Мороз по коже - Михаил Март

– Да уж неблизко. Привет ему привез из Сибири от брата двоюродного Кирилла. Только Кирилл мне сказывал, будто отец Никодим не так уж стар, чтобы Богу душу отдавать. На земле, чай, дел оставил немало.

Женщина прищурилась, загородила ладонью лицо от солнца и долго смотрела на паренька, будто что-то решала про себя.

– Пойдем-ка в дом. Я тебе квасу налью.

Добротный сруб стоял неподалеку. Над крыльцом иконка, в доме также все углы и стены иконами завешаны. Чисто, опрятно, и все в старом стиле сохранено.

– Присаживайся.

Он сел за стол, не забыв перед этим перекреститься. Порядки Горелов знал, не на «малину» шел, а в Божий дом. Хочешь разговор заводить с человеком, знать должен, в чем он видит ценности мирские.

– А ты, сестра, как я думаю, просвирщицей при храме служишь?

Она подала ему глиняную крынку с квасом.

– И то правда. Дьякон к настоятелю ушел, а я тут одна за хозяйку осталась.

Третьего дня в первопрестольной батюшку Никодима беда настигла. Нашлись злодеи и подняли руку на чистую его душу. Как да что, толком не ведаю. Отпевать в Москве будут. Ефросиния, супружница его, за ним в столицу подалась. Сын только ничего не знает.

– Это как же?

– Да так. Сбег с монастыря. Где он, никто не ведает.

– И что мне теперь брату его сказывать?! Ты уж, сестра, будь милостива, расскажи, что знаешь. Негоже мне в неведении назад возвращаться.

Женщина всплакнула. Горелов терпеливо выждал паузу.

– Тут к нему дважды паренек приходил. С виду городской, высокий, статный.

Долго они с батюшкой разговаривали. Я-то в доме прибиралась и краем глаза видела, как паренек этот батюшке цветные снимки показывал, расспрашивал о чем-то. На следующий день батюшка чернее тучи ходил. Тут сын его Митроша заглянул на ужин. Митроша в послушники пошел в Кинскую пустошь. Отслужил армию, как по закону положено, не отлынивал, сам пошел. Вернулся совсем другим человеком, будто подменили. Отец Никодим многие часы с ним разговаривал, а потом Митроша решил в монахи пойти. Святейший игумен принял его в послушники.

Митроша готовился схиму принять и стать монахом. И вот, когда он пришел, опять долго с сыном разговаривал. Строг отец Никодим с ним был. Говорил властно, твердо. Ранее я за ним такого не замечала. А на следующий день опять этот паренек объявился. Теперь батюшка сидел и внимал словам гостя. После того как он ушел, наш батюшка стал вещи собирать, а когда стемнело, уехал в Москву.

Ефросиния сказывала, мол, к самому его Святейшеству поехал. Все церковное в чемодан сложил, а сам как мирянин уехал. А в воскресенье весть с Москвы пришла – кончился отец Никодим. Ну тут и Ефросиния в Москву подалась. Дьякон за сыном в обитель отправился, а ему в ответ: «Ушел Митрофан и сгинул. На молебен и послушание не явился». В итоге Ефросиния одна уехала.

– А паренек-то тот более не захаживал?

– Нет, ни слухом ни духом. Может, он у Пелагеи все еще живет? Да не до него теперь.

– А кто такая Пелагея?

– Когда паренек-то в первый раз заходил, отец Никодим его к ней направил.

Слыхала краем уха, мол, иди к Пелагее, у нее безопасней, она тебя примет.

Раньше Пелагея при церкви служила, но болела очень и тяжело ей стало. Живет она в своем доме на окраине, тут неподалеку, на Красной горке, крайний дом у оврага.

– Опасался батюшка за паренька?

– Мне так показалось. В Егорьевске чужих не любят.

– Я это уже заметил. Да… Скверная история. Ну а монастырь-то далеко?

– В пяти верстах. Первые годы открыто жили, прихожан пускали, а теперь только по большим праздникам ворота открывают. Больница у них там. В народе ее реабилитационным центром зовут. Солдат калеченых и сирот обиженных к жизни возвращают, Божьим словом лечат. Сколько их несчастных по свету бродит! Вот и Митрофан таким же покалеченным с войны вернулся.

– С войны?

– Ну да. В Чечне служил. Левую руку покалечили. Но что плоть, когда душу покалечили. Дети они еще. Темечко толком не заросло, а по нему бить начинают.

– Понятно и прискорбно слышать все это. Спасибо тебе, сестрица, за рассказ твой правдивый. Мне в путь пора. Так, стало быть, в монастырь не пускают?

– Только священнослужителей. У них порядки строгие.

– Ежели задержусь в городе, те-еще наведаюсь. С дьяконом поговорить хотелось.

– После вечерни должен вернуться.

– Ну дай Бог вам покоя. Женщина проводила его до калитки.

Настя не давала Журавлеву покоя.

– Послушай, Дик, так больше продолжаться не может! Ты запер меня в клетке и продохнуть не даешь. Ведь я несу ответственность перед родными погибших ребят. В конце концов, они работали на меня, на моих глазах их расстреляли.

Спасти их не смогла, так хоть похоронить должна была с почестями. А ты меня и на похороны не пустил.

– Вот там тебя и присоединили бы к твоим ребятам. Бандиты тебя в покое не оставят. Забыла про облаву возле твоего дома?! Они о тебе все знают. Боюсь, им удалось и эту квартиру вычислить.

– Каким образом? Если даже они сделали обыск в моем доме и нашли записную книжку, то в ней нет даже телефона Метелкина, не то что адреса. Здесь меня искать не станут. Послушай, Дик, я не о многом прошу. Надо только съездить в сберкассу, снять деньги и перевести их родственникам ребят. И потом, я обещала зайти к подполковнику Платонову. Витька был его единственным сыном. С его помощью мы агентство открыли. Он мне доверял, а я взяла и сгинула. Не по-людски получается. Уж лучше сдохнуть, чем жить стервозиной.

Друзей убивают, а я под кроватью прячусь. Не выпустишь, я все равно сбегу. В форточку выпрыгну.

– Ладно, черт с тобой, одевайся. Сначала в сберкассу, а потом видно будет.

А Платонову лучше позвонить и где-нибудь встретиться.

– Я его телефона на память не помню. Адрес знаю: улица Чаплыгина, десять, квартира сорок семь. Он в отпуске. Небось водку сидит хлещет.

– Если у мента единственнрго сына убили, он дома сидеть не будет.

– А что он может сделать, если Петровка на месте топчется?! Пролетел ураган над городом и стих.

– Не совсем так. Ураган ушел к югу, а чистильщики остались в Москве.

Кто-то здесь наводит порядок после оставленного бардака. И ты для этих «кто-то» одна из главных целей.

Настя слушала и переодевалась. Ходить в неглиже перед Вадимом для нее было вполне естественно. Они слишком давно друг друга знали, но к постельной близости не стремились. Их отношения больше походили на братские.

Наконец Настя оделась.

– Я готова. Макияж не обязателен. Любовные свидания мне не грозят.

– А меня ты уже совсем как мужчину не воспринимаешь?

В его голосе звучали нотки обиды.

– Нужна я тебе как прошлогодний снег. Нам вдвоем в одной постели тесно.

Женщина чувствует, когда в ней нуждаются. А с тобой только в шахматы играть интересно. Мы же подружки.

– Ладно, оставим эту тему. Поехали.

Они вышли из квартиры. Крепкая стальная дверь осталась позади.

– Вниз пойдем пешком, – приказал Журавлев. Настя только ухмыльнулась.

– Перестраховщик!

Вадим первым вышел из подъезда и осмотрелся. Во дворе тихо. Яркий солнечный день. Его машина стояла метрах в десяти от подъезда. Ничего подозрительного он не заметил. Пробежавшись взглядом по крышам ближайших домов, он тоже ничего достойного внимания не увидел. Он подал Насте знак, и она вышла из подъезда.

Вадим обнял ее за плечи и тем самым как мог загородил девушку собой.

– Неудачно стоит машина, – сказал он. – Пролезешь через водительскую дверь. Обходить опасно.

– Не перегибай палку, Дик. Мне очень комфортно в твоих объятиях. У тебя сильные руки.

Может, так оно и было, но руки не помогли. Удар обрушился неожиданно.

Что-то очень тяжелое треснуло Журавлева по затылку. В глазах сверкнуло пламя и лампочка погасла. Вадим повалился на тротуар. Настю подхватили с двух сторон сильные руки, и она оказалась зажатой в клещи. Тут же к обочине подъехала машина, и ее запихнули на заднее сиденье. Вся операция длилась несколько секунд. Машина сорвалась с места и исчезла.

Вадим приподнял голову. Перед глазами плавали красные круги, а голова гудела как паровая машина. Острая боль в области затылка и испорченный костюм, это все, что ему осталось взамен Насти. Вот что значит идти у женщин на поводу!

Он поднялся на ноги и покачнулся. Странно, что голова выдержала и не раскололась на части. Думать и гадать времени не оставалось, необходимо было действовать. Вадим бросился к своей машине, морщась от боли. Пока он копался в карманах в поисках ключей, возле него появился какой-то парень.

– Не торопись, приятель. Их уже не догонишь, а себя погубишь.

Вадим повернул голову и увидел стоявшего возле капота крепко сбитого паренька лет тридцати с короткой стрижкой и серыми колючими глазами, очень похожими на волчьи. Доверия он к себе не вызывал, но и опасности в нем Журавлев не видел. Футболка, обтягивающая мускулистый торс, джинсы и пустые руки.