Мутанты Асинтона - Светлана Ягупова

— Что же вы изобрели на сей раз? — поинтересовалась Астрик, подавая гостю чашку кофе. — Как я понимаю, аэроноос — это прибор?

— Точнее, установка для передачи мыслей.

— А не опоздал ли ты лет на сто? — усмехнулся Баат.

— Ты имеешь в виду радио и телевидение? Но у меня нечто совсем иное. Правда, и более действенное. Представь себе эдакое устройство, вблизи которого мысль человеческая становится подобна радиоволне, отрывается от своего носителя и улавливается, скажем, всеми жителями Асинтона. Причем, усиленная аэроноосом, эта мысль западает в подсознание человека и в дальнейшем может влиять на его деятельность и поведение.

— Сильвобрук, — воскликнул Баат, — ты опасный человек! Но если в тебе сохранилось хоть немного благоразумия, ты уничтожишь свое чудовищное изобретение!

— Оно не менее чудовищно, чем спички, — обиделся Сильвобрук. — Все дело в том, кто и для какой цели пользуется ими.

— Мне тоже почему-то не очень нравится ваш аэроноос, — задумчиво сказала Астрик. — Но если бы его сконструировали, я бы внушила всем, чтобы прекратили дурацкие споры и драки по поводу названия Асинтона, обратили внимание на Великую Трещину, которая с каждым днем становится все шире.

— Баат, я отдаю свое детище в руки твоей дочери!

— Но что я буду делать с этими бумагами? — растерялась Астрик. — Впрочем, знаю…

— Вот и отлично, — растроганно сказал Сильвобрук, — я почему-то уверен, что ты и есть тот самый надежный человек, кому можно доверить столь опасное изобретение. Конечно, если бы я не был бедным, как церковная мышь, я бы сам занялся его конструированием. Но ведь и ты не богаче… И вот опять выходит, что я зря потратил силы и время. — Его пухлые губы по-детски оттопырились, уши покраснели, и Астрик испугалась, что он вот-вот заплачет.

— Вовсе нет, — сказала она так уверенно, что Баат и Сильвобрук взглянули на нее с удивленным интересом.

На следующий день Астрик пришла в кабинет Грога Казинаки и чуть ли не с порога спросила его:

— Хочет ли самый богатый человек Асинтона стать и самым щедрым, самым благоразумным?

— Не совсем ясно, — насторожился шеф. — До сих пор я не считал себя скрягой, довольно большие суммы жертвовал детдомам и интернатам для престарелых. И что в твоем представлении означает быть «самым благоразумным»?

Астрик рассказала об аэроноосе Сильвобрука. Казинаки долго молчал. Затем, криво улыбнувшись, проговорил:

— Хорошо, я потрачу энную сумму на это фантастическое изобретение. Быть может, тем самым спасу Асинтон. Но буду ли счастлив лично я, Грог Казинаки?

— Разве может быть несчастным тот, кто сделает счастливым других?

— Ты в этом уверена? Какая, однако, ты наивная. — Он с досадой стукнул по столу авторучкой с золотым колпачком. — Кстати, еще раз хочу напомнить о том, что ты катастрофически теряешь фирменный шарм: глаза уже не столь выпуклы, и губы приобрели некоторую полноту. В чем дело? Учти, фирме и мне дорога именно твоя некрасивость, ибо красоточек вокруг пруд пруди… Итак, предположим, я сделаю этот аэроноос. Означает ли это, что можно надеяться на твое расположение ко мне?

— Но я и так уважаю вас.

— Святая простота! — Он рассмеялся и схватился за голову: — Какой ты еще ребенок. Между прочим, я наметил на завтра поездку в приют доктора Валька. Возьмем с собой и ту девчонку, которая уверяет, что Шарп — ее сын.

— Шарп вчера умер.

Казинаки досадливо крякнул:

— Ах ты ж, черт возьми, опоздал! Ладно, неси свои чертежи, найму лучших инженеров, и посмотрим, что из этого выйдет. В конце концов, лестно, что можешь кого-нибудь осчастливить.

Дом на пустыре, неподалеку от «ПЛАТы», давно не привлекал внимания стражников — мутанты вели себя мирно, никому не мешали. Да и не самые заметные собирались здесь. Те же, кто мог внести беспорядок одним своим видом, находились вдали от людских глаз, в тайном приюте доктора Валька.

Никто из городской охраны не встревожился и не заподозрил ничего неладного, когда рядом с заброшенным домом на пустыре появился невзрачный сараюшка. В нем-то и поместили аэроноос Сильвобрука, странной конструкции установку из блестящего никелем металла: между двумя магнитными подушками висела сфера, величиной с футбольный мяч, покрытая пупырышками антенн. Стоило кому-либо оказаться в метре от этой сферы, как его мысли могли не просто стать известны множеству людей, но и определенным образом повлиять на них. Однако никто, кроме Сильвобрука, не знал, как запустить эту адскую машину. Лишь только она обрела реальность и он смог взглянуть на нее, пощупать и убедиться, что чертежи превратились в металлическую плоть, ему стало на миг страшно. По натуре Сильвобрук не был ни властолюбивым, ни тщеславным. Всю жизнь его изобретательская деятельность подогревалась одной лишь любознательностью: сработает ли и каким образом плод его вдохновения? Меньше всего при этом он думал о том, что его изобретение может принести какой-либо вред. Но в ту минуту, когда самый богатый человек Асинтона Грог Казинаки привел его в этот сарай и он увидел аэроноос уже не на бумаге, а наяву, его впервые охватил ужас от содеянного, и захотелось тут же уничтожить аппарат.

— Право, не знаю, что вы задумали, но эта штукенция чем-то смущает меня, — признался Казинаки, прохаживаясь вокруг аэронооса. — А ты довольна? — обернулся он к Астрик, которая, стоя чуть поодаль, тоже с некоторым беспокойством рассматривала аэроноос. Она неопределенно кивнула, и Казинаки нахмурился.

— Между прочим, — сказал он, — я бы хотел отстраниться от ваших замыслов: кто знает, что вы тут задумали. То есть никто не должен и подозревать, что я помог вам.

— Да-да, конечно, — закивал Сильвобрук, зябко поеживаясь и поправляя очки. — Разумеется, ни одна душа ничего не узнает. Вы так великодушны, и я, право, не представляю, чем могу оплатить вашу доброту.

— Что? Доброту? — Лицо Казинаки пошло пятнами. — Это кто сказал вам, что я добрый? — произнес он таким тоном, будто его обвинили в чем-то ужасном.

— Разве это плохо — быть добрым? — растерянно защитился Сильвобрук.

Казинаки хмыкнул:

— В наше время это не модно. Нынче котируются предприимчивость и сила воли. Так что, пожалуйста, не компрометируйте меня. А расчет за все это, — кивнул он на аэроноос, — я надеюсь со временем получить у моей сотрудницы, — Казинаки насмешливо посмотрел на Астрик. — Когда состарюсь, будешь по вечерам навещать меня и вслух читать детективы.

Он расхохотался и быстро вышел из сарая.

— Не понимаю я его, — задумчиво проговорила Астрик.

— Это человек, которому уже ничего не надо, поскольку он обладает всем, что захочет. Единственное, чего он лишен — это твоей симпатии, и поэтому несчастен, — заключил Сильвобрук после некоторых размышлений. — Удивительно, что ты расположила к себе этого монстра. Ох, знала бы ты, как мне сейчас не по себе от своего детища. — Он погладил ладонью никелированную поверхность сферы и вздохнул. — Нужно хорошо все обдумать, прежде чем запустить эту чертовщину. Ты веришь, что мысли звонарей, которых ты недавно так хвалила, очистят воздух Асинтона от злобы, ненависти, раздора?

— Это друзья Тинга, а поскольку я уверена в нем, то уверена и в них, а также в Черепке, Колибри, Шаре, с которыми познакомилась очень давно, но лишь сейчас узнала их души: они мягкие, как котята, и прозрачные, точно вода в артезианском колодце. Их внешняя грубость теперь не обманет меня — просто их слишком много обижали, и они привыкли защищаться колкостями.

Сильвобрук долго в раздумье ходил вокруг аппарата и, не заметив, что Астрик уже сменила ее сестра, размышлял вслух:

— Пользоваться этим аппаратом в общем-то совсем не сложно. Нужно только находиться не далее, чем в метре от сферы, включив сначала зеленый, а затем красный рубильник на щитке. Но есть маленький секрет: при включении красного нужно сказать волшебное слово. И какое, по-твоему? Ни за что не угадаешь! Нужно произнести: «Астрик!» — Он довольно рассмеялся. — А затем все, что будешь думать, воспримут жители города. И вот тут надо хорошенько поразмыслить, какую же информацию мы желаем сообщить, иначе можно попасть впросак, то есть увеличить количество зла и невежества. А этого ох как не хочется. Все-таки я умница, не правда ли? — с гордостью спросил он, но, оглянувшись, обнаружил, что в сарае никого нет — Гастрик постаралась незаметно улизнуть. То, что она увидела и услышала, ошеломило ее, но она сразу же сообразила, что речь Сильвобрука предназначена не для ее ушей, и нужно сделать вид, будто она ничего не слышала. Да и сам изобретатель, поймав себя на размышлениях вслух, нахмурился, однако, увидев, что находится в сарае один, облегченно вздохнул: какой бы девушка ни была милой, а никто, кроме него, не должен управлять аэроноо-сом. Закрыв сарай на ключ, он отправился домой, будучи уверен в том, что если даже кто-то проберется сюда, включить аэроноос ему не удастся без знания звукового ключа.