Школа сновидений - Алексей Панов

В силу каких-то обстоятельств основной функцией речи стало создание и воспроизведение нового общественного порядка. Наиболее поразительным в таком общественном порядке (и соглашении) является то, что социальные структуры почти в точности воспроизводят синтаксис, т. е. порядок и последовательность речи: сетевая структура как бы всеобъемлющих и всепроникающих ассоциаций смысла, линейная однонаправленная последовательность разворачивания времени, неизбежно приводящая к иерархичности.

Это наводит на странную мысль о том, что первоначально синтаксис языка был внедрен в человеческое сознание или был заимствован им из источника, в котором язык отражал определенные типы обобществления сознания, на которые указывалось в первой книге.

Невозможно с достоверной полнотой говорить о причинах возникновения матрицы и парадигмы сознания, известной как «синтаксис древних видящих» или как использование сил и знаний для достижения эгоистических и властных целей. Определенно можно констатировать лишь то, что уродство и абберации смысла и судеб в синтаксисе древних видящих были обусловлены и относительной недавностью возникновения речи на планете как средства общения, обращения и повелевания. Узлом заблуждений стало соотношение волевых и действенных аспектов речи с деятельностью более древних волевых и действенных центров человеческого тела.

Проблема заблуждения древних видящих однозначно вытекает из того типа социализации (обобществления), который зародился с возникновением речи. Причудливость, одержимость, фантасмагоричность и неистребимый привкус кошмара, — одним словом, паранойя, так характерная для искаженных реальностей древних видящих и современных государств, очевидно, не является родовой болезнью человечества, а есть лишь детская болезнь роста сознания, очарованного новым инструментом осознавания — речью, Словом.

Образ и слово генерирует иллюзию своей самодостаточной жизни, во всяком случае, для нетрезвого восприятия. Иллюзии во сне порождаются через восприятие образов вещей и действий, заслоняющих реальность. Иллюзии речи порождены экранирующими свойствами слова относительно смысла реальности. На взаимопроникновении и пересечении образов и слов возможность заблуждений для восприятия и действий многократно увеличиваются.

Практически способ выхода из большинства заблуждений выглядит как восстановление и укрепление невербальных и безобразных центров восприятия, с одной стороны, и очищение и возрождение трезвого пользования словом и образом — с другой.

В живом синтаксисе человеческой судьбы много лакун. Из них иногда сквозит непостижимым, иногда — неожиданной свободой иного выбора. Темноты не означают бессмысленности, — чаше это иные смыслы, как сны, которых мы не помним. Не так важно сделать выбор. Важно видеть и знать, что неизбежность — не единственное, что есть в судьбе, что это — лишь одна из возможностей. Настоящий выбор рождается только свободой сознания. А свобода была прежде всего остального, чтобы мир был живым.

Очарованные речью и смертью, человеки повернуты спиной к своей большой и бессмертной — к своей иной судьбе.

Но нигде в мире нет ничего предопределенного и неизбежного, — оно существует лишь в уме и речи. Лакуны судьбы и лакуны снов напоминают о свободе, а не о Роке.

Каково же настоящее назначение языка и речи?

Впрочем, складывая так вопрос, мы невольно подпадаем под действие самой фундаментальной иллюзии, порождаемой Словом и последовательностью языка мышления: иллюзии сотворенности Мира по незыблемому Слову Божьему, предусмотревшему расписание всего прошлого, настоящего и будущего. Но такой незыблемой матрицы предписаний и расписаний, вопреки всем Священным Писаниям, все же не существует: мир находится и в состоянии постоянного становления, развития и поиска.

Поэтому говорить можно скорее о тех возможностях, которые скрыты в силе речи и языка.

Неверно, что свободу речи, в том числе и от общественного порабощения, можно отыскать в её прошлом, в праязыке. Речь — сравнительно недавнее приобретение человечества, и тот небывалый градус возвышенной свободы, ощущаемый нами иногда как бы в ней, находится не в её прошлом, а в её будущем, которое, может быть, рождается на наших глазах и в наших телах.

Есть основания предполагать, что речь — это область действия, так же как сновидение, но человечество пока не развило возможности речи дальше подмены действия думанием и обескровливания воли к свободе.

Может быть, подлинной функцией речи является не создание, укрепление и воспроизводство общественного порядка и государства, а — толчок сознания в Неизвестное, выход из прежнего распорядка.

Может быть, основа действия речи — не общение, а производство энергии для толчка, освобождающего восприятие неограниченной свободы сообщения с Неизвестным, находившимся до этого в запретных зонах. В этом смысле естественные возможности речи таковы, как и у сновидения. Речь — это сновидение наяву.

Однако различие между скрытыми подлинными возможностями речи и речи в обществе такое же, как между сновидением и бессвязным сном. И в этом смысле жизнь, конечно же, есть сон.

Вспышки подлинных возможностей речи остаются в лучших и возвышенных поэтических произведениях и мистических текстах, создатели которых внутренне не претендуют на большее, чем приглашение в неизвестное достоверное.

Может быть, слово — это благодать Известного и зов Неизвестного. Наша внутренняя речь энергетически, скорее всего, это способ бросить якорь в известном и способ направить себя в Неведомое.

Время, воспринимаемое через речь и знаковые системы, — это иллюзия времени, составленная мерностью, линейностью, цикличностью, однонаправленностью. Вспышки времени за тактом, обратное и иные течения и состояния времени, — первые признаки несоответствия реальности и общественной речевой действительности. Но речь содержит и возможности более адекватного выражения и перемещения смысла времени, и в этом она во многом схожа со сновидением наяву.

Наиболее таинственное свойство речи, в котором она сливается со сновидением, есть её соучастие в рождении мифа, предания, легенды, которые становятся видами реальности, сбывающейся как мосты в неизвестное, реально меняя жизнь и судьбу человека и человечества. Но об этом — в свое время.

в полшестого утра оседает росана траву полумглы-полуяви.уплывает ткань сна как босая ступняза клубящийся угол веранды.в полшестого утра дверь в туман отвори.у подножья зари хор отчизн и трава.где проснется сестра? сердце было в горах,и на склоне великом встреч было три.сердце билось в горах…

Часть II. СОВРЕМЕННЫЙ СОЦИАЛЬНЫЙ МИФ И СНОВИДЕНИЕ. НЕРАСТВОРИМАЯ ОСНОВА СОЗНАНИЯ. ТОКИ ДОСТОВЕРНОГО ЧУВСТВЕННОЮ

«Нет подлинного пути без легкости и радости, без любви и свободы, без выси и полей, без мудрости и печали, без пустоты и света, — нет подлинного пути без полноты».

М.Падиш, «Песни живых».

Сны — это другая сторона жизни. У этой другой стороны — своя множественность предметов и явлений. Сделать присутствие этой множественности ясным и реальным в своей жизни — естественная потребность людей, склонных к сновидению как к одному из действий бытия.

Сведения о сновидении могут только спровоцировать практику, но, может быть, как ни в одном другом действии, даже временно не подменяют её. Обыкновенная информированность остается в направлениях обыденного внимания, придавая формы событиям сновидений.

Для человека, не упражнявшего себя в движениях по стихии снов, сновидения — это несколько случившихся с ним необыкновенных видений или кошмаров, как правило, знаменующих собой серьезные изменения направления судьбы и придающих оттенок смысла очень длительным периодам жизни. Общедоступность и «ясность» (как изведанность — не мной, так кем-то), характерные для современного социального мифа, применительно к снам соответствуют некоторому начальному времени роста внимания к сновидениям и, мягко выражаясь, весьма грустны как застарелые формы снобизма по отношению к неизвестному. Если же выражаться точнее, — это полный туман, в котором толком ещё ничего не известно, но уже не интересно узнавать, причем это «неинтересно» — из тех немногих, из которых складывается — «не интересно жить».

Толчок к сновидениям и их двигатель — это энергия либо не востребованная обыденным вниманием, либо не правильно усвоенная и погребенная действиями и волей к этому вниманию. Постоянная же способность к действию и пробуждению сновидений как другой стороны жизни высвобождается опытом. Энергия опыта становится необходимой составляющей открытой жизненной силы. Разность между опытом сновидений и опытом бодрствования проявляется во многом.