Люди лунного света - В Розанов

263

гнушения, какую нормальный человек (с "+1" пола) испытывает к воображаемому или действительному, к видимому или читаемому так называемому извращенному половому сближению мужчины и мужчины или женщины и женщины, весь этот же ужас и мистический страх чувствует человек с "+-" полового притяжения к естественному, т. е. вообще к бывающему совокуплению, к браку: "Нельзя поверить, чтобы кто-нибудь это делал без ощущения греха!" Никто не может перескочить через свою кровь: и что для нас - содомический акт, то для них - нормальный. Содомия есть "извращение" для нас, но и обратно "наше" есть "извращение" для содомита. В бесчисленных сочинениях, светских и философских, но главным образом - в духовных, они убеждают, уверяют, клянутся, что это "гнусно", хотя все другие говорят, что это - "хорошо"; уверяют, что "никто этого не чувствует как хорошее", что "все этого стыдятся", когда никто этого не стыдится (открытое семейное положение, "откровенное" выдаванье дочерей в замужество, "откровенная" женитьба родителями сыновей); твердят, будто "Бог запретил это", "не хочет этого", хотя "плодитесь, множитесь" стоит на первой странице Библии. "Чувствуем, как девы", - говорят длинноволосые, с девичьими волосами субъекты; и, по крайней мере в духовной литературе, нет ни одного голоса, который разрушил бы это согласие, это единогласье, - почему можно заключить, что вся духовная литература течет от этого источника, ему одному обязана своим происхождением; и, словом, что "суть духовного" есть в то же время "суть содомского". Не говорю, что все духовные писатели искренни в этом утверждении, так как они множатся вообще как и мы, и вообще сословие не может принадлежать к этой редкой категории, но кто внутренне и не согласен с этим содомским вкусом - вынужден уже законом и традицией повторять то же; "приличие требует" не изменять духовному содому и хотя бы слово сказать в пользу библейского, естественного, всеобщего совокупления и ощущения этого совокупления. "И нам не нравится", - говорят десятидетный протоиерей и восьмидетный диакон; "И мы стыдимся - чувствуем противоестественность и греховность", - говорит приискивающий спешно и жадно для своей дочери мужа соборный настоятель.

Замечательно, что у двух наших писателей, которые "с ума бы сошли", если бы кто-нибудь их заподозрил в содомии (духовной), тем не менее встречаются слова, выражения, описания, бесспорно говорящие о присутствии у них обоих этого начала, этой стихии, по крайней мере в качестве прослойки души, веяния, горчичного зерна...

Вот любопытные отрывки:

"Нехлюдов, хотя и скрывал это от себя, хотя и боролся с

264

этим чувством, ненавидел своего зятя Антипатичен он ему был своей вульгарностью чувств, самоуверенной ограниченностью, и, главное, антипатичен был ему за сестру, которая могла так страстно, эгоистично-чувственно любить эту бедную натуру, и в угоду мужу могла заглушить все то хорошее, что было в ней"... Доселе - мораль; хотя где же набраться все "даровитых" зятьев?.. Можно любить и "кой-каких": ведь любил же и оттенил все качества сам Толстой у Ник. Ростова ("Война и мир"). Но вот слушайте дальше: выступает физиология, и Толстой произносит слова типичного урнинга, каких не пришло бы на ум написать, не "написалось бы" по натуре ни у какого автора - только самца: "Нехлюдову всегда было мучительно больно думать, что Наташа - жена этого волосатого с глянцевитой лысиной самоуверенного человека. Он даже не мог удерживать отвращения к его детям. И всякий раз, когда узнавал, что она готовится быть матерью, испытывал чувство, подобное соболезнованию, о том, что опять она чем-то дурным заразилась от этого чуждого им всем человека" ("Воскресение" Л. Н. Толстого, гл. XXIX).

Эти слова о беременности, как "заразе чем-то", до того новы и необычайны во всемирной литературе, во всемирной мысли, и вместе они до того ярки, страстны, что и без моего подсказывания всякий читатель почувствует, что тут в фундаменте лежит какое-то мировое извращение, "поворот земной оси на другой градус"...

Там же, в "Воскресении", в части 3-й гл. III, описана содомитянка, без всякого подозрения автора о том, что он именно рисует, но портрет так полон, что просится к Крафт-Эбингу. Вернее, Эбинг никогда не написал бы своей глупой книжонки, узнай он это описание Толстого и догадайся в неповоротливом уме своем, что дело тут идет о его (мнимых) "пациентах":

"Она (Катюша Маслова) восхищалась всеми своими новыми сотоварищами (политически-ссыльными). Но больше всех она восхищалась Марьей Павловной: и не только восхищалась ею, но полюбила ее особенной почтительной и восторженной любовью. Ее поражало то, что эта красивая девушка из богатого генеральского дома, говорившая на трех языках, держала себя как простая работница1, отдавала другим все, что присылал ей ее богатый брат, и одевалась и обувалась не толь

---------------

1 Параллель этому - легкое, без страдания, без физической муки от трения, оставление древними христианками-девами родительских домов и всей обстановки богатства и удобства. Полусодомитки, т е полумужчины, внутренне жестки; и потому жесткое снаружи их не "дерет" по коже, по вкусам и по душе В Р-в

265

ко просто, но и бедно, не обращая никакого внимания на свою наружность1. Эта черта: совершенное отсутствие кокетства, особенно удивляла и потому прельщала Маслову. Маслова видела, что Марья Павловна знала, и даже что ей приятно было знать, что она красива, но что она не только не радовалась тому впечатлению, которое производила на мужчин, но боялась этого и испытывала прямое отвращение и страх к влюблению2. Товарищи ее, мужчины, знавшие это, если и чувствовали влечение к ней, то уж не позволяли себе показывать этого, и обращались с ней как с товарищем-мужчиной. Но незнакомые люди часто приставали к ней, и от них, как она рассказывала, спасала ее большая физическая сила, которой она особенно гордилась3. "Один раз, - как она смеясь рассказывала, - ко мне пристал на улице какой-то господин, и ни за что не хотел отстать: так я так его потрясла, что он испугался и убежал от меня".

Она рассказывала, что с детства чувствовала отвращение к господской жизни, а любила жизнь простых людей, и ее всегда бранили за то, что она - в девичьей, в кухне, в конюшне, а не - в гостиной.

"- А мне с кухарками и кучерами бывало весело, а с нашими дамами и господами скучно, - рассказывала она. - Потом, когда я стала понимать, я увидала, что наша жизнь совсем дурная. Матери у меня не было, отца я не любила; девятнадцати лет я с товаркой ушла из дому и поступила работницей на фабрику"4.

------------------

1 Какая аналогия с инокинями, с монастырем1. Явно, - одно вдохновение там и здесь! Но следите же, из какого, однако, родника физиологии бьет это вдохновение, и вся сумма этих вкусов, как антипатий и симпатий: в корне Venus utriusque sexus (см. выше), отвращающаяся от мужской похоти!.. В. Р-в.

2 Поразительно. Толстой чуть-чуть не договорил "всего дела": "своя красота радует, но мужское влюбление пугает". Да ведь это весь очерк Артемиды (богини луны) греческой, охотницы, блуждающей по лесам. Но "радующая красота" явно радует в отношении кого-то, п. ч. иначе это была бы какая-то онанистическая эстетика. Кого же? Да девушек, женщин Марья Павловна не дошла немного "до точки", как не дошла и Артемида. Еще шаг - и получилась бы поэтесса Сафо с о-ва Лесбоса. Артемида - недоконченный или, вернее, переходный тип греческой мифологии. В. Р-в.

3 Полная аналогия "пациенткам" Крафт-Эбинга! Если бы Толстой знал об этом совпадении! Если бы об этом совпадении знал Крафт-Эбинг! В. Р-в.

4 Поразительные подробности... О, сколько аналогий с первыми инокинями... "Не любила отца"... Имеющие сами не рождать, "бессеменные" сами, - ничего не чувствуют к вертикальным степеням родства: детей - не будет, а родителей как бы нет. "Чужие" по направлению вниз и вверх, но зато удвоенно родные в связанности с однолетками, с друзьями (юноши), с подругами (девушки)... Лесбиянство - в духовной

266

После фабрики она жила в деревне, потом приехала в город, была арестована и приговорена к каторге. Мария Павловна не рассказывала никогда этого сама, но Катюша узнала от других, что взяла на себя чужую вину1.

С тех пор, как Катюша узнала ее, она видела, что, где бы она ни была, при каких бы ни было условиях, Марья Павловна никогда не думала о себе, а всегда была озабочена только тем, как бы услужить, помочь кому-нибудь в большом или малом. Один из теперешних товарищей ее, Новодворов, шутя говорил про нее, что она предается спорту благотворения. И это была правда. Весь интерес ее жизни состоял, как для охотника найти дичь, в том, чтобы найти случай служения другим. И этот спорт сделался привычкой, сделался делом ее

--------------------------

(продолжение сноски со стр. 266)

степени - этой Map. Пав. выражается в том, что она уходит на фабрику не с "героем-юношею", не с "женихом" (обычная форма, обычный мотив, обычная тяга), а с подругою... Но уже поистине ее "подруга" есть ее тайный "жених"... Два шага бы вперед, в организации и жизни, и эта Мария Павловна, как древняя жрица Крита или Египта, пошла бы с этою "подругою" не на фабрику, а в храм Парсефены или Плутона ("подземные" боги, боги "Аида"), с цветами, жертвами и мольбою "Побрачьте нас, двух девушек... Ибо мужчин мы обе ненавидим" (Dea Lunus). Еще заметка: так вот где родник безумной роскоши, утопания в роскоши "напудренных маркиз" или разных "Клеопатр" всех веков, обычно окруженных любовниками (самцами). Близость к Лесбосу, "мужское в женском", "влияние Луны" отражается суровостью, "ненужностью вещей", "ненужностью имущества и обстановки" (всего, что "рождает Солнышко")... Обратно: Повышенная самочность и приближение к "вечной женственности", утончая нервы, увеличивая пахучесть, увеличивая "нектар" души и физики, порождает тоскливое желание весь мир обратить в "кружева и паутину", или обвить весь мир чем-то "кружевным", роскошью, негою... "Дворец не дворец" и "обстановка не обстановка"... Это - другой полюс монастыря: увы, столь естественный полюс! До чего разгадывается цивилизация! Как невозможно цивилизацию постигнуть без обращения вни-мания на вечную борьбу "полнобедренной" Афродиты и ("Песни Пес-Ней") с худощавою Ашерою, которой "в жертву" сжигали детей... которой "рщчего не надо", кроме кельи и ломтя хлеба, кроме "селедки" наших со-циал-демократов (см. у Степняка в "Подпольной России", вечно едят, на "конспиративных пирушках", свою "селедку", не догадываясь, до чего это показует их связь и с Ганимедом-Лесбосом, и с Ашерою-инокинею). В. Р-в.