Салам тебе, Далгат! (сборник) - Алиса Ганиева

Мыл бабушке посуду. Умолял пустить его подоить корову. Та только нервно смеялась. Луи настаивал. Бабушка сопротивлялась: негоже мужчинам доить коров. Пришел дед и тоже прочитал лекцию. Луи сказал: «У нас в Ирландии есть поговорка о том, что мужчина не станет мужчиной, пока не подоит козу. Я доил козу, и мой брат доил козу. А теперь я хочу подоить корову». По поводу коров Луи находился в состоянии ажиотажа. Фотографировал их где только можно. Когда его наконец подпустили к вымени, сошлись соседи. Передавали друг другу, что у Джавадиляй доит коров какой-то иностранец.

Джавадиляй – это не имя, а производное от имени мужа – Джавад. То есть, допустим, Светлана Медведева была бы Дмитриляй, а Людмила Путина – Владимириляй, а Виктория Бэкхем – Дэвидиляй.

А в других селениях, уже совсем в другом районе Дагестана, сын, видимо, важнее мужа. Потому что женщин называют по имени сына. К примеру, Махачильэбель или Мусалэбель, что в переводе Махача-мать и Мусы-мать.

Углубиться в горы Луи уже не мог. Не было времени. Ждали Москва и Дублин. Луи уехал, но бабушка до сих пор вспоминает «Луизу», а сельские старушки говорят: красивый парень, «на нашего похож». Серьгу Луи в Гунибе забыл. По дороге купил себе какую-то яркую, женскую. Защитил в Москве реферат о советских пионерских организациях и улетел домой, легко распрощавшись с московским другом. И еще выложил в Интернете фотографии гунибских коров.

Луи неплохо отделался. Никто его не остановил, не спросил документов, не поставил на учет. Туристам из Южной Кореи, которые целой группой оказались в Гунибе прошлым летом, повезло меньше. Их забрали местные фээсбэшники. Пытались допрашивать, но те не знали ни русского, ни аварского. В конце концов разыскали где-то по селу моего брата-подростка, знающего английский. Он им и переводил. Корейцы, оказывается, решили куда-нибудь съездить, «в какое-нибудь красивое местечко». Раскрыли карту, поводили пальчиком и наткнулись на Гуниб. Вот и приехали. Версия, конечно, странная, но корейцев со всеми их рюкзачками и фотоаппаратиками отпустили. Пусть себе гуляют, смотрят на достопримечательности и на горы.

2010

Путешествие к темной речке

Во внутреннем Дагестане течет темная речка. Так она и называется – темная речка Бец-ор. Вдоль нее разбросаны хутора, а точнее – одиночные семейные хозяйства. Автомобильные дороги к этим хуторам не проложены, шоссе постепенно сменяется тропинкой, а мелкие села – глухим лесом.

Как-то я отправилась туда в гости к троюродной сестре, годящейся мне в матери. Сестру я не видела до этого никогда в жизни. Ее дочь и зять встретили меня в селении Тлярош. Зять Али-Асхаб работал в нем школьным учителем, а дочь Марьям – пионервожатой, за полторы тысячи рублей в месяц. Они показывали дорогу, с ними была одна кобыла, и мы ехали на ней шагом, сменяя друг друга по очереди.

Еще в начале пути учитель Али-Асхаб спешился и уселся на краю глубокого оврага. Я сразу сообразила, что это за место. Зимой, под Новый год, Али-Асхаб отправился в лес за елкой, и местный лесник предложил подвезти его на своей машине. Так они и поехали в пургу, по ледяной дороге: лесник, его жена на восьмом месяце беременности и учитель. Вдруг автомобиль занесло, и он начал съезжать в заснеженный овраг. Лесник с женой успели выскочить, а Али-Асхаба протащило почти до самого низа. После полученной в аварии травмы лицо его стало асимметричным, правая бровь задралась высоко вверх. Мать его все твердила, что сын повредился и умом, даже показывала мне в доме вмятины в стенах – там, куда, по ее словам, он бился головой. Со дня аварии прошло полгода, а Али-Асхаб все никак не мог прийти в себя и остался в смертельной обиде на лесника.

Посидев немного в грустном раздумье, он поднялся, и мы отправились дальше. По дороге пионервожатая Марьям объясняла мне то, что будет с нами после смерти: придут два ангела Мункар и Накир и начнут допрашивать нас в могиле. Еще она рассказывала про то, что неподалеку от Тляроша есть «место, где умер хороший человек». Жил-был хороший человек, и вот он пошел в гору, и с горы скатился камень и убил хорошего человека. Теперь к этому камню приходят молиться.

Мы перешли речку Бец-ор и добрались до хутора уже в сумерках. Тут был один-единственный маленький домик с ульями и огородом. Название той местности можно перевести как «снизустояние». Здесь стояли лагерем войска во время Кавказской войны. Русские или шамилевские – я не разобралась.

Троюродная сестра моя, Нупайсат, оказалась крупной работящей женщиной с красным от солнца простым лицом. Они с мужем встретили нас около домика, под лай огромной собаки, помеси дворняги и волкодава, по кличке Гороч. В темноте неподалеку виднелись коровы. Вышел пятнадцатилетний сын сестры Дауд и повел распрягать нашу лошадь. А потом, дурачась, вскочил на большого быка и, хлопнув его по бокам, проскакал так несколько метров, пока на него не прикрикнули.

Я думала остаться у Бец-ор на день или два, а затем вернуться в Тлярош, но прошел и день, и два, и три, а потом и неделя, а потом и полмесяца, а меня все никак не возвращали – одну бы меня не отпустили, да я и не знала дороги, а мои провожатые, Марьям и Али-Асхаб, задерживались на хуторе. Я не взяла с собой сменной одежды, поэтому носила здесь то, чем утепляли зимой ульи, – старые платья и волочащиеся по земле сарафаны. Сотовой связи не было, электричества тоже. Только магнитофон работал от расположенной на крыше солнечной батареи. В те дни на местных радиоволнах шел конкурс шансона, песни крутили целыми днями. Одна из них со словами «Его зовут Магомед, он всех приглашает к себе на обед» навязла у меня в зубах.

Хозяин, муж Нупайсат, ходил на костылях, ноги его нуждались в операции. В детстве во время джигитовки он неудачно упал с коня. Тогда его толком не вылечили, поэтому в зрелые годы ноги сильно ослабели. Хозяин мечтал вслух, как накопит денег, поедет в Москву, встанет в очередь и ему поставят аппараты Елизарова. Костыли, впрочем, не слишком затрудняли ему работу. Целыми днями он проворно передвигался от улья к улью, от грядки к грядке. Стучал, пилил не покладая рук.

Вечерами с соседнего хутора приходил крепкий мужчина в кирзовых сапогах. Он жил в километре от нас, с золотозубой женой и многочисленными детьми. Сосед много курил, пил винную брагу и вспоминал, как зимой к хуторам приходили охотиться волки, а хозяин в свою очередь рассказывал, как он от них отстреливался, и как в другой раз медведь-шатун оторвал ногу его осленку, и осленок умер от кровопотери.

В другой стороне от «Снизустояния», тоже в километре, жила семья из селения Бацада, что по-аварски как раз означает «там, где волки». Впрочем, сейчас в Бацаде никаких волков, пожалуй, нет. Глава семейства ходил с кинжалом на поясе, как в старину, и в соломенной шляпе. Он напоминал мексиканца. У него была жена с красивым тонкокожим лицом и малолетняя дочь; кроме них в доме жила Гуля.

Гуля работала по хозяйству. Она была русская – с огромными пунцовыми щеками-помидорами и самым незатейливым воспитанием. Мать в Кизляре продала ее кому-то за ящик водки, потом девочка прошла через множество рук и в конце концов попала к тому самому леснику, которого так возненавидел Али-Асхаб. У лесника Гуля служила за еду и кров, но, по слухам, лесничиха била ее, не давала житья. Почти как в сказках про работящих падчериц. Тогда Гуля сбежала от лесника вниз по склону к темной речке Бец-ор. Там ее и приютили бацадинцы.

Часто по утрам она со своей хозяйкой ходила в лес за березовой смолой, из которой варили бацадинские черные жвачки. Как-то, завидев меня, Гуля спросила, правда ли, что в Москве – одни гулящие. Я отвечала, что вовсе нет, но она не поверила. «Почему у тебя такие длинные ногти?» – не унималась она. Ногти у меня были самой обычной длины, но Гулины были обрезаны под корень. Она доила коров, выхаживала скот, косила и делала всю черную сельскохозяйственную работу. И руки, и ноги у нее были мощные и здоровые.

Однажды она мне очень помогла. Я осталась одна с хозяином на костылях и с троюродной сестрой Нупайсат, у которой внезапно поднялась высокая температура. Где были ее дети, уж и не помню. Стемнело, нужно было собрать пасущихся в горах бычков и пригнать их домой. Отправили меня. Я долго шла в кромешной тьме, нащупывая палкой край дороги, чтобы не свалиться под откос. Постепенно глаза привыкли к темноте, и уже далеко от дома, рядом с бацадинским хутором, я наконец нашла бычков. Оказалось, что собрать их мне совершенно не под силу. Они убегали от моей палки и пускались врассыпную. Я пыталась бегать вокруг бычков, чтобы сбить их в кучу, но те и не думали сбиваться, а все время разбредались, издевательски пожевывая траву. Выбившись из сил, я села на землю и готова была расплакаться. Но тут вдруг появилась Гуля и, посмеиваясь, в полминуты собрала все стадо.

Вести бычков до дома тоже было сплошным мучением. Они начинали бодаться, норовили уйти в сторону, спускались в овраги. Их все время приходилось пересчитывать и упрашивать. А дома еще предстояло доить коров в состоянии течки. Вы представьте: ночь, трещат сверчки, я дремлю, уткнувшись лбом в корову, а руками продолжаю тянуть ее за вымя. Тут сзади на корову набрасывается бык, корова лягает ведро, а я валюсь навзничь в панике.