Журнал «Вокруг Света» №11 за 1975 год - Вокруг Света

Гумар Шайбуллович водил меня по многочисленным штрекам и забоям и рассказывал, что и как. Здесь в основном прятался фиолетовый аметист. Его разведку вели уже на глубине девяноста пяти метров.

В одном из забоев молодые проходчики убирали породу. Ребята — универсалы: сами бурят, сами взрывают, сами убирают породу, сами откатывают.

— Где тут прячутся аметисты? — спросил я сменного геолога Марата Климова.

— В скальных щелях прячутся. В пустоте. — Он показал гнездо, откуда посыпались самоцветы, добытые очередным взрывом.

— Я-то думал, в поисках самоцветов лазаете по горам и стучите молотком, а вы, оказывается, шахтеры...

Горняки заулыбались.

— Мы, наверно, так бы и поступали, — сказал Климов, — но нас опередили старатели. За триста лет мурзинские кустари понаоткрывали столько месторождений самоцветов, что мы не успеваем определять их запасы...

Да, задали работы геологам мурзинские мужики.

Р. Саримов, наш спец. корр.

Мурзинка — Адуй-камень

Заендеруд — дающая жизнь

Ранними утрами над Исфаганом взвывают сирены текстильных фабрик. Звук сирены растет, ввинчивается на высокой заунывной ноте в окружающее пространстве к медленно затихает. Сразу же вслед за первой подает голос другая, потом еще и еще... Шесть часов. Надо вставать, потому что все равно через минуту раздастся телефонный звонок, и гостиничный портье скажет в трубку: «Соб бахёйр! Доброе утро!..»

Нужно успеть позавтракать и к восьми быть на площадке. А путь туда неблизкий — металлургический завод строится в сорока трех километрах от города.

У этого завода — как и у только-только создаваемой иранской металлургии — любопытная и довольно долгая история. Еще до войны небольшой завод в Кередже, близ иранской столицы, начали строить немцы, которые вели и поиски руды в окрестностях города Семнан. Но завод так и не был достроен, и заброшенные фундаменты его до сих пор еще можно видеть в Кередже. После войны приглашенные в Иран западные специалисты заявили, что продолжать строительство нет смысла, потому что руды мало, хватит только на шесть лет, да и то в ней очень велики примеси серы. Снова завязалась переписка, и начались переговоры с западногерманскими «Демаг» и «Кайзер», с английской и еще множеством других компаний. Опять ездили представители Ирана на переговоры с европейскими и американскими фирмами, опять писались протоколы и соглашения. И опять через некоторое время подводился грустный итог: «Проект технически необоснован». За два с лишним десятка лет в Иране побывало 25 групп различных специалистов из Западной Европы и Америки. И хотя в стране была уже создана национальная металлургическая компания «Зоубеаган», чугуна и стали не появилось еще ни одного килограмма. История эта была куда длиннее тех, что за тысячу и одну ночь рассказала султану дочь визиря в Багдаде. А пока Иран ввозил шестьсот тысяч тонн железа и стали в год, и потребность в металле все продолжала расти.

Времена, однако, меняются. В Индии, на Цейлоне и в других прежде зависимых странах Востока появились заводы, построенные с помощью советских специалистов. По примеру их Иран обратился к нашей стране с просьбой помочь в создании отечественной металлургии.

Предварительная разведка показала, что самой перспективной сырьевой базой будет железная руда Бафка и уголь Кермана. Но в тех отдаленных, пустынных краях на юге Ирана нет воды, нет рабочей силы. Зато она в избытке имеется в Исфагане, одном из крупнейших городов страны. Мы сами каждодневно убеждались в этом: по утрам толпы людей собираются у перекрестка дорог с лопатами и кирками на плечах, подолгу стоят и сидят в надежде, что придет наниматель и даст работу где-нибудь на постройке дома, на прокладке арыка или дороги. Да и тщательный экономический расчет, учитывающий пути транспортировки сырья и металла, подтвердил, что расположенный в срединной части страны Исфаган особенно удобен для строительства завода — огромного современного завода с полным металлургическим циклом: от производства чугуна до готового проката.

Исфаган — половина мира

Незнакомый город всегда привлекает своей неизведанностью. Исфаган же — место особое, своеобразное, и две-три поездки в выходные дни еще подогрели наш интерес к нему. Хотелось просто бродить по его бесконечным улицам, смотреть, слушать городские звуки, дышать напоенным тысячами запахов воздухом. Купленный в лавочке весьма приблизительный план Исфагана и высокие минареты мечетей помогали нам находить путь. Пройдя Сиосеополь — старинный каменный мост на тридцати трех арках, с нешироким проездом для экипажей и боковыми галереями для пешеходов, мы начинали высматривать боковую улочку, чтобы свернуть в нее с многолюдной и шумной Черхарбах — Четырехаллейной, как названа главная магистраль города за протянувшиеся вдоль нее ряды вековых чинар и пирамидальных тополей.

В тесном извилистом коридоре улочки нас плотно охватывал застоявшийся разогретый воздух. Полоска тени сиротливо жалась к подножию высокой глинобитной стены. Через узкие калитки видны внутренние дворики; они лежат ниже самой улицы, на которой за столетия накопился мусор и глина от обвалившихся строений. Иногда мы попадали в полутемные сводчатые галереи, которые неожиданно заканчивались тупиками. Порой выходили на тесный перекресток, где на угольях пекут лаваш, который мальчишки большими стопками уносят на головах в близлежащие дома; где рассевшиеся прямо на земле торговцы предлагают зелень и простоквашу, налитую в большие плоские чашки; где искусный мастеровой скупает отслужившие свой век вещи, чтобы тут же, на верстачке, сооружать из них нечто годное для продажи. Не раз дорога приводила нас к какой-нибудь мечети: приткнувшись у стены, калека-нищий выставляет перед собой шишковатую уродливую ногу, а чуть поодаль, у ствола дуплистой чинары, простершей свои ветви над арыком, сидит покрытый накидкой бородатый старый писец. Макая в бутыль с чернилами толстую деревянную ручку, пишет он что-то на бумажках для закутанных в чадру женщин, пришедших на молитву, за несколько риалов дает им кусочек глины из «святых мест». Во дворике возле мечети — приземистая каменная статуя льва с человеческой головой. По народному поверью женщине, долго не имеющей детей, надо только проползти ночью под брюхом этого льва, и тогда она избавится от бесплодия. Строители исфаганских зданий, за редким исключением, не пользовались железом, и нетрудно было представить, какие огромные усилия затрачивались при возведении каждого из этих каменных шедевров. Все осиливающий людской труд возводил дворцы и мечети, возносил мосты над рекой и отходящими от нее арыками, поднимал к синему исфаганскому небу тонкие башни минаретов. Про этот известнейший в древние времена город была сложена пословица: «Исфаган — нёсфе-джаган», «Исфаган — это половина мира». Сквозь глухую толщу столетий дошел до наших дней заключенный в камне голос безвестных творцов и строителей Исфагана. История, сохраняя имена ханов и шахов, не снисходила к тем, чьи руки создавали славу этому городу. Кажется, в одном лишь месте, в нише мечети Лотфоллы, строитель дерзнул оставить выведенное арабской вязью упоминание о самом себе: «Работа бедного смиренного человека, с божьего благословения, листера Мохаммеда Реза, сына мастера Хосейна».

Многоцветен узор куполов мечетей, и стройны минареты, поднявшиеся над плоскокрышими домами древнего города. Тысячу с лишним лет назад заложен был первый камень древнейшей в Исфагане мечети Джума, а последующие поколения все добавляли и добавляли свое в сложный ее ансамбль. Нигде не повторяется кружевной орнамент, каким расписаны своды ее и стены. Желание удивить, показать свое умение и выдумку породило и те два качающихся минарета, Менар Жонбан, что стоят у северной окраины, города. Начнешь тихонько раскачивать один из них, и этим колебаниям станет вторить другой, хоть и не соединены они никак друг с другом. Древний секрет устройства их остался неведомым.

В походах своих по городу мы все больше узнавали Исфаган терпеливых работников, искусных умельцев. В любовно украшенных мозаикой шкатулках и коробочках из верблюжьей кости, в миниатюрах на перламутре, в золотых кольцах и браслетах с нежно-голубыми вкраплениями нишапурской бирюзы запечатлевался старательный, многодневный труд мастера. В бесчисленных лавочках-мастерских с утренней, ранней поры склонялись над своими изделиями шорники, столяры, резчики, ювелиры, керамисты. Я видел, как мастер осторожно рисовал яркую диковинную птицу на уложенных вплотную девяти больших изразцовых плитках. Этим плиткам предстояло еще пройти обжиг, но здесь же можно было видеть и другие, готовые уже, с иными рисунками.