Впервые над полюсом - Н. Стромилов

Бортрадист Николай Стромилов. Предоставим слово О. Ю. Шмидту: «…Длинный и худой человек с горящими глазами, Дон-Кихот по фигуре, уверенно колдует среди тонких деталей современной… аппаратуры…» Ну что же, немного смешно, но, возможно, правильно. Правда, не всегда уверенно колдовал над аппаратурой я. Иногда и она надо мной. И не без успеха.

Дон- Кихот был принят на разведчике доброжелательно. Чувствовалось, что отсутствие надежной радиосвязи тяготило весь экипаж. Я постарался оправдать доверие.

Передо мной фотография разведчика. Что сказать о нашем самолете? Серийный Р-6, немного устаревший даже для своего времени. Не было в нем стремительности и изящества линий, отличающих современные туполевские лайнеры. Был самолет даже как-то угловат и неуклюж. Не поражал воображение скоростью - она не превышала ста шестидесяти километров в час. Не отличался удобствами для экипажа: внутри машины было так же холодно, как и снаружи, а кабины летчика и штурмана к тому же сильно продувались. Имел одно управление, без автопилота, что в наших условиях, при многочасовых полетах, требовало особой выносливости от летчика. Привычного сейчас телефонного переговорного устройства на самолете не было, поддерживать связь с летчиком и штурманом радисту приходилось записочками, в ущерб оперативности связи с базой.

И все же мы любили нашу оранжево-синюю птицу. Любили, как любят близкого человека, несмотря на его недостатки. И заботились о ней, как о близком существе. И на эту заботу самолет отвечал нам безотказностью, ровным гулом моторов, постоянной готовностью лететь куда нужно и сколько нужно.

Двое суток потребовало оборудование радиорубки на новом месте - в хвосте самолета. Но это была лишь часть задачи. Теперь предстояло самому в полном полярном облачении втиснуться в груду вещей, вплотную подступавших к радиостанции. Тут были бидоны с полуторамесячным неприкосновенным запасом продовольствия и спальные мешки, деревянные нарты и лыжи, палатки и резиновый клиппербот, автономный агрегат для питания радиостанции на земле, запасной винт и колеса.

С помощью неунывающих механиков груду за несколько часов перекомпоновали. В результате освободилось крошечное место у радиостанции, на которое я мог опускаться прямо из люка в верхней части фюзеляжа. Люк задраивался только снаружи. Эта весьма ответственная, с моей точки зрения, функция была поручена Терентьеву. Выпускал меня из самолета тоже он. В общем, ни войти в самолет, ни выйти из него самостоятельно я не мог. Сам Терентьев пользовался другим люком, к которому я не имел доступа. Сильно отдавало мышеловкой, но спрашивать о чем-либо я не стал, боясь потерять в глазах товарищей авторитет «бывалого» человека…

4 апреля опробовали радиооборудование на земле и в воздухе. Все было в порядке. Правда, беспокоили сильные электрические и акустические помехи. Электрические помехи существенно снизить не удалось, пришлось привыкать.

* * *

11 апреля. Все экипажи на аэродроме. Прогреваются моторы самолетов. Погода по всему маршруту вроде бы удовлетворительная. Головин получает задание вылететь на разведку.

Около десяти часов отрываемся от раскисшего и тут аэродрома и берем курс на север. Держим надежную связь с землей. Доходим до моря. Встречаем стену облаков. Входим в нее и набираем высоту, пытаясь пробить облачность. Вскоре самолет обледеневает, срывающиеся с винтов куски льда звонко бьют по фюзеляжу. Снижаемся, выходим из облачности и ныряем под нее.

Идем бреющим, но вскоре и тут белая мгла со снежными зарядами преграждает нам дорогу и пытается прижать самолет к земле ли, к воде - не знаем. Доложив об этом по радио, возвращаемся.

Но когда совершаем посадку, узнаем, что в воздухе находится самолет Водопьянова, что летит он тем же курсом, которым только что шел разведчик, что нервы у Михаила Васильевича оказались крепкими и он сумел пробить облачность и вышел из нее на высоте всего лишь около семисот метров, до которой немного не дотянули мы, и что погода по маршруту весьма благоприятна для полета отряда кораблей. Но время упущено, погода в Нарьян-Маре портится, как и настроение у экипажа разведчика. Флагманский самолет совершает посадку - Водопьянов решил вернуться в Нарьян-Мар. Дается отбой - до завтра. Мы - экипаж разведчика - покидаем аэродром с надеждой, что товарищи по экспедиции поймут: допущенная нами ошибка была случайной и никогда больше не повторится.

На рассвете 12 апреля разведчик снова вылетает по маршруту. Сразу же устанавливается связь с землей: через каждые пятнадцать минут сообщаем обстановку. Погода благоприятствует полету. Уверенно ведет машину Головин. Терентьев пишет мне записку: «Ночуем на Рудольфе!» Я ему пишу в ответ: «Плюнь через левое плечо». Но - поздно, появляется облачность. Еще немного - и ткнемся «носом» в седое марево. У самой кромки ощущаем неглубокий вираж: большими кругами Головин начинает набирать высоту. Тяжело нагруженная машина делает это неохотно. Тогда Егорыч принимает решение скользнуть под облачность. Но внизу туман. Начинается обледенение. Выходим из тумана. Вторично пытаемся набрать высоту, теперь уже в полете по курсу, и входим в облака. Несколько минут несемся в «молоке». Вдруг светлеет и яркое солнце освещает крыло, видимое из моего иллюминатора. В Нарьян-Мар летит радиограмма: «Облачность пробили. Верхом идти хорошо. Высота 1500 метров». И нам - пяти человекам на разведчике - кажется, что сейчас мы начинаем исправлять делом допущенную накануне ошибку.

Выходим на Новую Землю: заснеженные берега и горы. Она встречает нас штормовым ветром, доходящим до восьмидесяти километров в час. Получаем сообщение из Нарьян-Мара: тяжелые самолеты вот уже около часа бегают по раскисшему аэродрому, но взлететь не могут. Для облегчения начали сливать часть горючего. Но ведь это уменьшит дальность полета! Попадем ли сегодня на Рудольф? В следующий срок связи сомнение подтверждается: получаем распоряжение идти на Маточкин Шар. Выполняем. Около 11 часов плавно, неощутимо касаемся лыжами ровного ледяного панциря пролива Маточкин Шар, соединяющего Баренцево море с Карским. Через некоторое время идут на посадку и четыре тяжелых корабля.

Здравствуй, остров Рудольф!

Матшар - крупная полярная станция. Здесь чувствуется холодное дыхание Севера.

Встречают нас бодрые, жизнерадостные люди, забрасывают вопросами о жизни на Большой Земле, Они регулярно слушают радио, в курсе всех событий, но рассказ «живого» человека - совсем иное дело. Многие работают тут без выезда второй год, но выглядят прекрасно. Чувствуется, что люди живут здесь дружно, и, наверное, немалая заслуга в этом спокойного, немногословного Петра Андреевича Шеломова - начальника станции. Он так же бодр, приветлив и гостеприимен, как и в Уэлене в 1933 году, где мы с ним встретились в первый раз.