Золотая хозяйка Липовой горы - Дмитрий Сергеевич Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта картина пробудила плоть, которая лишь крепла по мере того, как взору открывалась вся мраморная натура. Сначала из-за левого плеча появились остроконечные холмики груди, уже не с идеальными склонами: верхний – пологий, а нижний – более крутой. Потом открылась равнина идеального живота с бугорком, начинающимся от пупка и уходящим в складки одежды.
Создавалось впечатление, что с женщины спадает туника. Застигнутая врасплох красавица левой рукой делает движение, чтобы подхватить спадающие одежды, и её левая нога сгибается в колене… В этих застывших движениях не проявлялось ни суеты, ни стыдливости.
В то самое время, когда Чекур стоял, поражённый и возбуждённый видом каменного изваяния, с внутреннего двора палаццо появился один из аварцев, гнавший перед собой пленницу. По тунике, причёске и даже походке, сохранившей, несмотря на унизительность ситуации, некую величавость, в ней угадывалась та, что привыкла чувствовать себя хозяйкой положения. Её толкали в спину. Та ускорялась на несколько шагов, но потом вновь останавливалась, пока снова не получала удар между лопаток от подоспевшего варвара, тащившего на плече большой узел.
Чекур гортанным окриком, который даже ему показался незнакомым, остановил их. Замерли оба – и воин, и его добыча. Её-то вождь и поманил к себе движением ладони. Аварец замер, не зная, как поступить, а женщина тут же поспешила на зов. Она безошибочно уловила в жесте привычку повелевать, почувствовала в этом огнебородом, не похожем на других дикарей мужчине силу и власть и заторопилась под его защиту. Несколько шагов её были семенящими, но потом походка обрела величавость, шаг стал упругим, делающим волнующими бёдра под туникой. Она даже улыбалась – хотя улыбка выглядела жалкой и не вязалась со всей её внешностью: краска на глазах и губах размазана, причёска, хоть в целом и сохранила форму, растрёпана, а обе мочки ушей кровоточили (видимо, их поранили, когда срывали серьги).
Когда пленница взошла по ступенькам, угр схватил её за волосы, повернул к себе спиной и подтолкнул к статуе, женщине пришлось ухватиться за неё, чтобы не упасть. Затем Чекур наклонил её, закинул на спину подол туники, освободил свою вздыбившуюся плоть и вошёл в набухшее и влажное, должно быть, от пережитых волнений, лоно.
Латинянка тут же подстроилась под ритм, двигаясь навстречу толчкам угра – для удобства женщина левой рукой оперлась в постамент изваяния, а правой ухватилась за прореху, проделанную скульптором в мраморной одежде.
Стараясь угодить, она рассчитывала на то, что этот рыжий варвар заберёт её к себе и спасёт от унижающей участи пленницы простого дикаря. Но Чекур забыл о ней, едва излив семя.
Воин, всё ещё стоявший поодаль, поспешил вернуть себе добычу. Подбежав к ней, он с силой рванул её за руку и потащил за собой.
Машинально заправив одежду, Чекур ещё какое-то время находился в прострации – его поразило произошедшее. Впечатление от едва ли не физического контакта с высеченным из камня телом не поддавалось описанию: он только что поимел не латинянку, а неизвестную богиню из мрамора.
Стоя рядом со статуей, цветом схожей с ободранным и слегка подвяленным на солнце ивовым стволом, он ощущал себя под стать дереву, с которого содрали кору. Его душа была так же обнажена и изнывала от беззащитности. Теперь ею могла завладеть любая сущность. Но дух Карьи был уже тут как тут. Бабка-шаманка откликнулась на страдания внука и, как уже было не раз, явилась ему из Нижнего мира, чтобы поддержать и защитить. Облика бабки он не увидел, лишь её шаманский костюм с разлетающейся по сторонам пёстрой бахромой притупил боль Чекура. Только потом его второй слух стал чуток к знакомым с детства звукам бубна: «Бумба-бу-бум-ба… с Вальгой, так теперь зовут твою Богиню, быть тебе бок о бок навсегда… бум-бу-ба-бумба… ты поможешь ей стать чудотворной и предстать невестой Нга… бу-бумба-ба-бум… народы падут к её ногам… ба-бум-бумба-бу…».
Свита вождя понимала, что сейчас у того идёт общение с богами, как это нередко бывало, когда он впадал в состояние отрешённости. Никто бы не решился тревожить горна в такие моменты. Поэтому Чекуру не сразу доложили о том, что произошло после его общения с пленницей.
У ступенек в крови лежали трупы старухи, матери с ребёнком и той, что ещё недавно так умело отдавалась Чекуру. Он почти физически ощутил, как на теле женщины остывает не только кровь, вытекающая из раны на левой груди, но и его семя между оголённых почти до ягодиц ног. Аварец забрал мужчину, остальных убил, решив таким образом отомстить за то, что вождь угров попользовался его добычей.
Чекур выхватил из притороченного к седлу чехла колчан с луком и стрелами и устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Вбежав на площадку, он увидел беглеца. Тот старался догнать своих соплеменников и давно бы сделал это, если бы не жадность: его лошадь везла два тюка, а сзади устало бежал пленник. Опоясанный арканом, он то и дело спотыкался и падал.
Лучник достал гусиное пёрышко и отпустил его с поднятой руки. Белый кружочек лишь чуть отклонился в своём полёте: безветрие. Взяв в одну руку лук, второй он выбрал самую тяжёлую стрелу и, наложив на тетиву, направил массивный наконечник в небо. Беглец был достаточно далеко и уже считал себя в безопасности. Стрела с присвистом устремилась в полёт по высокой дуге и уже на излёте попала аварцу в незащищённую латами шею. Во вскрике всадника была даже не столько боль, сколько удивление. Его товарищи, которых он почти настиг, обернувшись на предсмертный крик, пустили коней вскачь, опасаясь, что их тоже накроют прилетевшие следом стрелы.
Такой сверхснайперский выстрел кого угодно мог привести в восторг. Но Чекур не испытал душевного подъёма. Больше его занимало поведение пленника: вместо того чтобы воспользоваться обретённой свободой и попытаться скрыться, латинянин взял поводья, намотанные на руку поверженного аварца, взобрался в седло и направил лошадь обратно
