ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА - Дзюнъитиро Танидзаки

— О, черт! Кусаются! — Приподнявшись, Кумагай стал бить москитов. Кто-то наступил на край сетки и повалил подставку. Чтобы поправить подставку и снова повесить сетку, потребовалось немало времени. Когда наконец закончился весь этот переполох, небо на востоке уже посветлело. Шум дождя, свист ветра, храп спящего рядом Кумагая…

Прислушиваясь к этим звукам, я, кажется, все-таки ненадолго задремал, но вскоре снова открыл глаза. В комнате, где было бы тесно спать даже двоим, стоял сладкий запах духов и пота, которым пропахла вся одежда Наоми. А сегодня, когда здесь улеглись еще двое здоровенных мужчин, и вовсе нечем было дышать, было душно и жарко, как бывает перед землетрясением.

Когда Кумагай время от времени поворачивался во сне, меня касалась то его потная рука, то колено. А Наоми? Ее подушка лежала у моей головы, но на подушке покоилась нога, а ступня другой, согнутой в колене, была подсунута под мой матрац, голова склонилась к Хамаде, руки широко раскинуты в стороны. Видно, даже эта вертушка устала и спала теперь крепким сном.

— Наоми-тян… — тихонько прошептал я, прислушиваясь к дыханию спящих, и осторожно погладил ее ногу, засунутую под мой матрац. О, эти ноги, эти сладко спящие прекрасные белоснежные ножки, они мои, да, конечно, мои, я каждый вечер мыл их с мылом в горячей воде с тех самых пор, когда она была еще девочкой. Эта мягкая кожа! За эти годы Наоми так быстро выросла, но ее ножки остались все такими же маленькими и милыми, как будто совсем не увеличились в размере… Да, вот и большой палец — он все такой же. И мизинец, и округлая пятка, и высокий подъем — все прежнее, такое же, как и раньше. И я невольно прикоснулся к ноге губами… Когда совсем рассвело, я, как видно, опять уснул, но вскоре меня разбудил громкий смех — Наоми совала мне в нос свернутую бумажную трубочку.

— Ну что, Дзёдзи-сан, проснулись?

— Да… Который час?

— Уже половина одиннадцатого. Но зачем нам вставать? Давайте спать, пока пушка не возвестит полдень!

Дождь прекратился. Воскресное небо было чистым и голубым, но в комнате все еще было душно.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Никто в компании не должен был знать о моей беспутной жизни. Моя жизнь отчетливо разделялась на две части: одну часть я проводил на службе, другую — дома. Конечно, образ Наоми не покидал меня даже во время работы, но это не мешало мне трудиться, да и другие ничего не могли бы заметить. Я думал, что в глазах сослуживцев я по-прежнему «праведник».

Но я ошибался. Однажды пасмурным вечером, в конце дождливого сезона, один из моих сослуживцев, инженер Намикава, перед отъездом в заграничную командировку устроил прощальный банкет в ресторане «Сэйёкэн», в квартале Цукидзи. Как всегда, я присутствовал только по обязанности, не больше. Когда кончился обед, прекратились тосты за десертом и все перешли в курительную, чтобы выпить ликер и поболтать, я поднялся, намереваясь уйти.

— Э, Дзёдзи-сан, присядьте-ка на минутку! — смеясь, окликнул меня С. Он был слегка навеселе. Несколько человек, сидевших на диване, бесцеремонно усадили меня в середину.

— Не удирайте! Вы, кажется, куда-то спешите, несмотря на проливной дождь? — сказал С. Он взглянул на меня и опять рассмеялся.

— Не в том дело, но…

— Так что же, прямо домой? — Это спросил X.

— Виноват, но я должен проститься, — я живу в Омори. В такую погоду дороги плохи. Нужно поторопиться, иначе не достать рикшу.

— Хитро расписывает, — со смехом вмешался Т. — Ой, Кавай-кун, нам уже известны ваши проделки!

— О чем это вы?… — спросил я. Что означало слово «проделки»? Я несколько растерялся.

— Ну и удивился же я! А я-то был уверен, что вы святой! — вытянув шею, произнес К.

— Вот так так! Ну, если уж Кавай-кун стал танцевать, значит, времена изменились!

— Ой, Кавай-кун! — зашептал мне на ухо С. — Кто эта красавица, которую вы сопровождаете? Познакомьте нас с ней.

— Нет. Это совсем не такая женщина! — сказал я.

— Но ведь говорили, что это актриса Тэйгэки… Разве нет? Говорили еще, что она — киноактриса… и как будто бы не японка? Расскажите же нам о ней! Пока не расскажете, не отпустим!

Я сделал недовольное лицо и плотно сжал губы. Не обращая на это внимания, С, вплотную придвинувшись ко мне, стал серьезно расспрашивать:

— Нет, вы скажите, ее можно приглашать только на танцы?

Еще немножко, и я обругал бы его. Я думал, что никто ничего не замечал, но, к моему удивлению, они не только все пронюхали, но, судя по тону известного гуляки С. не считают нас мужем и женой и думают, что Наоми из тех женщин, которых можно позвать куда угодно…

«Болван! Как ты смеешь спрашивать про мою жену, можно ли ее «приглашать»?» — готов был закричать я при таком оскорблении. Я невольно изменился в лице.

— Эй, Кавай-кун, нет, серьезно, скажите нам! — и, пользуясь моим добродушием и окончательно обнаглев, X. обернулся к К.: — Слушай, К., от кого ты слыхал об этом?

— От студента университета Кэйо.

— И что же?

— Это мой родственник. Он помешан на танцах и бывает на всех танцевальных вечерах. Он знает эту красавицу.

— И как же ее зовут? — вмешался в разговор Т.

— Зовут?… Э… ээ… странное имя… Наоми… Кажется, Наоми…

— Наоми? Так что же, она метиска? — как бы поддразнивая меня, спросил С. — Если метиска, значит, не актриса…

— Во всяком случае, говорят, распутная особа Напропалую путается со студентами!

У меня дергались губы в какой-то странной, похожей на судорогу, усмешке. Но когда разговор дошел до этих слов, усмешка застыла у меня на губах и я почувствовал, как сощурились мои глаза.

— Гм, гм… Приятная особа! — радостно сказал С. — И что же, у твоего родственника тоже с ней что-то было?

— Нет, этого я не знаю, а вот из его товарищей двое или трое, как говорится, близко знакомы…

— Перестань, перестань! Кавай-кун сердится. Ого, какое у него лицо! — сказал Т., и все, взглянув на меня, рассмеялись.

— Ничего, ничего, пусть немножко посердится! Он хочет по секрету от нас один владеть красавицей. Нехорошо, Кавай-сан!

— Что, Кавай-кун, значит, святые тоже иногда сердятся?

Они смеялись.

Но я и сердиться уже не мог, и даже не слышал, кто что говорил. В ушах звучали только смеющиеся голоса. Я не знал, что делать: как вырваться отсюда, плакать или смеяться… Сказать что-нибудь? Но на меня обрушится новый град насмешек…

Не помня себя я выскочил из курительной комнаты. Я не чуял под собой ног до тех пор, пока не очутился под хлещущим холодным дождем на покрытом лужами проспекте. Я бежал до Гиндзы, как будто кто-то гнался за мной по пятам.

Дойдя до перекрестка на улице Овари, я пошел по направлению к Симбаси. Вернее сказать, ноги сами несли меня, и я видел только, как отражались яркие огни уличных фонарей на мокрых от дождя тротуарах. Несмотря на плохую погоду, было много прохожих. Прикрываясь зонтиком, прошла гейша, пробежала молоденькая девушка во фланелевом платье, прогремел трамвай, промчался автомобиль…

…Наоми распутная? Она путается со студентами?… Возможно ли это? Возможно, конечно, возможно! Скорее было бы странно не верить этому, взглянув на теперешнюю Наоми. Я уже что-то подозревал и раньше, но ее окружало несколько мужчин, и это меня успокаивало.

Наоми — ребенок, живой, резвый ребенок. «Я мужчина», — часто говорила она. Поэтому она дружит с мужчинами и любит невинно дурачиться с ними. Даже если бы у нее было что-то дурное на уме, она не могла бы это скрыть, ведь кругом столько глаз… Неужели она… Нет, я не должен допускать такой мысли.

Однако верно ли это? Наоми стала дерзкой, но натура у нее благородная. Мне это хорошо известно. Внешне она пренебрегает мной, но она благодарна мне с пятнадцати лет за то, что я воспитал ее. Часто в постели она со слезами на глазах говорила мне, что никогда этого не забудет, и я не сомневаюсь в искренности ее слов. А этот К. и другие… Может быть, они просто дразнят меня? Хорошо, если бы так, но… Кто этот студент, родственник К.? Он говорил, что двое-трое находятся с ней в связи. Двое-трое?… Хамада? Кумагай? Если подозревать кого-нибудь, то больше всего этих двоих. Но в таком случае, почему же они не передрались между собой? Они всегда приходят вдвоем, оба в хороших отношениях с Наоми, вместе веселятся — как же это понять? Может быть, это способ обмануть меня? Усыпить мою бдительность? Наоми хитра. Может быть, мужчины не знают друг о друге? Нет, все что угодно, только не это. Неужели Наоми так низко пала? Если она в связи с обоими, как могла она так бесстыдно вести себя во время нашей совместной ночевки? Но тогда она хуже проститутки…

Я пересек Симбаси и, пройдя по Сибагути, шлепая по грязи, дошел до Канасуги. Дождь не прекращался ни на минуту. Небо не прояснялось. Спереди И сзади, справа и слева сыпались капли дождя, стекая с зонтика, заливая плащ. В тот вечер, когда у нас ночевали Хамада и Кумагай, тоже шел дождь, В тот вечер, когда в кафе «Алмаз» я впервые открыл Наоми свое сердце, была весна, но шел такой же дождь, — думал я, как вдруг во мне зашевелилось внезапное сомнение: может быть, сейчас, пока я, промокший до нитки, расхаживаю по улицам, кто-нибудь опять пришел в наш дом в Омори? И там опять устроят совместную ночевку?