Песня орла - Мэрилайл Роджерс

Глаза Линет потеплели и снова стали похожи на расплавленный мед – она была потрясена восхождением своего кумира так же, как когда-то Пайвел.

Чувствуя, что с этим признанием он стал девушке ближе и опасаясь укрепления этой хрупкой связи, Райс с ледяным лицом добавил к своему рассказу еще одну подробность, которая, он был уверен, сразит его нежную противницу наповал:

– Но до этого наравне с родным сыном моего воспитателя я был посвящен в рыцари самым герцогом Вильгельмом.

При этих словах лицо принца сделалось совершенно бесстрастным, даже малейший намек на цинизм ушел с него. Сердце Линет сжалось; она прекрасно понимала, какими тяжелыми были эти долгие десять лет для принца Уэльского – ведь ему всегда приходилось быть начеку, так как окружение двора и его воспитатели только и ждали, что он сделает какой-либо промах, ошибется, оступится… Но гордый Орел ни разу не дал им повода для подобной радости. Девушка тяжело вздохнула.

– Быть посвященным в рыцари самим королем – высокая честь, и потому мне кажется маловероятным, чтобы такое отличие было оказано иностранцу… – Линет опомнилась и еле слышно договорила: – Мой отец был одним из самых горячих сторонников короля Вильгельма.

Лицо Райса вспыхнуло, и он оборвал девушку, наполовину отвечая на ее слова, наполовину – продолжая собственную мысль:

– Я, как и мой отец, клялся в верности английскому королю, и вместе обсуждали мы графа Годфри и… все, что по его милости здесь творится.

Воспоминание об этом разговоре, касающемся данных графом клятв и необходимости их исполнения, придало холодному лицу принца некую насмешливую надменность, несмотря на то что эта беседа с королем была одним из самых приятных моментов из старательно забываемого им прошлого.

Линет совсем смутилась, не сомневаясь больше, что все возрастающая холодность принца связана с разговором о ее отце. Она быстро опустила глаза в землю, покрытую весело чередующимися пятнами тени и света, стараясь не глядеть на призывно зеленеющий шатер юных листьев у них над головами, а заодно и придумать более приятную тему для разговора.

– Но зато после столь долгих лет возвращение на родину должно было быть весьма радостным? – Нелепые слова, торопливо срываясь с губ, заставляли девушку краснеть все больше.

– О, разумеется! – Неуклюжие попытки Линет сменить беседу вызвали у Райса суховатый смешок. – Настолько радостным, насколько это может быть, когда тебя встречают обнаженными мечами и известием, что твое право царствовать узурпировано другим.

– Но как же так получилось? – Несмотря на то что от Пайвела девушка уже знала, что последние годы жизни принца окутана какой-то мрачной тайной, она не ожидала такой злой боли. – Наверное, твой отец…

Но не успела она закончить фразы, как Райс властно остановил ее.

– Мой отец был к тому времени уже мертв. Он умер, не дожив до моего возвращения меньше года. Некий Ллойд, старик, тут же взял в жены мою сестру и ее именем присвоил себе все отцовское наследие.

– Но ты же мечом вернул его обратно! – Утверждение Линет было лишь простой вежливостью, но восхищение, прозвучавшее в ее голосе, неожиданно обрадовало Райса, и боль покинула его душу. Ответ был слишком пылок и нежен для дочери врага, и в награду он послал девушке такой взгляд, который своим черным жарким золотом опалил ее с ног до головы, заставив почувствовать себя почти в объятиях этого удивительного человека.

– Мне рассказывал об этом Пайвел. – Опасаясь снова свалиться к его ногам, на этот раз уже с осла, Линет пролепетала первые пришедшие ей на язык предательские слова, и щеки ее тут же заполыхали багровым румянцем стыда. Как же так, почему она, получившая столь прекрасное воспитание, вышколенная хозяйка замка, каждый раз оказывается в присутствии своего героя не только неуклюжей, но и поразительно глупой?!

– Боюсь, что в один прекрасный день длинный язык заведет Пайвела в такие беды, которые окажутся намного хуже им описываемых. – Солнечный луч упал на лицо Райса и заставил его скривиться, словно в шутливом гневе.

Линет с ужасом подумала, что же она наделала, и виновато сдвинула брови.

– Не волнуйся, тебе не за что себя корить, – неожиданно успокоил принц девушку и отвернулся, подавляя порочное желание впиться губами в этот детский припухший рот. Но вместо этого он лишь осторожно положил руку на вцепившиеся в холку ослика девичьи пальцы. – Мальчишкой я доволен и не имею ни малейшей охоты наказывать его за болтовню, которая, на самом деле, никому повредить не может.

Услышать такое заявление от человека, который еще недавно поклялся беречь заложников только на протяжении оговоренных двух недель, было странно, и все-таки эти слова рассеяли тучи, обложившие сердце Линет, и жалкая трогательная улыбка появилась на ее губах.

– Мальчишка? Но ведь «мальчишкой» назвать можно только Алана, как бы он ни противился такому определению. Пайвела же назвать так невозможно, не правда ли?

Райс тихо рассмеялся, но взгляд его посерьезнел. Действительно, эта малышка и Пайвел почти одного возраста и, конечно, считают себя взрослыми; это для него они дети – и Райс впервые остро почувствовал свой возраст, и жгучая стрела ревности уколола душу. Глаза его вспыхнули.

Линет тут же постаралась отвернуть лицо, испугавшись, как бы этот горящий полуночный взгляд совсем не лишил ее разума. Но, как назло, маленький ослик резко остановился перед низко опущенной веткой, и Райс, протянув руку, чтобы отвести ее, коснулся плеча девушки. Та мгновенно подняла на него плывущие глаза.

Принц невольно подался к ней ближе, одновременно говоря себе, что внимание, оказываемое ему этой хрупкой девочкой, столь же несерьезно, как и то любопытство, что возбуждал он в большинстве норманнских дам и девиц, для которых полууэльсец, полусакс был лишь предметом хвастливых разговоров в кругу подруг. Он равнодушно поддерживал их игру, беспечно переходя от одной к другой и нимало не беспокоясь, кем было занято его место раньше и кто окажется на нем после него. Но перспектива делить благосклонность Линет с Пайвелом ли или с кем-либо другим ожгла его душу нестерпимым огнем.

Райс молча и крайне сурово высмеял свои нелепые чувства: Линет никогда и ни при каких обстоятельствах не может принадлежать ему, но это утверждение, увы, ничуть не умерило его пыл. Наоборот, ее близость, испуганно прикрытые глаза и прерывистое дыхание все сильнее понуждали его доказать малышке, что юный Пайвел всего лишь робкое дитя по сравнению с ним и даже понятия не имеет о том тайном сладостном огне, который охватывает настоящего мужчину и дарит женщине неслыханное наслаждение. Придвигаясь к девушке все ближе, Райс продолжал обманывать себя, оправдывая свои действия не истинным желанием, а простым поверхностным любопытством, а сам не мог оторваться от ударяющего в голову терпкого медового вина.