Голос Вселенной 1993 № 4 - Юрий Дмитриевич Петухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Низенький и пузатый турист долго звенел связкой ключей. Потом открыл дверь, бормоча что-то маловразумительное под нос и глядя на ключи, как на невесть откуда взявшуюся диковинку. Затем он сунул их в карман. Вытащил из прозрачного пакетика розовый кругляш, помахал перед самым носом узника.
– Ну что, очухался, ублюдок? – спросил он с вежливой улыбкой.
Пахло завлекательно. У Гурыни из пасти потекла вдруг едкая и обильная слюна. Он шумно облизнулся, клацнул зубами. Турист говорил вполне понятно, не то что раньше, когда они лопотали на жуткой тарабарщине. Только малость пришептывал… и улыбался все время. Гурыня не доверял тем, кто все время улыбался – обжулить хотят! – в поселке улыбчивых не любили, чего это вдруг щериться перед каждым, может, он тебе сейчас в рожу даст, а сам щерится?!
– Чего надо, падла? – спросил он задавленно и глухо. И тут же получил кулаком в нос. Упал, вызверился затравленным красным глазом, не понимая ничего.
– Это тебе за падлу, – пояснил низенький. Гурыня заскрежетал зубами, обломками и остатками. Истерика, трясучка, вот-вот найдет, только этого не хватало еще.
– Да я ж не тебя, я ж к слову, падла… Второй удар – теперь уже ногой – чуть не вышиб ему челюсть, отбросил к стене.
– Это тебе еще разок за падлу!
– Понял! Все понял! – Гурыня приподнялся на четвереньках, ему третий урок не был нужен, дошло. И вдруг ляпнул то, что давило душу: – Когда кончать будете?!
– Чего кончать? – не понял низенький.
– Как это – чего? – Гурыня подполз ближе. – Меня, стало быть, когда кончать будете?
– А чего тебя кончать? Ведь сам же вопил тут – не я виноват, не я, другие виноваты! – На лице у низенького опять застыла улыбочка.
– Точняк, не я! – истово заверил Гурыня и ударил себя кулаком в грудь. – Я вам еще пригожусь. Только не кончайте!
– А может, для порядку и кончат тебя, дело обычное.
Гурыня зарыдал.
И опять получил в лоб.
– Ты вот чего, не психуй! Там решат, кончать тебя или начинать. А я переводчик, понял? Меня из-за тебя за сто миль отсюда притащили. Ты чего, думаешь, все ваш ублюдочный язык знают, да?! Да я б вас всех, мутантов поганых, передавил еще сто лет назад! Ну ладно, хватит! Помни – слово не так скажешь, в зубы! Тут порядок, понял?!
Гурыня предано, снизу вверх заглянул в глаза переводчику.
Тот швырнул под ноги розовый кругляш. И ухмыльнулся как-то особенно широко.
– Жри… падла.
Гурыня вежливенько прихихикнул, подполз к кругляшу. И не утерпел, вцепился в него осколками зубов, чуть не подавился, чуть не захлебнулся – такой вкуснятины он отродясь не едал, кочерыжки погрузились в сочную мякоть, горло свело судорогой.
– Жри, жри, – приговаривал низенький, – колбаска вареная, добрая, ее специально для таких свиней делают. Моя б воля – я б к вам в кормушечки по всему свинарнику вашему такой колбаски заложил, да для смазки кой-чего прибавил, и вопроса не было бы! Жри, падла!
Гурыня не вникал, ему было плевать на слова туриста, он давно уже понял главное; чего б ни болтали, врут! А коли врут, так слушать не хрена. Огромный кус, проглоченный наспех, застрял у него в глотке, из воспаленных, немытых глаз побежали желтые мутные слезы. И все равно – ни-штяк! клевая шамовка! еще бы!
Однако просить добавки он не осмелился.
– Сейчас пойдем к начальству, понял? – строго сказал низенький, без улыбки, даже несколько озлобленным тоном. – Будешь себя плохо вести, кончат. Прямо там и кончат!
Гурыня затрясся. Он уже готов был просидеть остаток жизни в клетке – в сырости и тепле, с колбаской и… и даже с побоями, не привыкать, мало, что ли, его били? Один Хитрец так бил, так бил, что как только и не убил вовсе, только богу известно. Из плоской головенки напрочь вылетели все блистательные планы, радужные грезы и прочая Дребедень.
По дороге Гурыню сунули в какую-то клеть, сунули голышом, одежонку оставшуюся сорвали, бросили на пол.
Когда сверху хлынула вода, Гурыня все понял – вот так они тут кончают всяких, топят – и все, и концы в воду. Сейчас водичка поднимется до коленок, потом до груди, до подбородка… и прощай, Гурыня, отпрыгался-отбегался.
– Падлы-и! За что-о-о?! – вопил он истошно.
И никто его не бил, не терзал. Только ударили вдруг тугие струи и сбоков, и снизу, обдало противной, скользкой пеной, ошпарило чуть не кипятком. Тяжко было Гурыне. Никогда он прежде не мылся и желания такого не испытывал, ой, тяжко!
Выволокли его наружу совершенно измочаленного, выдохшегося, но свежего и благоуханного. Обрядили в новехонький комбинезон. Дали глоток едкого пойла. И в морду дали. А потом двое каких-то здоровяков подхватили под белы рученьки да втащили в светлую большую комнату. Низенький шел впереди, не оглядывался даже.
Гурыня с перепугу ослеп и ни черта не увидал в первые секунды. Ноги его подогнулись, и упал он на колени, не дойдя метров семи до резного темного стола, за которым сидели трое.
Упал, зажмурился, сощурился и заплакал горько – авось, пожалеют еще.
Тарабарщина непонятная прогрохотала сверху, наводя своей непонятностью ужас. Здоровяки встряхнули, поставили на ноги. А низенький с улыбкой пропел в ухо:
– Тебя спрашивают: кто такой, ублюдок? Отвечай без промедления, не то хуже будет.
– Гурыня! – выпалил Гурыня, глотая слезы. – С поселку я.
Низенький протарабарил что-то. И сидевшие за столом закивали, заулыбались.
– Им нравится, что ты был смелым вожаком банды, понял, ублюдок?! Ведь ты был вожаком, верно?!
У Гурыни все окончательно помутилось в голове. Дело шьют! Кранты! Еще бы – им нравится, расколоть хотят, чтоб он всю вину на себя взял, подписался чтоб! Нетушки!
Гурыня выскользнул из объятий охранников, рухнул на ковровую дорожку и стремительно, извивающимся червем пополз к столу, мелко тряся головою, тоненько лопоча:
– Не виноват! Ей богу, не виноват! Не был я вожаком, вообще не замешан, я все покажу, всех заложу – это Пак Хитрец, и Бага Скорпион, и еще Плешак Громбыла… о-о, этот заводила, этот пахан – Громбыла, это он все затеял! Я их остановить хотел, они все падлы и суки, но главный – Хитрец, я вам его с потрохами сдам, не уйдет, это он
