Собрание стихотворений - Георгий Шенгели

13. VIII.1928

СЕРАФИМ

Смерчами звездными кропим,С клеймом небесного пожара,Грозою смятый серафим, –Он пал на грудь земного шара.Шесть крыл его, за парой пара,Смыкали рифмой боль обид,И зноем песенного дараНе остывал аэролит.И, звездной памятью храним,Сквозь сумрак плоти, муть кошмара,Небесный ИерусалимЕму светился, как тиара.Взлететь! Но давит Божья кара,И песня мучит — не крылит.И страх томит, чтоб ржой нагараНе остывал аэролит.И он срывался в гам и дымФиладельфийского бульвара,И Страшного Суда над нимЗвучала медная фанфара,И ночью, в звездных сферах бара,Лазурным спиртом весь облит,Гудя и разгораясь яро,Не остывал аэролит.Всё минуло… Но слиток жара,Что встал среди могильных плит,Клянется нам: в душе ЭдгараНе остывал аэролит!

Август 1928. Коктебель

ПРИПАДОК

Броненосцы домов разрезают полуночный воздух,Непомерной эскадрой над домом моим громоздясь.Прорезь панцирных башен качается в траурных звездах,Между бурей и мною рождается темная связь.Лето. Ливень. Тоска. Я один. Гром скрежещет по жести.Магний молний и взрывов, рулады и трели сирен.Выход наглухо заперт: в бою остаются на месте.В сердце кровь передвинулась влево: я чувствую крен.В бедной комнате голой, в плутонге, один я, как шпага.Убежала прислуга и крен — точно заледенел.И сусальные нити, и звезд золотая бумага,В картонажной Цусиме мой флигель берут на прицел.Погибаю! Нет воздуха! Стены смещаются в рубке.Знаю: стереометрия хочет мне смерть доказать.Я бегу по наклонному полу, я прядаю к трубке, –Боевой телефон: хоть бы чей-нибудь голос поймать!Я ломаю рычаг, — но органною спит тишиноюГулкий мир телефона: исчезли друзья и жена.Абордаж атмосферных разрядов стоит за спиною,И магнитною синею шерстью дичает спина!

1929

1930-е годы 

ИТОГ

Я к минувшему стал равнодушен;О несбывшемся поздно жалеть;И любимый мой город разрушен,И в чужом предстоит умереть.И не будет для мертвого взора,Что давно уж в тумане одрях,Ни бессмертной лазури Босфора,Ни колонны в коринфских кудрях.

1931

ДОК

Безлюдье, вечер. Темный док.На стапелях суда.В раздутых кузовах гудит,Свистит в снастях норд-ост.И мутной пены пятерниЦарапают песок,И душу черту отдаетПовешенный фонарь.А я продрог, но всё стоюПод брюхом корабля,И пахнет гнилью и смолойВесь в раковинах киль.И сладкий хмель морских легенд,И жуть баллад морскихРевут мне в уши, бьют в вискиИ плечи леденят.И я не смею ни уйти,Ни спину повернутьК утопленничьей пене той,Что лезет на песок!

1931

«Я не знаю, почему…»

Я не знаю, почему,Только жить в квартале этомНе желаю никому,Кто хотел бы стать поэтом.Здесь любой живой ростокОтвратительно расслабитНескончаемый потокТайных ссор и явных ябед.Здесь растлит безмолвный мозгВечный шип змеиных кляуз,Вечный смрад загнивших Москв,Разлагающихся Яуз.Здесь альпийского орлаЗавлекут в гнилые гирлаКраснопресные мурла,Москворецкие чупырла…Потеряв способность спать,Пропуская в сердце щелочь,Будешь сумрак колупатьСлабым стоном: «сволочь, сволочь!»

1931, трамвай у Яузских ворот

«Эрбий, Иттербий, Туллий…»

Эрбий, Иттербий, Туллий, Стронций, Иридий, Ванадий,Галлий, Германий, Лантан, Цезий, Ниобий, Теллур, –Что за династия цезарей, вечных реакций основа!Варвары смоют ее: Резерфорд, хаос, Эйнштейн!

1931

ПАМЯТИ ГРИНА

Но туда выносят волныТолько сильного душой…

Спишь, капитан? Блистающего мираВокруг тебя поникла тишина,И в синеве зенита и надираТебя колышет звездная волна.Из края, где в болотах гибнут бури,Где в слякоть вырождается туман,Ты, наконец, отплыл в свой ЗурбаганВзглянуть на голубой каскад Теллури.Над шлюпкою, бегущей по волнам,Задумавшись на старом волнорезе,Ты вымечтал несбывшуюся Фрези,Как вечную надежду морякам,Но все мечтанья подлинного мужаСбываются. Они сбылись — твои:И стала солнцем мировая стужа,Тебя качая в вечном бытии.О, доброй ночи, доброй ночи, старый!Я верю: там, где золотой прибойНа скалы Лисса мчит свои удары,Когда-нибудь мы встретимся с тобой.

12. XI.1932

ПОЭТУ

Дней осталось у тебя немного;Не растрать хотя бы одного:Далеко не пройдена дорога,А с тобою — никого…Ты, безвестный керченский бродяжка,Одинок, запуган с первых лет,С первых лет любовью болен тяжкоК слову легкому: поэт.Ты, дрожа с Епископом Гатоном,Рея на воздушном корабле,С первых лет скитался отрешеннымПо родной твоей земле.Помнишь день, когда тебе впервыеВ синем море белые ладьиРазвернули паруса крутыеВ запредельном бытии?Помнишь день, когда амфоры древнейТы впервые тронул стройный бок,И гончар, вовек безвестный Эвний,В пальцы вдунул ветерок?Помнишь ночь, когда над бухтой южной,Как падучей ауры душа,Просиял кометы клин жемчужный,Не мерцая, не дыша?Помнишь — в сердце — в эти миги трепет?Ты не знал, что это стих цветет,Что в тебе уже поэта лепятМоре, вечность, небосвод;Что тебе дано пройти по мируВ зной без шляпы, в ливень без плаща,Беззащитным, маленькую лируВерным компасом влача;Что тебе дано пристрастьем жаднымКо всему томиться, ко всему:К людям, к песням, к зорям виноградным,К звездам, канувшим во тьму,К бронзе статуй, к шерсти Калибана,К плоти дуба, к звону топора,К тайне ядов, к реву урагана,К мутным бредням баккара,К четким числам, к томным каплям мирры,К тлену мумий, к свежести озер,Ко всему из-за решетки лирыПростирая пленный взор!..Что успел ты? Где твой Мир певучий?Долог путь, а мало впередиДней и лет… Так стисни зубы кручеИ спеши! Не жди! Иди!

1932

ДОН-ХУАН

Смертный миг наш будет светел,И подруги шалуновСоберут их легкий пепелВ урны праздные пиров.

Так гори, и яр, и светел,Я же легкою рукойРазмету твой легкий пепелПо равнине снеговой.

На серебряных цезурах,На цезурах золотыхЯ вам пел о нежных дурах,О любовницах моих…Ну, не все, конечно, дуры;Были умные, — ого!Прихватившие культуры,Прочитавшие Гюго.Впрочем, ведь не в этом дело:Что «Вольтер» и «Дидерот»,Если тмином пахнет тело,Если вишней пахнет рот.Если вся она такая,Что ее глотками пью,Как янтарного токаяДрагоценную струю…Да, — бывало! Гордым ГерамОставляя «высоты»,Я веселым браконьеромПродирался сквозь кусты.Пусть рычала стража злая,Не жалел я дней моих,По фазаночкам стреляяВ заповедниках чужих.Пронзены блаженной пулей,Отдавали легкий станПять Иньес и восемь Юлий,Шесть Марий и тридцать Анн.А теперь — пора итогов.Пред судьбой держу ответ:Сотни стройных перетрогав,Знаю я, что счастья нет.«Смертный миг» мой будет темен:Командоры что есть силБросят прах мой в жерла домен,Чтоб геенны я вкусил.За пригоршнею пригоршня:Месть — хоть поздняя — сладка…И в машине, в виде поршня,Буду маяться века!

1932