Кир Великий. Первый монарх - Гарольд Лэмб

Когда он поднес вождям, присутствовавшим на коронации, богатые подарки из серебра, молчаливый Митрадат заметил, что он опустошил сундуки с сокровищами своего отца. Кир подумал и назначил своего старого противника хранителем казны.

— Почему меня? — спросил хромой маспийский принц.

Вслух Кир не вспомнил, как в детской ярости причинил Митрадату увечье, не сказал, что не может его назначить на должность, требующую ездить верхом.

— Потому что ты меня ненавидишь, — ответил ему Кир, — но поддерживаешь в маспийском народе верность мне. Я не знаю другого человека, столь же прямого и честного.

И, как другие принцы, пришедшие к власти, Кир страстно желал построить дворец, совершенно не похожий на родовое поместье отца. Он хотел, чтобы высокопоставленные посетители входили в настоящий приемный зал Ахеменидов, а не во внутренний двор для обедов, в котором хозяйничали вороны. Когда он объяснил свои идеи архитекторам из Вавилона и Мемфиса, эти мастера своего дела обратили его внимание, что нельзя изменить здание, не заложив нового фундамента, а для этого придется снести старое строение. Кир согласился на новый мраморный фундамент — с мраморными колоннами портика — и зал, такой же огромный, как у Астиага в Экбатане, тоже с колоннами сорока футов в высоту, как деревья, и каждая должна быть такой тонкой, чтобы человек мог охватить ее рукой. Поскольку, как заметили архитекторы, такие тонкие колонны не могли выдержать вес плоской крыши, Кир велел сделать крышу заостренной на арийский манер, чтобы снег на ней не задерживался. Приехавшие с выжженных солнцем равнин архитекторы о снеге не думали.

Так как Кассандана на время реконструкции должна была выехать из дворца, Кир распорядился возвести для своей семьи дом из обожженного кирпича в четырех сотнях шагов от большого поместья. Скоро оказалось, что его семье удобнее было жить в стороне от судебных заседаний, и Кассандана осталась в новом доме-дворце — примерно так, как жили царицы в столице Мидии. Кроме того, персы всегда считали, что дорогих вещей должно быть, как минимум, две. Поэтому наверху были два жертвенника-близнеца, которые Кир украсил храмовой террасой. Когда-то давно в арийских головах возник этот обычай — всегда и всему создавать пару. Разве не нужна мужчине женщина, чтобы из его семени произвести новую жизнь? Разве свету, чтобы вступать в силу, не нужна тьма? Разве принцип добра в жизни не идет от конфликта со злом? Кир вспомнил, что по замыслу Камбиса вторая его жена должна была происходить из чужого, но царского рода.

Теперь, когда перед ним встала задача объезжать пределы своего царства, он призвал к себе десятерых верных воинов, прикрывавших его спину на всем пути от Травяного моря до родных мест; он велел каждому из них выбрать еще десять таких же мужей для его сопровождения в пути. (Эти сто человек благородного происхождения составили ядро неизменной «тысячи», которую греки впоследствии назвали «бессмертными» царя персов.) С великолепным эскортом из сотни присягнувших ему героев Кир в первый раз объехал свои владения. В каждом селении Трех племен благородные люди, впрочем, и каспии тоже, выходили из домов и преподносили ему фрукты и лакомства, расшитые ткани и скромные, но ценные вещи. В свою очередь он давал каждой женщине золотую монету Креза Лидийского. Это были единственные отчеканенные монеты из золота, которые редко встречались в горах.

После Трех племен Кир отправился навестить и более далекие народы. Они находили его красивым мужчиной, убедительным в беседе; он ничего от них не требовал, лишь просил стать «друзьями царю». И, уезжая от них, он шутил:

— Даже одомашненные животные, которые пасутся в безопасности как хотят, при возникновении угрозы собираются вместе и следуют за вожаком. И не поступаем ли мы точно так же, если опасность нарушает мир на наших землях? Так пошлите, если будет нужно, за мной, чтобы я защитил вас.

Среди всех дальних народов самыми драчливыми были иранцы и германии. Они жили совсем далеко, на красных нагорьях, окаймлявших Соленую пустыню. (Эти высоты до сих пор называются Керман.) Табал, их вождь, создал собственный закон. Он не посчитал нужным появиться на коронации Кира, сказав, что он не кшатра господина Ахеменида, а властвует в своем праве. Когда Кир лично появился под его городом, растянувшимся на скале над излучиной реки, Табал просто наблюдал за ним из башни над закрытыми воротами. За воротами ждали несколько тысяч германских меченосцев.

Перед Ахеменидом двигались знаменосцы и верховые флейтисты; позади него ждали сто героев с гербами на щитах. После осмотра скалы Кир направил своего нисайского скакуна, по-праздничному покрытого попоной, по речному броду и окликнул наблюдавшего за ним Табала:

— Почему ты сидишь там, наверху, и отказываешься спуститься?

Табал посмотрел за спину Киру, но, кроме небольшого вооруженного отряда, увидел лишь слуг да обозный скот.

— Потому что не знаю, чем еще заняться, — прорычал он в ответ с коварной непосредственностью.

Тогда Кир объяснил, что слышал, будто Табал называет себя не военачальником, а царем народа.

— Что ж, это правда.

— Тогда спустись и прими суд.

— Суд — за что?

— За то, как ты правишь своим народом, германиями.

Табал задумался. Он ничуть не испугался, но понять Кира для него оказалось нелегко.

— А кто будет меня судить?

— Тот, кто может вынести тебе приговор и без суда.

— И кто же это может быть?

— Я, царь Кир.

Тут Табал оказался в затруднительном положении. Как правитель он не мог отказаться от слушания. Поразмыслив, он по тропинке съехал со скалы, взяв с собой не более сотни меченосцев и всех хранителей закона и советников. Они устроили суд на берегу реки. Бывалый солдат Табал должен был стоять и отвечать на убедительные доводы Ахеменида, сидевшего на камне. По закону персов обвиняемый имел право представить в качестве доказательств любые свои благородные поступки. Если добро перевешивало зло, его могли оправдать. Табалу удалось сослаться на многочисленные проявления храбрости, умное предводительство в сражениях и спасение нескольких жизней.

— Я слышал свидетельские показания, — заверил Кир слушавших судей. — Как военачальник германиев, Табал не причинил никакого зла. Однако, — продолжал Кир, — как к правителю к нему есть много претензий.

Доблестный германий выпрямился во весь рост:

— Что еще за претензии?

Загибая пальцы, Кир перечислил:

— Плохое управление земледельцами, гончарами, рыбаками, ткачами, кузнецами, торговцами, пастухами и каспийцами.

Оказалось, что Табал мог припомнить лишь незначительную пользу, принесенную им этим людям. Местные каспийцы оставили его земли. Хорошо об этом осведомленный, Кир терпеливо все выслушал и вынес свой вердикт:

— Как военачальнику, этому человеку нечего поставить в вину. Как правитель народа, он не проявил внимания к благу тех, кто от него зависит; по своей глупости он не смог указать им лучший путь, из-за него они пострадали.

Слушавшие хранители закона не возражали против этого суждения. Кир объяснил меры, которые должны были помочь германийским фермерам. Особенно убедительно говорил он об отсутствии отвода воды из рек. В конце слушания Табал изменил свое отношение; он попросил Кира войти в его город и за пиршественным столом рассказать ему лично о других своих предложениях. После этого события простой народ в племенах стал звать Кира «царем народов».

Объезжая свои территории, Кир спрашивал всех вождей, зачем нужно каждый год посылать лошадей и «луки» — верховых персидских лучников — на службу царю Астиагу? Почему персы должны служить мидянам? Лучше бы им служить самим себе, указывал Кир.

И от приморских земель до Соленой пустыни стало известно, что сам Кир отказался посылать нисайских скакунов и лучников из Трех племен в Экбатану.

— Тот, кто правит, — с горечью сказал он Митрадату, — никогда не сможет доказать правоту, пока не достигнет своей цели.

— Твоему отцу это было прекрасно известно. Показывая, как он слоняется без дела в саду и боится Астиага, он на самом деле становился щитом, защищавшим от вторжения его народ. Так ли мудра твоя цель?

Кир подумал, что калека вникает в суть лучше здорового и сильного мужчины, но понимал, что Митрадат верен не ему самому, а традиции персов.

Все годы в начале своего правления новый царь Аншана отказывался посылать лошадей и людей в дань Мидии. При этом он никак не раскрывал своей цели. В действительности это была не более чем мечта — поднять мятеж иранских племен против ярма Астиага. Он чувствовал силу в разрозненных народах, несших это ярмо; они были как множество сильных лошадей, впряженных в колесницу. Если бы только они могли разорвать непрочные поводья!

Однажды, когда наступил нисан, месяц молодой травы, у ворот Парсагард, где Кир воздвиг две известняковых плиты, появился глашатай Астиага. На этих плитах Кир хотел вырезать изображения двух духов-хранителей, но, как и Камбис, не мог решить, какие священные духи защищали его дворец. Глашатай Абрадат, глава совета, пришел без подарков, но с двумя бородатыми писцами, которые должны были записать каждое произнесенное слово. На его длинном жезле блестел золотой орел, расправивший крылья. Молодой и решительный глашатай звонким голосом передал послание.