Статьи из Философского словаря - Вольтер

Смею считать, напротив, что люди начали с признания единого бога, и лишь впоследствии человеческая слабость добавила к нему многих. Вот как я это понимаю.

Несомненно, до постройки больших городов существовали маленькие местечки, и все люди были разделены на небольшие сообщества до своего объединения в большие империи. Вполне естественно, что такое местечко, испуганное раздававшимся с неба громом, удрученное гибелью своей жатвы, подвергаясь обидам со стороны соседей, каждодневно чувствуя свою слабость, ощущая повсюду незримую власть, тотчас же себе говорило: "Над нами есть некое существо, несущее нам и благо и зло".

Мне кажется немыслимым, чтобы они говорили: "Существуют две силы". И действительно, почему они должны были думать о нескольких силах? В любом жанре начинают с простого, затем возникает сложное, и зачастую потом возвращаются снова к простому на основе высшего знания. Таков путь человеческого ума.

Что же это за бытие, к коему первоначально обращались с молитвой? Солнце ли это или Луна? Не думаю. Давайте, исследуем процесс, происходящий в ребенке, ведь дети - примерно то же, что невежественные люди. Их не поражает ни красота, ни полезность светила, одушевляющего природу, ни помощь, оказываемая нам Луною, ни регулярные отклонения в ее движении; они об этом не думают - они чересчур к этому привыкли. Обычно поклоняются, молят и стремятся умилостивить то, что внушает страх; все дети равнодушно взирают на небо; но стоит только послышаться громовым раскатам, они дрожат от страха и ищут убежища. Первые люди, несомненно, вели себя так же. Среди них могли попадаться философы, отмечавшие пути звезд, учившие восхищаться ими и им поклоняться; простые же земледельцы, лишенные всякого образования, слишком мало знали, чтобы впасть в столь благородные заблуждения.

Какая-нибудь деревенька ограничивалась тем, что говорила: существует некая грохочущая сила, побивающая нас градом и убивающая наших детей; надо ее умилостивить, но как? Мы видим: можно успокоить небольшими подарками гнев раздраженных людей; будем же делать небольшие подарки этой неведомой силе. Следовало также дать этой силе имя. Первое напрашивающееся здесь наименование - вождь, господин, сеньор; итак, эта сила получила звание "монсеньера". Вероятно, именно это послужило причиной, по которой египтяне называли своего бога Кнеф, сирийцы - Адони, соседние с ними народы - Баал или Бел, а также Мельх или Молох, скифы называли его Папей, - все эти слова означают господин, повелитель.

Именно таким образом почти вся Америка оказалась разделенной на множество мелких племен, каждое из которых имело своего бога-покровителя. Даже мексиканцы и перуанцы, бывшие большими народами, имели лишь одного бога: последние поклонялись Манко Копаку, первые - богу войны. Мексиканцы дали своему воинственному богу имя Вицлипуцди, подобно тому как евреи нарекли своего повелителя Саваофом.

Все народы начинали с поклонения единому богу вовсе не в силу высокого и изощренного разума: если бы они были философами, они поклонялись бы богу целокупной природы, а не богу - покровителю какой-то деревни; они исследовали бы несметные связи между всем сущим, доказывающие наличие творческого существа, существа-хранителя; но они ничего не исследовали, они просто чуяли. В этом-то и состоит прогресс нашего слабого разума; каждый поселок ощущал свою слабость и нужду в сильном защитнике. Жители его воображали, что это опекающее их страшное существо живет в соседнем лесу, на горе, или в облаках. Они представляли себе лишь одно подобное существо, ибо у поселения был лишь единственный воинский вождь. Они представляли себе это существо телесным, ибо им было немыслимо представить его иным. Кроме того, они не могли бы поверить, что у соседнего племени нет своего божества. Вот почему Иеффай говорит моавитянам: "Вы законно владеете тем, что вам дал захватить бог ваш, Хамос; дайте же нам владеть тем, что дал нам в наших победах наш бог" (Судьи, XI, 24).

Речи эти, которые один чужеземец держит перед другими, весьма примечательны. Иудеи и моавитяне согнали туземных жителей с их земли; и те и другие располагали правом одной только силы, и при этом один говорил другому: "Твой бог помог тебе в твоей узурпации, терпи же, что мой бог способствует мне в моей".

Иеремия и Амос вопрошают друг друга о том, "какой смысл был богу Малхому вторгаться в страну Гада". На основе этих мест представляется ясным, что в древности каждой земле полагался свой бог-покровитель. Следы такой теологии можно найти еще у Гомера.

Вполне естественно, что воспаленное воображение людей, когда ум их обретал лишь смутные знания, вскоре умножило своих богов и назначило покровителей элементам, морям, лесам, источникам и полям. Чем более изучались звезды, тем большее изумление вселяло это в сознание. Можно ли не поклоняться Солнцу, поклоняясь божеству ручейка? Едва лишь первый шаг сделан, как вся Земля покрывается божествами; в конце концов от звезд спускаются к кошкам и луку.

Однако разум с неизбежностью совершенствуется; время, наконец, создает философов, которые понимают, что ни луковицы, ни кошки, ни даже звезды не устрояли порядок природы. Все эти философы - вавилоняне, персы, египтяне, скифы, греки и римляне допускают одно верховное божество, вознаграждающее и мстящее.

Сначала они ничего не сообщают о нем народам: ведь тот, кто осуждал луковицы и кошек пред лицом старейшин и жрецов, подвергался избиению камнями; тот, кто ставил в упрек некоторым египтянам пожирание своих богов, мог быть сам пожран, как это и рассказывает в действительности Ювенал, сообщающий, что некий египтянин был убит и съеден сырым во время ученого диспута.

Однако что было дальше? Орфей и другие учредили мистерии, где посвященные клялись кровавыми клятвами ничего не открывать и все сохранять в тайне, причем сущностью этих мистерий было поклонение единому божеству. Великая эта истина распространилась на половине Земли; число посвященных стало несметным; верно, что древняя религия живет вечно; поскольку она не противоречит догмату единства бога, ей позволяют жить! И для чего бы ее упразднять? Римляне признавали бога милостивейшего, величайшего*; у греков был их Зевс - их верховное божество. Все прочие боги суть всего лишь промежуточные существа; сделайте милость, помещайте героев и императоров в разряд богов, но достоверно, что Клавдий, Октавиан, Тиберий и Калигула не рассматривались как созидатели неба и земли.

Одним словом, представляется доказанным, что со времен Августа все исповедовавшие религию признавали вечное верховное божество, а также множество разрядов второстепенных богов, чей культ позднее был назван идолопоклонством.

Иудейские законы никогда не поощряли поклонение идолом: хотя иудеи и допускали существование "малахим" - ангелов, небесных существ низшего разряда, закон их вовсе не повелевал им учреждать культ этих второстепенных божеств. Они поклонялись ангелам -- это верно, иначе говоря, при виде их они падали ниц, но поскольку случалось сие не часто, не существовало ни обрядов, ни узаконенного культа ангелов. Херувимы ковчега вообще были лишены поклонения. Твердо известно, что иудеи, по крайней мере со времен Александра, открыто поклонялись единому Богу, подобно тому как несметное число посвященных втайне чтили его в своих мистериях.

* У Вольтера: Deus optimus maximus (лат.). - Примеч. переводчика.

ВОПРОС ТРЕТИЙ

Во времена, когда культ верховного божества повсеместно был учрежден в Азии, Европе и Африке, зародилась христианская религия.

Платонизм сильно способствовал духовности христианских догматов. Логос, означавший у Платона мудрость и разум высшего бытия, стал у нас Словом и второй ипостасью Бога. Глубочайшая метафизика, превышающая человеческое разумение, стала недоступным святилищем, скрывшим в себе религию.

Здесь не стоит повторять, каким образом Мария в дальнейшем была объявлена богоматерью, как была установлена единосущность Отца и Слова и эманация Пневмы [Духа], божественного орудия божественного Логоса, две сущности и две воли, проистекающие из [единой] ипостаси, и вышнее вкушение, или такое питание души, когда вкушается плоть членов и крови богочеловека, почитаемого и вкушаемого в образе хлеба, явного для глаз и ощутимого на вкус, но тем не менее не уничтожаемого. Все эти мистерии были возвышенными.

Начиная со II века принялись за изгнание демонов во имя Иисуса; до того их изгоняли именем Иеговы, или Яхо (Jhaho); святой Матфей сообщает, что, когда враги Иисуса сказали ему, будто он изгоняет демонов именем их князя, он им ответствовал: "Если я с помощью Вельзевула изгоняю демонов, то с чьей же помощью изгоняют их ваши дети?"

Неизвестно, в какое время иудеи признали главой демонов Вельзевула, бывшего чужеземным богом; но мы знаем (об этом нам сообщает Иосиф), что в Иерусалиме были заклинатели, предназначавшиеся для изгнания бесов из тел одержимых, или, иначе говоря, из людей, страдающих особыми болезнями, которые приписывались тогда на большей части Земли злым духам.