Живые тени ваянг - Стеллa Странник

— Или же… — повторил за ней Буди. — Катя, ты подумала о том, что я и есть…

Она кивнула.

— Да, я и есть сын Бамбанга…

— Если это так, то твой отец тоже…

— Да, тоже…

— В тот год, когда ты родился?

— Катюша, какая ты нетерпеливая, — Георгий Дмитриевич посмотрел в глаза дочери проницательно и пугающе. — Давай дадим возможность нашему гостю высказаться до конца, ведь он и приехал для этого… Причем, издалека приехал.

— А дальше было вот что…

Буди посмотрел с благодарностью на Георгия Дмитриевича. Он чувствовал последнее время открытую поддержку со стороны Катиного отца, и это ему нравилось. Иногда, конечно, была она не столь явной, однако… И гость продолжил рассказ:

— В тысяча девятьсот восемьдесят первом году Бамбангу было всего восемнадцать. Его воспитывала Ванги одна, бабушка Интан умерла, когда ему едва исполнилось пять лет… И Бамбанг полюбил одну девушку, такую же юную, Батари[120]. Ванги не могла быть против их горячей любви и дала согласие на брак. Летом и отпраздновали свадьбу. Молодые поселились в фамильном доме вместе с Ванги… В том доме, который заново выстроил мой прадед Вира, ведь прежний сгорел во время пупутана. Мама до сих пор в нем живет, уже без отца…

— А что с ним случилось?

— Это было более буднично, чем с его отцом и дедом… Даже совсем буднично, если не считать смерть великой трагедией: мой отец погиб до моего рождения в автокатастрофе…

— Опять катастрофа? — Катя не могла скрыть волнения. Она сцепила кисти рук в «замок» и так сжала их, что пальцы начали деревенеть.

— Выходит, что опять… Мой отец сопровождал группу школьников. Дети собрались на обычную экскурсию, посмотреть достопримечательности. Была с ними еще одна учительница, уже пожилая, и совсем молодой водитель. Дорога пролегала по горному району Бали. Она была довольно узкой и вилась серпантином. На таких участках опасно ездить в дождь, а он взял и хлынул… Правда, уже когда группа возвращалась домой. То ли дорогу размыло, то ли неполадки с автобусом… Он упал в пропасть…

Буди замолчал. Он сидел на диванчике, словно скульптура, без движения, и даже не моргал. На этот раз тишину никто не нарушил, и через пару минут гость закончил свой рассказ:

— Но автобус каким-то чудом не улетел в бездну, а зацепился за выступ и перевернулся на небольшом плато. Поэтому почти все дети спаслись. Они выползли через разбитое стекло. Не успел только один мальчик и двое взрослых — учительница и мой отец. Они и выталкивали из салона детей… Потом автобус взорвался…

Слышно было, как капает вода на кухне. Кто-то неплотно закрутил кран. Потом Катя сказала:

— Что-то здесь не так…

— Я знаю, — ответил Буди. — Мы с мамой тоже думали об этом: почему все мужчины в нашем роду умирают не своей смертью и… до рождения своего сына? Мне сейчас тридцать два года, но я пока не женился, боюсь, что с моим сыном может случиться трагедия… Только ведь сначала она должна произойти со мной…

— Ну, а я-то при чем? — вставила реплику Катя. — А может, я ведьма, или наоборот, добрая волшебница? Не понимаю…

Буди устало посмотрел на нее:

— Катя, тебе не обязательно принимать решение немедленно. Ты можешь хорошо подумать, скажем, до завтра… Тем более что сейчас уже два часа ночи…

— Хорошо. Давайте отложим разговор…

Наконец-то в ее голосе появились нотки благодарности! Буди почувствовал их, и по телу пробежала теплая волна, как от случайного прикосновения желанной женщины.

До утра не произошло никаких событий. Видимо, эти сутки больше их уже не вмещали. А утром Георгий Дмитриевич, Катя и Буди сидели за тем же столом и завтракали.

— Хотелось бы продолжить разговор. Но, как всегда, в самый интересный момент — лекции. Дождетесь меня?

Глава семьи торопливо жевал бутерброд — завтрак сегодня никто не готовил, и отхлебывал горячий кофе. Серьезное выражение лица, а главное — галстук под цвет строгого костюма, говорили о том, что их хозяин мысленно уже в своем Гуманитарном университете профсоюзов, и не меньше, чем на факультете культуры…

Катя и Буди переглянулись. Вообще-то она уже открывала рот, чтобы задать щекотливый вопрос гостю…

— Конечно, папа! Без тебя решений не принимаем!

— У меня не так много времени, — Буди, закончив завтрак, промокнул салфеткой губы, — не больше двух-трех дней. Но если у нас весь день свободен, то, может, Катя покажет мне город? Навряд ли приеду сюда еще…

— Хорошо. А куда ты хотел бы сходить?

— В Эрмитаж. Я хочу посмотреть картину Рембрандта…

— А-а-а, «Возвращение блудного сына»?

По ее лицу пробежала тень разочарования. Но не потому, что ждала более интересное предложение от гостя издалека. Катя вспомнила Амстердам, а точнее, последние минуты перед отлетом. Как она тогда разозлилась на этого выскочку-профессора с его словечком «должен»!

— Я пошел! — Георгий Дмитриевич чмокнул дочь в щечку, махнул рукой Буди и хлопнул входной дверью.

— Н-да-а, — издал звук не то вопроса, не то удивления, Буди. Он не мог, да и не пытался скрыть волнение, которое охватило его, когда щелкнул замок.

«Неужели так реагирует на то, что остались вдвоем?» — подумала Катя. И тут же поймала себя на том, что совсем немного, но привязалась к Буди. Скажем, как к другу. Конечно, не к самому близкому, а к тому, с кем можно поболтать о том-о сем, а иногда и пооткровенничать.

Эрмитаж она полюбила еще в детстве. Однажды они пришли вчетвером: мама, папа, Валек и она. Мама, необычайно нарядная и веселая, шутила и даже смеялась. Но когда подошла к этому полотну, мгновенно помрачнела, замкнулась. Она была очень впечатлительной, особенно если стоял вопрос «отцы и дети», как в «Возвращении блудного сына». Мама всегда жалела тех, кто был обижен, кто недополучил тепла и ласки, и не важно, были ли это старшие или младшие… Мама…

Они стояли возле величайшего полотна выдающегося художника и молчали. Каждый думал о своем — наболевшем или сокровенном. Наконец, Буди произнес почти шепотом:

— Катя, здесь нужно побыть как можно дольше. Чем больше смотришь, тем больше видишь…

— Ты тоже так думаешь?

Она как раз разглядывала мелкие детали, которые не сразу бросаются в глаза. Ведь поначалу глаз выхватывает более крупные предметы, и только потом… Блудный сын вернулся после длительного и нелегкого путешествия. Возможно, он промотал все состояние, скорее всего, даже нищенствовал. Об этом говорят его бритая, как у каторжника, голова, пообтрепавшееся платье, износившиеся туфли, одна из которых так расхлябалась, что упала. Отец же нежно обнимает его, прощая. Справа — старший сын, видно, как ревностно относится он к возвращению брата. Сейчас он не может открыто выразить свои чувства, потому что побаивается отца, как бы не впасть в немилость, да и свидетели здесь… Конечно же, эти герои — главные. Но если приглядеться, то на темном фоне, видимо, так и задумал мастер, можно увидеть других людей, героев второго плана, но ведь без них не будет полного раскрытия темы.

— Буди, ты видишь женщину? Вверху, вон там, левее. Как думаешь, кто она?

— Может, служанка? Хотя… Скорее всего, это аллегория… И связана она с любовью, если виден медальон в виде красного сердечка. А если это — мать блудного сына?

— Нет, Буди, откуда здесь мать? Хотя… А вон там — видишь?

— В дорожном плаще с посохом?

— Да.

— Думаю, это тоже странник, и он понимает блудного сына. Посмотри, выражение его лица совсем не агрессивное, даже сочувствующее. А может быть, это тоже аллегория? Например, изображение отцовской любви, или же — изображение отца, который тоже когда-то странствовал… Слушай, Катя, а тебе не кажется, что он так похож на Рембрандта? Может, это его автопортрет?

— Ну да, будет он на религиозном полотне писать себя?

— А почему бы и нет? Может, он хочет подчеркнуть свою странствующую натуру? Свою любовь к свободе?

— Ну, ты и вообразил… Сейчас увидишь на картине революционные мотивы…

— Не увижу. Я уже приметил флейтиста, так что здесь будет веселье по поводу возвращения блудного сына, а не революция…

Буди с интересом смотрел и на другие полотна, однако именно «Возвращение блудного сына» особенно сильно притягивало его взгляд. Заметила Катя и еще одну особенность в поведении своего гостя: почему он так внимательно разглядывал не только картины, но и интерьер Эрмитажа? То запрокидывал голову, чтобы увидеть потолки с его неповторимой отделкой, то чуть ли не врастал в мозаичный пол, рассматривая его узоры. На одной из лестниц так низко наклонился, что поскользнулся и едва не упал.

— Буди, ты что?

— Мне здесь нравится, — ответил он. — Может такое быть?

Катя пожала плечами. Кто его знает, а вдруг там, на его родине, нет таких дворцов? Жалко, что ли? Да пусть любуется!