Специалист в Сибири. Немецкий архитектор в сталинском СССР - Рудольф Волтерс

Седьмого ноября в полдень, в первый день революционных праздников, прибыл я в Москву. Вся Москва была взбудоражена, и я надеялся, что после того, как решится вопрос с моей квартирой, мне удастся увидеть еще кусочек прославленных демонстраций. Для начала я пустился в путь с моего в отдалении лежащего вокзала к бюро нашего представительства, находящемуся в центре, недалеко от Красной площади. Приезжий легко может ориентироваться в Москве, потому что уличная сеть очень простая и ясная. От стоящего на берегу реки Кремля расходятся лучи длинных радиальных улиц, которые связаны друг с другом кольцевыми улицами. По ближайшей радиальной улице я пошел к центру города. Толпы становились все гуще, и вскоре улица оказалась перекрытой конной полицией, чтобы пропустить демонстрацию, идущую к Красной площади. Группы рабочих и служащих предприятий и управлений вместе с бесчисленными музыкальными капеллами маршировали с красными флагами, транспарантами и плакатами. По процессии разбросаны пионеры, комсомольцы и коммунисты в униформах, кричащие в рупоры и поющие песни. Пройти было невозможно. Я прошел по следующему кольцу до другой радиальной улицы. Она тоже перекрыта. Повсюду на кольцевых улицах собирались группы людей, которые потом вливались в процессии, формирующиеся на радиальных улицах и марширующие к Красной площади, где проходящих приветствовали Сталин, Максим Горький и другие вожди. Я попытался пробраться в марширующую группу, чтобы таким образом двигаться дальше. Но это не удалось. Меня все время выкидывали, как пятое колесо и чужеродное тело, из марширующих в четком порядке по четыре ряда. Тогда я предпринял попытку пробраться вперед по боковым улицам, и это удалось после многих обходов, где я сотни раз повторял мой призыв к охране, о том, что я иностранный специалист, ищу жилье и иду туда-то и туда-то в свое представительство. Наконец мне удалось после пятичасового пути, обойдя последние заграждения, добраться до нашего представительства.

Естественно, здесь все было заперто, и полицейский офицер сказал, что до десяти часов утра послезавтра я никого тут не найду. Я обозлился на своего шефа, который клятвенно заверял, что наш представитель на месте и с квартирой все в порядке. Мне оставалось только одно — обратиться в поисках комнаты в международное бюро путешествий «Интурист». Но и здесь — закрыто. Попытал счастья в нескольких гостиницах; ничего — все занято. За валюту — возможно, а так — нет. Я был на ногах с 11 утра, пока наконец в 9 вечера не решил отыскать одного дальнего берлинского знакомого, который здесь работал, и чей адрес у меня, слава Богу, был. Меня приняли и дали раскладушку, для которой там как раз хватило места. Я был счастлив получить крышу над головой, и не находил слов по поводу положения с гостиницами и жильем в Москве.

Послезавтра я пошел на поиски нашего представителя. В большом зале в отгороженных закутках сидели представители сибирских трестов, то есть люди, которые осуществляли связь между сибирскими предприятиями и соответствующими московскими комиссариатами. Мне бросилось в глаза, что я вижу почти только одних евреев. Мой представитель и его сотрудники тоже были евреи. С самым дружеским выражением лица товарищ заверил меня, что не получал никакой телеграммы, но что он «немедленно» достанет для меня комнату. Я ждал, сходил погулял, опять ждал, пока наконец мне не добыли кровать в комнате на семерых. Я категорически отказался, искали дальше, обещали, я ждал — опять ничего, пока наконец я не договорился с товарищем, что временно, пока мне не найдут нормальную комнату в гостинице, останусь у немецкого знакомого. Похоже, он ждал этого предложения и охотно пошел ему навстречу. Мой шеф еще не прибыл, и я сказал нашему представителю, чтобы он мне позвонил на квартиру, когда шеф появится. Прошло что-то около пяти дней, никаких звонков. Тем временем я близко сдружился с немцем, и провел эти замечательные дни в покое и лени. Когда однажды я снова поплелся на обед в транспортный комиссариата — у меня был пропуск в ресторан этого управления — то встретил там случайно своего шефа, который меня дружески приветствовал и вел себя так, будто ничего не случилось. Я справился насчет нашей работы в Москве, на что он сказал, что где-то через пять дней состоится совещание, на котором он попросил бы меня присутствовать.

— А остальное время до того? — спросил я.

— Nitschewo и до свидания!

Итак. Это была «Komandirowka». Неплохо, сказал я себе и потопал дальше. Так 1 мало, как в России, я за всю свою жизнь не работал. Я гулял, посетил музеи, пару старых церквей и, прежде всего, обшарил множество антикварных и букинистических лавок, которые являются лучшими музеями Москвы. Все имущество бывших буржуа и аристократии снесено сюда и выставлено на продажу. Я попробовал достать также театральные билеты, но безуспешно. Хотя большинство билетов были очень дорогими, от 10 до 25 рублей, все они были раскуплены на 12 дней вперед.

Я был в Москве уже три недели, но безделье прерывалось только двумя совещаниями, каждое по три часа, на которых я едва открывал рот. Наконец, мне удалось обходным путем, с помощью небольшой спекуляции раздобыть билеты в различные театры. Я начал вживаться в такую жизнь и чувствовал себя все лучше и лучше, как вдруг после второго совещания так же внезапно, как когда-то к выступлению из Новосибирска, протрубили сигнал к возвращению. Мы всего достигли и могли уезжать. Наш проект был отвергнут двумя профессорами-экспертами, и теперь мы, точнее ссыльный товарищ[20] в Новосибирске со своими сотрудниками, должны были делать проект главного вокзала по новой — я думаю, это был десятый или одиннадцатый проект. Мой шеф был доволен результатом, да и в Новосибирске, куда мы вернулись через месяц, никто не казался ошеломленным. Другого и нельзя было ожидать.

Буран

Зимняя экипировка. Обеды. Совещание. Брудершафт. Некоммунисты.

Был конец ноября, когда я снова оказался в Новосибирске. Обь, в которой я еще шесть недель назад купался, замерзла, лежал глубокий снег, сани сменили телеги, а лошади все дружно обросли густым клочковатым мехом.

Почти без перехода зима сменила лето. Еще было не особенно холодно, температура колебалась в течение суток от 0 до минус 25 градусов, но погода была неприятной. С юго-запада почти непрерывно атаковала снежная буря, буран. Перекрестки улиц были чисто выметены ветром и покрыты тонким слоем льда, в других местах снегом замело дороги и входы в дома. Зато больше не было пыли, противной тонкой песчаной пыли, которая летом при самом легком ветре делала Новосибирск невыносимым. Все было чистым, и внезапный дождь больше не превращал улицы и дороги в одну большую грязевую лужу. Хотя уже было довольно холодно, ни в моем жилище, ни на работе не функционировало центральное отопление. Все окна в домах были замазаны и герметически закупорены, оставлялось только маленькое отверстие для воздуха, «forteschka». Поскольку у меня с собой была только обычная немецкая зимняя одежда, главной заботой стало раздобыть необходимые зимние вещи. Сапоги и меховую шубу обещали на предприятии, но для моего, по русским понятиям, исключительного роста в 1,86 м, ничего не находилось. Отличные сибирские шубы из овечьего меха (die Bortschatkije — бурки?), плотно облегающие верхнюю часть туловища и широко расходящиеся внизу, были мне все малы. Сапог моего 44 размера тоже было не достать, и я должен был долгими неделями тратить свое свободное время, чтобы найти подходящую одежду. Незадолго до Рождества я наконец обзавелся всем необходимым. Большая шапка из темно-коричневого густого кошачьего меха, с длинными ушами и клапаном для подбородка обрамляла мое лицо в очках. Я купил шапку на базаре за 25 рублей у одного татарина. За шерстяной свитер и несколько советских рублей я раздобыл у своего друга Володи чудовищную древнюю енотовую шубу. Пару высоких, до колен сапог из хорошей мягкой кожи, а для особенно плохих дней — пару высоких валенок добыл для меня после долгих проволочек магазин для иностранцев. С вечерними прогулками было покончено, и я начал оборудовать свою комнату настолько, насколько это было возможно. Вместо керосиновой лампы у меня был теперь электрический свет, и — что самое важное, — мои многомесячные усилия добыть кровать, в которой я мог бы вытянуться во всю длину, наконец-то увенчались успехом. Специально для меня по размеру сделали диван, исключительное и неслыханное для Новосибирска событие. В середине декабря было включено отопление, и благодаря маленькой керосиновой печке, «Kirassino». которая одновременно грела мне чай, я добился в комнате 10 градусов тепла. В нашей лавке, я купил белый хлопчатобумажный материал, старая румынка мне его покрасила и из длинных цветных полос сшила большую гардину. Случайно я достал гвозди, которые нигде невозможно было купить. Из них я скрутил гардинные кольца, и все стало больше и больше приобретать жилой вид. Высокий фикус, подаренный знакомым, и большая цветная железнодорожная карта Советского Союза, оживили белые известковые стены, единственный узор на которых состоял из маленьких коричневых клякс, последних следов пребывания на этом свете клопов и тараканов, которых я так часто в ярости убивал прицельным броском сапога прямо из кровати.