Оборотный город - Андрей Белянин

— Знаем этих орлов горных. Будет кучевряжиться — по клюву настучу и в клетку с попугаями засуну, пока по-человечески разговаривать не научится!

— Любо, — переглянулись парни, а я сунул бумагу в карман и широким шагом направился вниз по улице, через площадь по диагонали, а там уже и купол нечистого храма светился над плоскими крышами.

Обладая, по сути, тремя видами зрения (обычным, сквозь личины и «и так и сяк»), я всё равно не мог определить, к какому архитектурному изыску отнести это религиозное сооружение.

Человеческому взгляду оно представлялось стройной христианской церковью, пятикупольной, белёной, с ликом Спаса Нерукотворного над вратами, золотыми крестами и неземным сиянием. На деле, отбрасывая любые иллюзии, это была грубо слепленная коробка из неотёсанных камней, едва ли не квадратной формы, с одним входом, без окон. Никакого стиля, никаких украшений, лишь уродская металлическая конструкция сверху да витающая над всем зданием размытая зловещая дымка, от которой сразу пробегала дрожь по спине…

Когда я смотрел обоими глазами, всё сливалось и, может быть, в этом случае достигалась некая гармония — и красиво, и знаешь, что там на самом деле. Прохожие на улице не мелькали, можно было идти свободно, ничего и никого не опасаясь. Ну разве что один раз молодая красавица отчаянно швырнула на меня сверху рыболовную сеть из своего окна с гордым криком:

— А погоди-ка, казачок! Тута бабушка голодная, сама поймаю да и скушаю…

Я хладнокровно распахал сеть кривым бебутом и продолжил путь, невзирая на плаксивые вопли скандальной бабки Фроси:

— Разобидел старушку! Имущество зазря изувечил, обеда из вредности лишил, настроение на весь день испогани-и-ил…

Больше к моей скромной особе лишнего внимания не проявляли. А вот дальше приключения пошли косяком…

Начнём с того, что нечистый храм гостеприимно распахнул мне двери, на пороге появился пьяный отец Григорий, радостно икнув:

— Иловайски…ик…й?! Гамарджоба, генацвале!

На миг исчез внутри, а потом вновь появился в дверях. Уже с ружьём, улыбнулся во весь рот, полный неровных квадратных зубов, и преспокойно пальнул по мне в упор! Пуля сбила папаху, чудом не коснувшись макушки…

— Ай, как нэ везёт, э-э! Стой тут, бичо, никуда нэ ходи, я тебе сейчас шашкой рэзать буду! Или… ик! кинжалам, да?!

Я вдруг понял, что на самом-то деле очень хочу жить. Поэтому в три гигантских прыжка добежал до церкви и приветствовал грузинского батюшку с шашкой прямым ударом кулака в лоб! Отец Григорий рухнул без стона…

Тихо матерясь сквозь зубы, я затащил его внутрь, уложил на спину у алтаря и скептически повёл носом. Весь молельный дом буквально благоухал крепким алкоголем! Грузинская чача рядами стояла в новеньком гробу в количестве тридцати пяти бутылок, ещё семь или восемь опустошённо катались по полу. Из закуски на алтаре лежал лишь плесневелый кусок лаваша да крошки белой брынзы, вонючей до безобразия. Второй такой же гроб, но не распечатанный, мирно покоился в углу. Я пнул его ногой, судя по дзиньканью стекла, та же чача…

— Неудивительно, что тебя так развезло, святой отец, — сам себе под нос буркнул я, убрав подальше его нехилый арсенал и присаживаясь на краешек того же алтарного камня. — Удивительно другое, если мы предположим, что в зверя превращался ты, то… Ни шиша из этого не выйдет. Не может мужик за полчаса успеть так набраться, для этого и время надобно, и атмосфера, и душевный настрой, и определённая романтичность, чтоб столько в одну харю выдуть. Да и говорил хищник без акцента…

Однако на всякий случай я бегло проверил всё помещение, никаких гиеньих шкур или мизинца пастушка обнаружено не было. В моё сознание настырно пыталась достучаться какая-то очень дельная мысль, но не успела. Отец Григорий поднял голову:

— Бэлка! Рыжий, наглый, юркий такой бэлка! Куда пошёл? Тут стой, меня слушай, да! Э-э, долга я бродил срэди ска-ал, я магилку милай иска-ал, но её найти… э-э, нэ лэгко…

— Где же ты, моя Сулико-о?! — вполголоса, нараспев поддержал я, и он уставился на меня абсолютно осмысленным взглядом.

— Иловайский, кинто! Маладец, что зашёл, сейчас угощать буду. Вах, какую чачу родственники прислали, садись, дарагой!

— Нет, отец Григорий, я по делу.

— Ай, абидеть хочешь, да?!

— Не хочу, но дело и вправду серьёзное. — Я помог ему встать и коротко рассказал обо всём, что произошло в доме Хозяйки, о серой гиене, о растерзанном охраннике и даже показал ему последнее донесение бедняги.

Батюшка слегка покачивался, но слушал меня очень внимательно. По окончании рассказа задумчиво стряхнул рукавом рясы крошки с алтаря и неспешно заговорил:

— Плахое это дело, грязное дело… Чумчар нэльзя пускать — зачэм пустили?! Своих нэльзя убивать — зачэм беса убили?! Хозяйка — дэвушка хароший, ресницы длинные, грудь красивый… Её бэречь нада! Ты её бэреги, тебе она верит, нам нэ верит, и эта правильна. А про список этот такое тебе скажу — мясника проверь! Тёмный он. Я тут всех знаю, все разные, кто лучше, кто хуже, мне всех панимать надо, слушать надо, советы давать, утешать даже… Этот — тёмный! В храм никагда нэ ходит, свечи нэ тушит, на иконы нэ пилюёт, падазрительно, да?

— У него была тележка трупов, — вслух припомнил я. — Под мёртвыми телами вполне можно было спрятать худосочного чумчару. Но смысл? Этот ваш Павлуша вроде не такой уж маньяк, чтоб бросаться на Хозяйку. Да и обладает ли он силой, позволяющей перекидываться в зверя…

— Ай, у него и спроси! Зачэм тут сидишь, иди давай! Шашку мою возьми, настоящая гурда! Кинжал бэри, ружьё бэри, найди злодея, будь джигитом — зарэжь его за меня!

— А вы?

— А я за тебя выпью! — честно поклялся он, протянул руку к початой бутылке и вновь рухнул навзничь. Я едва успел подхватить его, грузинский батюшка спал, аки невинный младенец, самым беспробудным образом. Добиться от него чего-то вразумительного больше было невозможно, пришлось просто расположить отца Григория на полу поудобнее, снять с пояса ключ и запереть дверь снаружи. И мне так спокойнее, и ему безопаснее, пусть проспится мужик…

Значит, следующий наш подозреваемый — местный мясник Павлуша. Надеюсь, он в этом замешан, потому что я лично с превеликим удовольствием бы его застрелил! Ей-богу!

Этот подонок-людоед с фигурой расплывшегося тяжеловеса, интеллигентскими манерами и характером обиженной девочки в прошлый раз едва не нашинковал меня топором на суповой набор, вырезку и внутренности под фарш для пирожков. Разумеется, ни на миг не интересуясь моим мнением по этому поводу! И как его после этого прикажете называть?! Подонок и есть, однозначно…

Над входом в мясную лавку висели вырезанные из жести человеческие рука и нога, крест-накрест, с надписью «Свежее мясо России». За один такой текст заведение следовало сжечь дотла вместе с владельцем. Что бы я в принципе и сделал, не появись сзади мои старательные упыри…

— Всё исполнено, хорунжий! Мы тя ещё от церкви углядели, да ты быстро шёл, вот тока-тока тут и догнали… Чего рожа-то такая злая, али отец Григорий чачей угостить пожадничал?

— Готов ваш отец Григорий…

— Ну туда ему и дорога, — сплюнул через правое плечо Шлёма. — Я ж говорил, чё казачок его грохнет? А ты — не верю, не верю! На-кася выкуси, замочил батюшку и не устыдобился!

— Да живой он! — в сердцах взвыл я. — Пьянущий в тарантас, но живой! Ещё и с порога папаху мне пулей продырявил заместо «здрасте, добрый день»!

— Это он у нас постоянно так развлекается, — облегчённо выдохнул Моня. — Как зенки зальёт, так и палит по прихожанам, хоть храм за версту обходи! Говорит потом, будто родной аул от русской армии обороняет… А нам с того легче, что ли?!

Я тоже сочувственно покачал головой, потом резко вспомнил, куда и зачем пришёл, и, пару раз бодро постучав в дверь кулаком, шагнул внутрь, не дожидаясь особого приглашения. А потом с той же скоростью выпрыгнул обратно…

— Там же дышать нечем! Сплошная мертвечина, — прорычал я, но упыри в четыре руки затолкали меня в лавку. Хорошо хоть дверь догадались оставить открытой, иначе я бы точно откинул шпоры…

— О, неужели сам Илья Иловайский вернулся? Радость-то какая! — Из-за грубого, засаленного прилавка, отложив топор и чью-то волосатую голень, встала огромная туша мясника. — Скока за него хотите, упырче?

— Мы по делу, Павлуша, — сухо откликнулись Моня и Шлёма.

— Даром, что ли?! Воистину, mirabilis[4], да и только!

— Даром — Машку за амбаром, и то — нездорово, так как Машка корова! — Процитировав один из перлов моего денщика, я выхватил пистолет и навёл дуло ровненько между свинячьих глаз лавочника. — Здороваться не буду, не за этим пришёл, а вот палец на курке так и чешется!

— Ты чего, человече?

— Чего? Я же обещал, что встретимся!