Салтыков. Семи царей слуга - Сергей Мосияш

В первые же дни к невесте были приставлены преподаватели: архимандрит Симон Теодорский для наставления в греческой вере, Василий Ададуров для обучения русскому языку и балетмейстер Ланге для преподавания танцев.

Из одной из перехваченных депеш Бестужев понял, что в стане его врагов прибыло. Принцесса Цербстская, которую он окрестил «королевой-матерью», примкнула к кружку Шетарди.

И вице-канцлер попросил у императрицы аудиенции. Оставшись с ней наедине, он положил перед ней пачку бумаг.

— Что это? — нахмурилась Елизавета.

— Ваше величество, по должности своей я должен ограждать вас от всех ваших неприятелей. Но как я могу это сделать, если вы их привечаете и награждаете даже своей дружбой?

— Говорите яснее, граф.

— Яснее? Пожалуйста. Это письма ваших друзей, отправляемые в Париж. Вас, ваше величество, они весьма касаемы.

— Но они на русском языке.

— Правильно. Это перевод. А внизу под ним оригинал. В нем так называемый ваш друг смеет оскорблять вас, ваше величество. Я этого снесть не могу.

— Оскорблять? — насторожилась императрица и сразу уткнулась в бумаги.

По мере чтения лицо ее то пунцовело, то бледнело. Бестужев молчал. Наконец, закончив чтение, Елизавета брезгливо отшвырнула бумаги, так что несколько листов упало со стола на пол.

— Мерзавец! Сукин сын! Немедленно вон из страны!

— Слушаю, ваше величество. Но он подданный французского короля и может потребовать объяснения.

— Пусть благодарит Бога, что не мой подданный, я б его… Впрочем, пусть Андрей Иванович прочтет ему его пасквили, отберет мои награды и вышибет вон к чертям собачьим.

— А как с этой быть? Ну, с королевой-матерью?

— С какой еще королевой?

— Ну, с принцессой Цербстской?

— С этой я сама разберусь, посажу ее на задницу, старую дуру.

Бестужев собрал бумаги и уже хотел уходить, как Елизавета сказала:

— Да, Алексей Петрович, сделайте это без меня. Я завтра уеду в Троицу, а через день-другой пусть Андрей Иванович свершит это. Чтоб в двадцать четыре часа и духу этого мерзавца в Москве не было. И обязательно пошлите о том официальное сообщение в Париж, пусть Людовик Пятнадцатый хлебнет этих помоев. Если он читал такие донесения, значит, и он дерьмо, как и его маркиз.

Шестого июня поутру на квартиру маркиза Шетарди явились генерал Ушаков, князь Голицын, чиновники Иностранной коллегии Веселовский и Неплюев, а также секретарь коллегии Курбатов.

Увидев столь представительную делегацию, маркиз пот бледнел, понимая, что глава Тайной канцелярии с добром не приходит.

— Маркиз, я прислан к вам по указу ее императорского величества для некоторого объявления касательно вас.

— Я слушаю, — пробормотал Шетарди.

— По велению ее величества вам предлагается покинуть Москву в течение двадцати четырех часов.

— Но на каком основании, граф?

— На основании ваших депеш в Париж, милостивый государь. Секретарь! — обернулся Ушаков к Курбатову. — Зачтите господину его опусы.

Курбатов стал читать выписки из писем Шетарди в Париж, где он говорил, что для успеха необходимо подкупать окружение императрицы, даже ее духовника можно. А так же дурно отзывался о ее величестве.

Чем далее читал Курбатов, тем более мрачнел маркиз. Закончив чтение, Курбатов спросил:

— Вам, может, показать ваши оригиналы, писанные по-французски?

— Не надо, — отвечал Шетарди.

— Нет, покажи ему, — сказал Ушаков. — Пусть убедится, что это его письма.

Курбатов, перелистывая листы, каждый подносил к самому носу маркиза, спрашивая всякий раз:

— Ваша подпись?

— Да, — бормотал Шетарди.

— А это? Ну что молчите?

— Моя, моя. Зачем жилы тянете?

— Итак, господин Шетарди, немедленно покиньте столицу. Но до этого извольте вернуть орден Святого Андрея и знак с изображением ее величества.

— Но у меня есть верительная грамота короля.

— Почему же вы ее не вручали?

— Я ждал удобного момента.

— Сейчас самый удобный, — усмехнулся Ушаков. — Вы уже достаточно дискредитировали себя, так пожалейте хоть своего короля.

Ушаков принял от маркиза орден с лентой и знак с изображением Елизаветы.

— Надеюсь, завтра в это время вас уже не будет здесь. Не заставляйте нас применить к вам силу, как к преступнику. Прощайте.

Генерал Ушаков, щелкнув каблуками, повернулся и пошел к выходу. Все остальные последовали за ним.

— Черт вас побери, — бормотал в растерянности маркиз. — Это все старый козел подстроил. Кто мог выдать ему шифр? Кто?

Сразу по изгнании Шетарди вице-канцлер отправил курьеров в Берлин и в Стокгольм с приказом посланникам более не вступать в переговоры о четверном союзе между Россией, Швецией, Пруссией и Францией, а также о тройном союзе, предложенном Пруссией.

Вице-канцлер мог торжествовать победу над своими недоброжелателями, однако, как оказалось, с удалением маркиза зашевелились его сторонники. Самой нетерпеливой оказалась принцесса Цербстская — мать Софьи, ничто-же сумняшеся она подступила к императрице:

— Ваше величество, когда же будет заключен тройной союз?

— Какой еще тройной? — нахмурилась Елизавета Петровна.

— Ну, между Россией, Пруссией и Швецией.

— А какое здесь ваше дело, сударыня?

— Но ведь эти государства почти породненные, в Швеции наследник дядя Софьи, здесь принц — его племянник.

— Сударыня, у меня есть министры, которые решают эти вопросы, вы к их числу не принадлежите, — холодно отвечала Елизавета. — Поэтому в будущем советую вам не совать нос в российские дела.

Лейб-медик Лесток оказался хитрее, он еще до удаления Шетарди замкнул уста на тему союза с Францией, хотя получил из Парижа изрядный пенсион.

А меж тем архимандрит Симон Теодорский доложил ее величеству, что его воспитанница принцесса Софья весьма преуспела в усвоении русского языка и православной веры, что вполне готова к публичному миропомазанию.

Елизавета Петровна призвала к себе архиепископа Амвросия.

— Святый отче, дщерь наша, невеста моего племянника, готова к приятию исповедания православного греческого закона. Хочу, чтоб вы осенили вашей святой дланью сию церемонию.

— Я готов, ваше величество.

— И еще, я не хочу, чтоб во время миропомазания за ней осталось имя Софья. Надеюсь, вы понимаете — почему?

— Да, дочь моя, догадываюсь.

— Слишком много вреда моя тетка Софья причинила отцу моему Петру Первому.

— Как бы вы желали наречь ее, ваше величество?

— Пусть она возьмет имя и отчество моей матушки Екатерины Алексеевны.

— Похвально, похвально, ваше величество, я исполню ваше пожелание.

Двадцать восьмого июня 1744 года в придворной церкви и было совершено торжественное миропомазание принцессы Ангальт-Цербстской Софьи в присутствии ее величества, всего генералитета и знатных персон, и именована отныне она была Екатериной Алексеевной.

А на следующий день, 29 июня состоялось ее обручение с Петром Федоровичем, после чего она удостоилась титула великой княгини.

Елизавета Петровна втайне надеялась, что новое сочетание прошлых имен на троне — Петра и Екатерины — будет столь же счастливым и удачным не только для самих детей, но и для государства: «Даст бог, при умной жене и Петенька с годами поумнеет».

Вскоре императрица собралась ехать в Киев, отправив вперед себя молодых вместе с матерью великой княгини принцессой Цербстской. Сама выехала следом в сопровождении нового вице-канцлера Воронцова Михаила Илларионовича — мужа своей двоюродной сестры Анны Карловны.

На Москве у кормила державы остался Бестужев-Рюмин Алексей Петрович, только что произведенный в великие канцлеры, себе на честь, врагам на посрамление и зависть.

Часть вторая

Семилетняя война

1. Начало

К этому времени прусский король Фридрих II весьма преуспел в восстановлении против себя почти всей континентальной Европы. Все крупные державы объединились против него — Россия, Австрия, Франция, Саксония, к которым собиралась пристать и Швеция, союзником Фридриха стала лишь Англия, в то время воевавшая за колонии с Францией и надеявшаяся, что Пруссия отвлечет на себя значительные силы Людовика XV.

Верный своему правилу нападать внезапно и без предупреждения, Фридрих в августе 1756 года захватил Саксонию и двинулся на Богемию, однако, потерпев поражение под Колином, воротился в Саксонию.

Главными врагами предстоящих сражений он считал Австрию и Францию. В России он не видел сильного врага и даже когда-то говорил окружающим: «Я безопасен от России, как дите во чреве матери». Однако на всякий случай решил отправить в Восточную Пруссию, отделенную от королевств польскими землями, корпус генералиссимуса Левальдта.