Свобода воли - Николай Онуфриевич Лосский

большинства детерминистических теорий заключается в том, что они видят в я лишь эту природу его. И действительно, если бы сущность я исчерпывалась системой определенных качеств, тогда прав был бы Шопенгауер: жизнь такого я была бы лишь рядом процессов, необходимо определенных этими качествами. В самом деле, такое я подобно тому, как мы представляем себе напр., свинцовый шар с той абстрактной точки зрения, какую вырабатывает физика: такая-то масса, такой-то диаметр, определенное положение центра тяжести и т. п.; прибавьте сюда еще среду, наделенную такими же качествами, и соответственные этому воздействия ее, напр. толчок определенной силы в определенном направлении, и окажется, что мы не можем в этой системе найти ничего, кроме мертвой предопределенности всех реакций.

Стилизуя свой ум так, чтобы видеть лишь эти отвлеченные определенности, сторонник неорганического миропонимания и отвлеченного идеал-реализма, а вслед за ними и натуралисты перестают воспринимать или, по крайней мере, понимать динамический момент бытия; причинность для них перестает быть порождением, причинением, творчеством и низводится лишь на степень порядка событий, выразимого в отвлеченной общей формуле. Между тем, в действительности личность есть еще нечто более сложное: кроме ограниченного эмпирического характера, в ней есть нормативное начало и, сверх того, металогическая творческая сила воли, источник неиссякаемого разнообразия жизнедеятельности. Как бы прошлые мои проявления не выкристаллизовали мой эмпирический характер, ограниченно-оформленный тип действования не поглощает всю мою силу, не заполняет всю мою личность; я остаюсь все же существом, которое стоит выше своей природы, выше своего характера. Действенно это выражается в том, что я могу хотеть нового хотения, т. е. могу перерабатывать свой характер и в этом смысле творит себя.

Терпя страдания вследствие тех или иных несовершенств своей личности или же сознательно оценивая ее и осуждая те или иные стороны ее, человек, в одних случаях, систематически и сознательно, в других случаях инстинктивно и бессистемно ищет новых путей, проявляя большую или меньшую творческую изобретательность. Почти всегда недовольство собой простирается не на все содержание характера. Поэтому даже и в процессе изменения личности поведение человека оказывается относительно устойчивым: громадное большинство поступков или элементов поступка совершается сообразно тому эмпирическому характеру, которым человек обладал вчера, месяц, год и даже годы тому назад. Отсюда понятно, что, несмотря на возможность изменения, многие проявления индивидуума могут быть предсказаны с значительной степенью вероятности, и статистические данные, относящиеся к множеству особей, живущих в однородных условиях, могут быть в течение ряда лет более или менее устойчивыми.

Эмпирический характер вырабатывается и закрепляется в много раз повторяющихся однообразных способах действия, сообразно которым формируются и стойкие особенности в строении и функциях тела, в частности нервной системы. Поэтому частичное изменение характера требует также частичных изменений тела. При этом возможны случаи, когда наступает резкий разлад между я и относительно самостоятельными элементами тела, доходящий до таких пределов, что тело не может приспособиться к новым задачам и целям своего верховного правителя, человеческой личности, тогда на сцену является смерть, и свобода я обнаруживается в том, что оно встречает такую смерть не как враждебную силу, а как избавительницу от бремени тела, ставшего негодным для него. Такая роль смерти прекрасно выражена на картине А. Ретеля «Der Tod als Freund», в отличие от «Der Tod als Erwürger»: на ней изображен почтенный старец в кресле, мирно засыпающий последним сном под мерные удары колокола, раскачиваемого высокой фигурой в длинном плаще.

5. Свобода человека от своего прошлого

Свобода от своего характера предполагает, между прочим, свободу от своего прошлого. Учение о свободе воли не может быть развито в тех системах мировоззрения, которые утверждают, что прошлое есть причина настоящего. Тем вещам, говорит Кант, которые подчинены условиям времени, т. е. тем, действия которых определяются основаниями, лежащими в прошлом, присуща необходимость природы, так как «прошлое уже не находится во власти действующего субъекта».[59]

Поэтому свобода воли понятна лишь в том случае, если в свою очередь, я не находится во власти прошлого.

И действительно, все предыдущее изложение содержит уже в себе разъяснение того, как это возможно. Я есть существо сверхвременное, следовательно, нет ничего временного, что предшествуя нашему я во времени, произвело бы его. Именно это сверхвременное я, как носитель творческой бескачественной силы, вступая во временный процесс своими действованиями есть подлинная причина, порождающая эти действования; что же касается истории этого я, его прошлого опыта и прошлых переживаний, они, как и все что находится вне творческой силы, служат лишь поводами для проявления или материалами, которые используются для нового действования, напр. в процессе художественного творчества. Стать влиятельным даже в этом смысле прошлое может лишь постольку, поскольку сверхвременное я актуализирует его, приобщает его к настоящему путем воспоминания.

К учению Бергсона о значении прошлого для настоящего, высказанный мной взгляд относится следующим образом. Вслед за Бергсоном я признаю, что прошлое не есть ничто, оно на веки наличествует в составе мира; точно так же я признаю, что память — греза (отличная от памяти, как привычки, от памяти, как телесного механизма) есть видение самого прошлого в подлиннике, а не копия этого прошлого; поэтому прошлое, хотя бы и совершившееся десять лет тому назад, влияет на настоящее самолично, а не через посредство своих заместителей (теперешних состояний нервной системы и т. п.). Но далее следует отметить существенный пункт разногласия. Бергсон не признает существования сверхвременного я, как субстанции: он допускает только временное бытие. Он опасается, что допущение сверхвременного, следовательно, неизменного начала уничтожит живую изменчивость реального бытия. В действительности же я полагаю как раз наоборот, именно сверхвременное начало в сочетании с временным процессом обеспечивает реальному бытию возможность непрестанного обновления, с одной стороны, и связи с прошлым, с другой стороны. В самом деле, прошлое, совершившееся десять лет тому назад, имеет значение для настоящего самолично, однако совершенно не понятно, как оно могло бы перескочить пропасть времени и сойтись с настоящим, если бы не было сверхвременного я, которое способно переживать настоящее и вместе с тем направлять акт видения (воспоминания) на прошлое, снимая таким образом разобщение между ними. Отсюда становится понятным и то, что прошлое мертво, не способно само по себе действовать в настоящем, и то, что при соучастии я (вспоминающего) оно вновь начинает приобретать влияние. Не будь сверхвременного я, само прошлое должно было бы, как это и высказывает Бергсон, в неясных, по своему смыслу двоящихся образах, неизменно навеки наличествовать в настоящем и неотвязно действовать в нем, вследствие чего настоящее не могло бы коренным образом обновиться, так как неустранимое прошлое