скажем, убьешь одинокого путника и заберешь его одежду. И что это тебе даст? При том, что ты не знаешь о здешней жизни ничегошеньки, будешь хуже ребенка и очень быстро выдашь себя. В этом случае только два пути: либо с тебя сдерут кожу за вигень, а предварительно будут долго пытать, чтобы установить, где ты его взял, один из самых запрещенных предметов. Либо судья окажется мозговитым и уведомит о тебе ватаков. Они, будь уверен, заинтересуются твоей персоной и, как только сдерут вигень – а они непременно сдерут, – обнаружат, что ты за пташка. И в этом случае начнутся долгие вдумчивые расспросы с пытками. Так что изволь, иди куда хочешь, ковром дорога! – Он сделал широкий жест левой рукой.
В его голосе не было ни злорадства, ни торжества, только усталая радость победителя в поединке.
– В конце концов, никак нельзя сказать, что ты уникален и незаменим, – добавил Грайт. – Спешить мне некуда, небо не падает на землю. Рано или поздно подыщу другого подходящего, который окажется сговорчивее тебя… или это сделают другие, я не единственный, кто по Тропам ходит в ваш коэн. Потеряем некоторое время, и только. Меж тем, я уже говорил, поездка займет не больше вашей недели. А потом я отошлю тебя назад. Что решишь?
Я угрюмо ссутулился на стволе поваленного дерева. Прекрасно понимал, что он загнал меня в угол, не оставив ни выбора, ни выхода. Некуда мне было деваться. Даже если он изрядно преувеличил грозящие мне в большом мире опасности, мне суждено остаться здесь навсегда…
– У меня нет выхода, – сказал я угрюмо.
– Надеюсь, ты не впадешь в черную тоску и не повесишься при первом удобном случае?
– Не дождешься, – сердито бросил я. – Ладно, я еду с тобой и подчиняюсь твоим приказам. Будь уверен, не сбегу по дороге – некуда…
– Вот и прекрасно, – облегченно вздохнул Грайт. – Я понимаю, сейчас ты зол, как демон Факата, но, надеюсь, успокоишься и перестанешь дуться… Вот что, Костатен, – сказал он уже другим тоном. – Я знаю, у тебя в этом кошеле – оружие. Можно посмотреть? Никогда в руках не держал…
В его голосе звучало неподдельное любопытство, я бы даже сказал, совершенно ему не свойственное, прямо-таки мальчишеское. С таким лицом и таким голосом просил у меня «подержать револьвер» пионер-племянник. И я поступил как тогда с Тошкой – достал ТТ, выщелкнул обойму, а за ней и патрон из ствола.
– Э нет! – воспротивился Грайт. – Положи эти штуки назад и покажи, как выстрелить!
– У вас, я так понимаю, такого оружия нет?
– И не бывало. Я знаю, там есть какой-то горючий порошок, который бросает кусочек металла так быстро, что его не видно глазом, в отличие от стрелы… Костатен!
И вновь это не прозвучало приказом – он мне снова напомнил Тошку, просившего «дать стрельнуть». Я не дал – но тут как-никак был взрослый человек, мой командир в загадочном предприятии… Так что я вставил обойму, загнал патрон в ствол, снял курок с предохранительного взвода и рукояткой вперед протянул ему пистолет, кратенько пояснив, где нажимать, и предупредив ни в коем случае не направлять дуло ни на себя, ни на
