Джип, ноутбук, прошлое - Константин Костинов

– Здесь что, пароходы ходят? – Юля прислонила ладонь козырьком.

– Не знаю… Прошу прощения. – Руслан обратился к прогуливающимся по тропинке двум молодым людям в светлых костюмах и соломенных шляпах-канотье, с тросточками. – Мы не здешние, не могли бы вы разрешить наши сомнения. Это – пароходная пристань?

– Совершенно верно. Два раза в день пароходы Плетцера ходят. Правда… – парень прищурился, глядя на реку, – что-то «Тамара» сегодня запаздывает.

– Вероятно, – предположил второй, – опять реку бревна у завода Андронова загородили.

– Благодарю вас, – приподнял шляпу Руслан.

– Не стоит.

Лазаревичи прошлись по парку.

– Ну что, девчонки, в город?

Тихая осенняя погода, когда уже нет летней жары, но еще не зарядили промозглые дожди. Вероятно, именно поэтому Пушкину в Болдино так хорошо удавалось творить…

Руслан на некоторое время отложил мысли о том, как жить дальше, Юля не рвалась непременно предупредить Николая Второго о приближающейся войне и поставить командирскую башенку на танк. Для этого нужно было для начала построить танк. Аня, которой до этого не так уж и часто удавалось вот так погулять с обоими родителями, просто наслаждалась прогулкой, задавая вопросы обо всем встречном и поперечном.

– Папа, а что это за дом? – Девочка указала на длинное одноэтажное здание со сводчатыми арками.

– Гостиный двор, судя по виду. По крайней мере, на питерский похож.

– Папа! – Аня схватила отца за руку. – А что такое «лури»?

– Понятия не имею. Где ты это слово взяла?

– Вон, на вывеске. Там написано, что их – целый магазин.

– Анюта, это не товар, это – фамилия хозяина магазина. Видишь, написано: «Магазин Лури».

Девчонка разочаровалась. Она обладала развитой фантазией и успела представить магазин, в котором продаются таинственные существа лури, наверное очень симпатичные и дружелюбные. А это, оказывается, всего лишь фамилия толстого дядьки. Неинтересно.

– Мама, а что такое граммофонные пластинки? Там написано «Прокат граммофонных пластинок».

– Это пластинки, которые слушали на граммофоне.

– Спасибо, кэп, – отсалютовала двумя пальцами Аня. – А я сама не догадалась.

– Ну помнишь, в фильмах про старину есть такие штуки, с огромной трубой, как цветок у вьюнка. На них кладут большие черные пластинки, заводят рукоятку – и играет музыка.

– А, они еще все время заикаются?

– Ну… да.

– Мам, а патефон и граммофон – это одно и то же?

– Мм… Руслан?

– Ну вы задаете ребусы. Откуда… А, хотя нет, помню. Граммофон – он с трубой, а патефон – без трубы. Он как маленький чемоданчик, его раскрывали – на нижнюю крышку ставили пластинку, а из верхней играла музыка.

– Тогда почему здесь нет проката патефонных пластинок?

– Вот чего не знаю, того не знаю… Посмотрите налево, – тоном профессионального гида произнес Руслан, – вы увидите Воскресенский собор, великолепный образчик архитектуры…

– Переигрываешь, – хмыкнула Юля.

– Папа, мы в нем уже были.

– Напали вдвоем на одного…

Щелкнул фотоаппарат.

– Юля, ты с ума сошла?!

– Руслан, – серьезно сказала жена. – Я понимаю, что батарейки в нем скоро сядут, что распечатать фотки мы все равно не сможем, что на память нам они не останутся… Пожалуйста, дай мне почувствовать себя не… – она бросила взгляд на Аню, засмотревшуюся на проходившего мимо полицейского, – не Робинзоном Хроноса, а простой туристкой во времени. Пожалуйста.

– Конечно, – улыбнулся Руслан.

Хотя улыбка далась нелегко. Юля понимает, что жизнь сломана, правда, в отличие от него, не думает об этом постоянно, а прячется за легкомысленным поведением. Пусть. Пусть фотографирует, благо фотоаппараты здесь известны, и даже если кто-то сообразит, что эта коробочка делает снимки, то не решит, что у него украли душу. Все-таки Российская империя не Папуасия.

На Базарной площади, где пахло колбасой от дома с вывеской «Колбасная», было тихо и намусорено. Вчера здесь был базар, а сегодня – тишина и спокойствие. Руслан подумал, что если бы не приметы того, что здесь живут люди – тот же мусор, пыль на улицах, изредка попадающиеся навстречу пьяные, – можно было бы решить, что они – в огромном городе-музее. Вон два трактира с вывесками «Новгородъ» и «Биржа», самые настоящие, с потемневшими дверьми и доносившимся изнутри гулом голосов. Правда, ощущение старины слегка портит надпись «Типографiя»… О!

– Девочки, зайдем.

В типографии, в которой стойко пахло краской, у Ильи Абрамовича Гольдберга, Руслан заказал себе визитные карточки. С гордой надписью «Руслан Лазаревич, Нью-Йорк, мебель и аксессуары». Когда документов нет вообще, а по тем, что есть, он еще семьдесят лет как не родился, – лучше уж визитки…

– Господин Лазаревич, – Илья Абрамович, несмотря на классические отчество и фамилию, внешностью обладал неклассической: черная борода, черные, расчесанные на пробор волосы, даже нос вполне средней длины, – прошу прощения за нескромность, а вы случайно не…

– Не, – усмехнулся Руслан, – если вы о национальности – русский…

Предки Руслана были из Белоруссии, но он точно помнил, что в царской России белорусов отдельным народом не считали.

– Если о вероисповедании – православный.

– А откуда будете?

– Из Нью-Йорка.

– Нью-Йорк, Нью-Йорк… Знаете, – видимо, фамилия настроила типографа на откровенность, – наверное, я когда-нибудь тоже продам свое дело и уеду в Америку. Там ведь у вас нет черты оседлости, нет этого отношения, как к недолюдям, нет этих ужасных мясников…

– Знаете, там, у нас, тоже не рай земной.

– В любом месте, где тебе не запрещают селиться где хочется, уже есть аромат рая. Нет, я ничего не хочу сказать, Россия – благословенная страна, – повысил Гольдберг голос. – Но здесь нам, евреям, запрещают даже обрабатывать землю…

– Неужели вы хотите стать крестьянином? – улыбнулся Руслан.

– Ну я-то нет… Да и, с другой стороны, одно дело, когда ты чего-то не делаешь, потому что не хочешь, и совсем другое – когда потому, что тебе запретили. Приходите завтра, ваши карточки будут готовы.

– Папа, – когда они вышли из типографии, дернула Аня Руслана, – здесь что, фашисты?

– Почему?!

– Ну ведь это фашисты не любили евреев.

– Анюта, у нас в России тоже многие не любят евреев, это же не значит, что у нас – фашисты…

«Правда, – подумал он, – у нас нет черты оседлости и отдельных законов для разных национальностей… С другой стороны, здесь нет концлагерей и газовых камер. Чай на самом деле не фашисты».

Юля фотографировала все, что считала нужным, и все, что казалось ей красивым. В Луге было много интересных зданий.

Железнодорожный вокзал, резной, как деревянный дворец, разве что из темно-розового камня.

– Папа, а почему здесь лошадки стоят?

– Они здесь вместо такси.

– И мы можем поехать на них куда захотим? Не только вокруг площади?

– Можем.

– Папа, давай поедем!

– Эх, гулять так гулять!

Под мерное цоканье копыт они прокатились мимо запечатленного Юлей здания почты – песочно-желтого, с белыми узорами, вызывающего в памяти ассоциации с Древним Египтом, мимо красно-кирпичного костела Святого Николая…

– Руслан, а куда мы едем? – Юля обратила внимание, что пошли домики частного сектора.

– К Саше Гусеву. Спросим, когда они уезжают.

Судя по бледному лицу Саши, незваным гостям он был не рад. Или чем-то сильно расстроен.

– Что случилось? – вместо приветствия вырвалось у Руслана.

– Дядьку Павла убили.

Дядьку Павла? То есть…

– Павла Юрьевича?!

– Да…

– Как же?..

Огромный мускулистый Ратников походил на этакого русского Терминатора. В представлении Руслана, чтобы его убить, нужно было бить его рельсом.

– Застрелили.

Вот тебе и на… Жил человек, увлекался спортом, собирался провести в Луге конкурс бодибилдинга, а тут один выстрел – и все. Никакого будущего.

По спине Руслана пробежал холодок. То, что он знает, что произойдет в России в ближайшие сто лет, вовсе не делает его бессмертным. Человек, как известно, бывает внезапно смертен, о чем и напомнила неожиданная печальная новость.

Радужное настроение исчезло. Они наскоро попрощались, даже не заходя в дом, и поехали в гостиницу. Желания гулять больше не возникало.

Луга уже не казалась мирным, уютным городком. Появилось мрачное чувство, что здесь за каждым углом прячутся темные, кровавые тайны.

Все впечатление было испорчено. Так бывает, когда во вкусном блюде раскусываешь зерно черного перца, когда, купаясь на солнечном пляже, узнаешь, что в войну здесь расстреляли сотни человек. Когда, выйдя из поезда прекрасным солнечным утром на уютный вокзальчик, прочитаешь название тихой станции, утопающей в цветах и зелени: «Бухенвальд».

Лазаревичи вернулись в гостиницу.

– Добрый день, – мрачно поприветствовал их купец Громов. – Слышали, что с Павлом случилось?