Смерть с отсрочкой - Крис Хаслэм

6

Джо Кироу лежал в грязной луже собственной крови, как бы причастившись к земле, которую пришел защищать.

— Если б я знал, что так будет, ни за что не поехал бы, — прошептал он.

Сидней прикусил губу и улыбнулся. Эйфория после триумфального прибытия в Испанию быстро испарилась, оставив чувство разочарования, уныния, страха, которое нарастало в пустые недели в Фигерасе, во время первых неумелых строевых занятий в Альбасете и теперь в преступном самопожертвовании на крутом пыльном обрыве над искрившейся Харамой. Интернациональные бригады были частью армии, организованной на манер профсоюза, укомплектованной революционерами и ораторами; ее ряды составляли агитаторы разнообразных национальностей; мечтатели, преисполненные надежд; коммунисты, державшие карты в руках. Пастозные от дизентерии своевольные отпрыски лучших европейских семейств сидели на бархатных банкетках «Гранд-отеля» в Альбасете рядом с сильно пьющими ирландскими республиканцами, фанатики из уэльской Ронты[30] проходили излюбленную бригадными комиссарами муштру сомкнутым строем вместе с беглыми представителями германского рабочего движения с окаменевшими лицами, сильно забавляя толпы зевак, тогда как французские волонтеры протестовали, заявляя, что сомкнутый строй в бою не поможет. Над каждым жизненным аспектом в Альбасете маячила Партия, чье всевидящее око и безупречная с виду организация вселяли ощущение безопасности и надежности, обещая, что скандальная глупость и непригодность ее человеческих составляющих в конце концов как-то исправятся. Джо находил в Партии великое утешение и опору, разозлившись на Сиднея, когда тот заявил, что не верит ни одному ее слову. Они как бы поменялись ролями — теперь Джо был наивным дурачком с горящими глазами, кивающим в ходе полемики, начищая бесполезную винтовку фирмы «Росс».

В тот момент это уже не имело значения. Если они собирались уйти, то надо было уходить, когда гнусный сукин сын Андре Марти предоставил им такую возможность в конце своей великой речи на поле для боя быков. В тот день никто не вышел из строя, и Сидней гадал, что стало бы с теми, кто шагнул вперед. Партия отбрасывала длинную черную тень — казалось, огромная масса истинно верующих и искателей приключений будет принесена в жертву некой необъявленной цели. Полная уверенность Сиднея в собственной неотвратимой гибели сопровождалась полной уверенностью, что большинство окружающих не погибнет. Он смотрел в лица товарищей и с полной ясностью прозревал их судьбу. Не возникало никаких сомнений: этот выживет, этот нет.

Он взглянул на Джо. Не выживет.

Они уже два дня сидели за флангом, обороняя британский пулеметный пост в тридцати ярдах слева. Сидней покинул предписанную позицию после первого вражеского залпа. Он ничего не знал о расположении орудий, хотя не надо быть специалистом, чтобы сообразить, что вражеская артиллерия имеет определенную дальность. В двадцати ярдах позади голый каменный пласт. Отсюда он казался открытым и незащищенным, но Сидней решил, что при небольшой передислокации станет невидимым и недосягаемым. Джо не желал передвигаться, услышав, что было с теми, кто покидал пост под огнем, однако Сидней уговорил его и тем самым спас жизнь. На какое-то время.

Они отползли как раз вовремя и уткнулись лицом в пыль, когда оглушительный залп артиллерии националистов с холмов над долиной в клочья разнес левый край находившихся перед ними французов. Сидней успел увидеть прямое попадание в их огневую точку, начисто уничтожившее команду. Зажимая кровоточивший нос, он в благоговейном восторженном ужасе таращил глаза на снаряд, который рикошетом отлетел от камня, волчком завертелся в спиральном дыму, накатываясь на него колесом святой Екатерины, беспомощно упал и скатился с горы. Видел, как французы бежали с позиции, беспорядочно отступая перед регулярными марокканскими отрядами из Фуэрсы, пробившими в их рядах кровавую дыру, прежде чем обойти с фланга Британский батальон, а когда к нему вернулся слух, услышал радостные возбужденные голоса марокканцев, производивших перегруппировку в пятидесяти ярдах, мольбы и отчаянные вопли пленных, которым перерезали горло. Сердце так колотилось, что он задохнулся, а Джо, дико трясясь, корчился под откосом. Сидней понял: вот как мужчины погибают в бою — безликие, безымянные, никому не известные, уничтоженные такими же обреченными нулями, одетыми в другую форму. Смерть была рядом, оттачивала косу, отсчитывала его время, но Сидней знал — сколько бы мавров за ним ни пришло, он здесь и сейчас не умрет. Поэтому потихоньку пополз вперед, твердой рукой раздвигая чабрец, взял на прицел сигнальщика, стоявшего на полном виду в ста пятидесяти ярдах ниже по склону. В Альбасете он не учил никаких правил семафора, но догадался, что мужчина дает наводку батареям на дальнем берегу реки. Дождался, когда тот взмахнет флажками, и спустил курок, слыша только пустой щелчок старого канадского ружья, которое дало осечку.

— Вот с-с-сволочь, — прошипел Сидней, шарахаясь назад в укрытие, перевернувшись на спину и дергая заевший затвор.

Джо тихо стонал, заглушая руками жалобные дрожащие звуки. Сидней легонько ткнул его в ребра, и он замолчал, с силой втягивая сквозь зубы воздух. От реки неслись медленные раскаты далеких ударов, сопровождавшихся тихим коротким свистом падавших при очередном залпе снарядов. Земля каждый раз лихорадочно содрогалась, увесистый дождь из грязи и камней проливался на склоны. Сидней со звоном в ушах оглянулся, видя, как к его позиции приближается отряд из двух десятков мавров, пригнувшихся, рассредоточившихся, выставивших перед собой ружья, как пики. Он прицелился в последнего, свалил его выстрелом с сильной отдачей в плечо, сразу поймал в прицел другого и тут понял, что только что выстрелил в человека — возможно, убил. Взволнованное ликование охладило облегчение от того, что первый смертельный выстрел не пробудил до сих пор дремавшую совесть. Он снова спустил курок, ружье опять дало осечку. Слизывая с губы пот, передернул затвор, слыша скрежет в нарезе, послал в магазин другой патрон. Следующий заряд угодил коротышке между лопатками, тот описал четверть круга и рухнул в сорную траву.

Дешевые патроны оставляли за собой синий дым, и вражеский солдат, высокий, бородатый, черный в ночи, заметил его. Невидимый для своего взвода, продолжавшего осторожное наступление, он упал и пополз к Сиднею, быстро, низко, припадая к земле, прячась за бугорками. Столь же смелый, сколь глупый поступок чуть не увенчался успехом. Сидней прицелился, выстрелил с десяти ярдов. Осечка. Он отшвырнул ружье, выхватил оружие из трясущихся рук Джо и поразил африканца в шести ярдах. Вытянутая рука мужчины, упавшего с размозженным виском, ударила его в лицо. Он схватил винтовку противника — новенькую «ли-энфилд» — и патронташ, безнадежно глядя, как мавры занимают позицию англичан. В ближнем бою у плохо обученных, плохо экипированных волонтеров было мало шансов против ветеранов испанских колониальных войн в Северной Африке, и, пока перепуганные растерянные люди старались перезарядить незнакомые ружья, регулярные войска крошили их вдребезги. Дрогнувший батальон стал отступать, но в последний момент пулеметная очередь из гнезда и точные выстрелы Сиднея отбросили атакующих. Линия обороны была восстановлена.

Враг отошел, однако всю ночь во все горло старался распропагандировать защищавшихся. Сидней тоже занимался делом, ползал в сорняках, стараясь начисто лишить врага оружия, боеприпасов, воды, провел двадцать жутких минут под останками французского стрелка, когда трое марокканцев стояли в пяти ярдах, переводя дух и собирая вещи. К рассвету он был обладателем шести новеньких короткоствольных винтовок и «люгера», взятого у убитого испанского офицера.

Джо пришел в бешенство. Винтовки оказались английскими, что для него служило чертовски верным доказательством британского сговора с фашистами.

— Вот тебе проклятая политика невмешательства, — простонал он. — Гады убивают нас из оружия, которое изготовлено в Лондоне!

Сидней вытянул руку с пистолетом.

— Этот сделан в Германии, — указал он.

— Не имеет значения, — злобно бросил Джо. — Мы здесь за свою жизнь сражаемся.

Сидней поднял бровь: Джо провел почти все время свернувшись в клубочек в грязи, захлебываясь рвотой всякий раз, когда видел разбрызганные мозги убитых товарищей.

— Я сражаюсь, — поправил он, Джо взял его винтовку, передернул затвор и отбросил. — Только один не справлюсь. — Протянул Джо винтовку «ли-энфилд», объяснил, как с ней обращаться, посоветовал считать каждый патрон.

Вскоре после семи марокканцы атаковали всем батальоном, взметнувшись грязной волной по пыльному склону, и прорвались в мертвое пространство, не обращая внимания на бессильный треск республиканских ружей. Они находились на расстоянии в сотню ярдов, голоса раздавались над низким кустарником и откосами, за которыми прятались африканцы. Потом пошли в наступление, под прикрытием огня перебежками добираясь до линии, прежде чем прорваться штыковой атакой. На месте остались только пулеметчики, расстреливая врага; левый фланг дрогнул и побежал. Стрельба стихла, Сидней увидел, как от окруженных одиноких пулеметчиков мчится беглец.