Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу

К вечеру сад окутала неясная дымка, напоминающая о том, что весна приближается к своему пределу. Дул порывистый ветер, и нелегко было отойти от цветущих вишен (301). Гости сильно захмелели.

— Какие великолепные дары получили победители! — восклицали они. — Отрадно сознавать, что в них отразились вкусы тех, кто их подготовил!

— Вряд ли кто-то предпочел бы смотреть на чванливых придворнослужителей, якобы попадающих сто раз подряд в листок ивы[38]!

— Несомненно, куда приятнее наблюдать, как состязаются благородные особы.

Тут оба дайсё и остальные гости спустились в сад. Необыкновенная задумчивость Уэмон-но ками привлекла внимание Удайсё, а как ему были известны кое-какие обстоятельства… «С ним явно происходит что-то неладное, — подумал Удайсё, и сердце его тревожно сжалось. — Ах, не к добру…»

Молодые люди всегда были очень дружны. В нашем мире редко встречаются друзья, столь трогательно привязанные друг к другу. Стоило даже мимолетной грусти омрачить сердце одного, как другим овладевала тревога.

Глядя на Гэндзи, Уэмон-но ками с трудом скрывал смущение. «Как я мог хотя бы помыслить… — терзался он. — Ведь до сих пор я никогда не позволял себе ничего предосудительного, даже если речь шла о сущей безделице. А уж столь тяжкое преступление…»

В конце концов у него возникло настойчивое желание заполучить хотя бы ту китайскую кошечку. «Разумеется, ей нельзя высказать все, что мучит мою душу, но ее можно приручить, и она скрасит мое одиночество…» И вот, словно лишившись рассудка, Уэмон-но ками и днем и ночью мечтал об одном: «Как бы похитить кошку?» Но, увы, это было непросто.

Однажды зашел он в покои нёго Кокидэн, надеясь, что беседа с ней поможет ему развлечься. Будучи особой чрезвычайно осторожной и застенчивой, нёго даже с ним разговаривала только через посредника. «Ну не странно ли, что мне удалось увидеть принцессу, когда родная сестра и та не позволяет мне приближаться?» — подумалось Уэмон-но ками. Но мог ли он осуждать женщину, к которой с такой неодолимой силой влеклось его сердце?

Из дворца Кокидэн Уэмон-но ками перешел в Весенние покои. Вглядываясь в лицо принца, он старался уловить в нем черты естественного сходства с сестрой. Принца нельзя было назвать красавцем, но черты его были благородны и изящны — высокое положение всегда придает человеку особую значительность.

Не так давно дворцовая кошка принесла котят. Их раздали, и один попал в Восточные покои. Глядя на его милую возню, Уэмон-но ками невольно вспомнил…

— Ах, какая прелестная кошка есть у принцессы с Шестой линии! — сказал он. — Я видел ее мельком, но смею вас заверить — ей нет равных.

Принц, большой любитель кошек, пожелал узнать подробности, л Уэмон-но ками употребил все усилия, чтобы возбудить его любопытство.

— Это — китайская кошка, совсем не такая, как ваша, — рассказывал он. — Все кошки похожи друг на друга, но, поверьте, более прелестного, более ласкового существа я еще не встречал.

Вероятно, слова Уэмон-но ками запали принцу в душу, во всяком случае, он через нёго из павильона Павлоний обратился к Третьей принцессе с соответствующей просьбой, и по прошествии некоторого времени кошка была доставлена в его покои.

— В самом деле, какая милая! — восхищались дамы, а Уэмон-но ками, предвидевший, что принц поступит именно таким образом, через несколько дней снова зашел к нему.

Уэмон-но ками, с малолетства приобретя благосклонность Государя из дворца Судзаку, выказывал ему неизменную преданность, когда же тот удалился в горную обитель, сблизился с принцем Весенних покоев и обнаруживал непритворное участие во всем, что его касалось.

В тот день, обучая принца игре на кото, Уэмон-но ками сказал между прочим:

— Как много у вас кошек! Где же та, о которой мы говорили? Отыскав, он принялся нежно ее ласкать.

— Она действительно прелестна! — говорит принц. — Только диковата, возможно потому, что внезапно оказалась среди чужих. Впрочем, мои кошки ничуть не хуже.

— Обычно кошки не различают людей, на это способны лишь самые смышленые, — возражает Уэмон-но ками. — Я уверен, что у вас есть кошки и лучше этой. Может быть, вы отдадите ее мне на некоторое время? — просит он.

В глубине души он и сам понимал, сколь неразумно его поведение.

Так или иначе, Уэмон-но ками удалось осуществить задуманное. Ночью он укладывал кошку возле своего ложа, а днем ухаживал за ней, ласкал и кормил. Диковатая прежде кошка очень его полюбила, не отходила от него ни на шаг, спала рядом с ним, ластилась к нему, да и Уэмон-но ками привязался к нем всем сердцем. Однажды, когда ему было как-то особенно грустно и он, вздыхая, лежал у порога, кошка подошла к нему, нежно мяукая, словно говоря: «Ложись, ложись»[39], а он погладил ее и сказал, улыбнувшись:

— Что за упрямое существо…

Тебя лаская,Мечтаю о той, что владеетСердцем моим.Отчего ты так жалобно плачешь?Может, жалеешь меня?

Наверное, и нас с тобой связывают давние узы…

Он внимательно посмотрел кошке в глаза, и она замурлыкала еще нежнее. Взяв ее на руки, Уэмон-но ками вздохнул.

— Вот странно, можно ли было ожидать, что какая-то кошка удостоится такой благосклонности? — недоумевали дамы.

— До сих пор господин не обращал на них решительно никакого внимания.

Несмотря на просьбы принца, Уэмон-но ками так и не возвратил ему кошку. Он не расставался с ней ни на миг, одной лишь ей поверяя свои сокровенные думы.

Супруга Садайсё, сохранив дружеские отношения с Удайсё, сообщалась с ним, пожалуй, даже охотнее, чем с сыновьями Великого министра. Обладая живым умом и приветливым нравом, она держалась по-родственному непринужденно, и, хотя связывали их не совсем обычные узы, Удайсё отвечал ей тем же, тем более что нёго из павильона Павлоний была слишком церемонна и приблизиться к ней было не так-то легко.

Садайсё после окончательного разрыва с первой супругой обратил все свои попечения на госпожу Найси-но ками. Сожалея о том, что рождаются у нее одни мальчики, он хотел было забрать к себе дочь — ту юную особу, что сложила когда-то песню о кипарисовом столбе, — и заняться ее воспитанием, но принц Сикибукё решительно воспротивился. «Хоть ее уберегу от позора», — думал он.

Принц Сикибукё пользовался большим влиянием в мире и успел снискать исключительную благосклонность Государя, который принимал в нем большое участие и никогда ни в чем ему не отказывал. Известный своей утонченностью — пожалуй, только господин с Шестой линии и Великий министр могли соперничать с ним, — принц был окружен всеобщим почтением, в его доме всегда толпились люди, готовые ему услужить. Садайсё тоже прочили блестящее будущее, говорили даже, что станет он столпом Поднебесной, так могла ли его дочь остаться незамеченной? Многие обращались к принцу Сикибукё с соответствующими предложениями, но он до сих пор не сделал окончательного выбора. Возможно, он рассчитывал на Уэмон-но ками, но, к величайшей досаде принца, тот — потому ли, что кошка была ему милее, или по какой другой причине — не оказывал его внучке никакого внимания. Девушку же, жизнерадостную, общительную по натуре, с каждым днем все больше влекло к мачехе, тем более что родная мать ее, по-прежнему подверженная странным припадкам и влачащая унылое, замкнутое существование, давно уже не возбуждала в ее сердце ничего, кроме мучительной жалости.

Принц Хёбукё по-прежнему жил один. После того как надежды его оказались обманутыми[40], он, судя по всему, разочаровался в мирских делах и, боясь насмешек, не предпринимал никаких попыток обзавестись супругой. Однако теперь — нельзя же вечно жить одному — он постарался довести свое желание до сведения принца Сикибукё, и тот сразу же согласился.

— Не вижу оснований для отказа, — сказал принц. — Любой попечительный родитель предпочтет отдать дочь принцу крови, если только он не прочит ее во Дворец. Правда, в паше время многие стараются брать в зятья простых подданных, людей здравомыслящих, но вполне заурядных. Мне же такие браки не по душе, я не вижу в них ничего благородного.

Итак, принц Хёбукё получил согласие, не успев сказать своей избраннице ни слова упрека, а потому чувствовал себя неудовлетворенным, но пренебречь столь знатной особой было невозможно, и, ничем не выказывая своего недовольства, он начал посещать ее. Вряд ли о каком-нибудь зяте заботились лучше, чем о нем.

— У меня много дочерей, — говорил принц Сикибукё, — и они доставили мне немало огорчений. Казалось бы, наученный горьким опытом, я должен смириться, но, увы… Теперь вот подросла внучка, и могу ли я не беспокоиться за нее? Ее мать давно уже не в себе, и с каждым годом ее рассудок помрачается все больше. Господин Садайсё, видно, и думать забыл о дочери, обиженный тем, что я воспротивился его желанию. Могу ли я не принимать в ней участия?