Свободная охота (сборник) - Валерий Поволяев

Толстый атласный цветок нехотя выполз из люльки, лёг на снег.

– Душкам на упокой, – морщась от боли, пробормотал Ванитов, – чтобы теплее было лежать.

В удлинённой аккуратной люльке на мягкой подстилке лежал футляр, перекрученный тягучим сыромятным ремешком, не боящимся влаги, хотя можно было вполне обойтись без сыромяти – у футляра имелись надежные защелки.

– Что это? – Бессарабов подскочил к люльке, тут же перевёл взгляд на перебинтованную руку Ванитова. – Не сильно я тебя затянул?

– Нормально!

– Укола не надо?

– Ещё раз говорю – не надо.

– Что это? – снова задал вопрос Бессарабов.

– Труба для исполнения басовых партий, – мрачно прокричал Ванитов, – списана в одном из оркестров по ту сторону границы.

– Среди зелёных долин Пакистана?

– Ага, Пакистана, – подтвердил Ванитов и бережно прижал к себе закутанную бинтом культю – рука походила на ампутированный обрубок и это неприятное сходство заставило Бессарабова отвести глаза, вызвало щемящее чувство тревоги, он простуженно шмыгнул носом и никак не отозвался на слова Ванитова: – А вдруг в этом сундуке спрятано то, ради чего мы все суетимся? – и когда Бессарабов не отозвался, ткнул его локтем в бок, сплюнул розовую слюну. – Рот полон крови! – ногой Ванитов потыкал в бок люльки.

– А если заминировано?

– Не узнаю я тебя, тёзка, – Ванитов сжал зубы – а ведь с рукою может быть худо, ещё две минуты назад такой боли острой, костёрной, злой не было, а сейчас его простреливало насквозь – лишь только дырки не появлялись. – Не боись! Не будет эта тетя свой мотоцикл минировать, – он оглянулся на седобородого. Тот лежал, не двигаясь – оглушён был надёжно.

По правилам, конечно, надо бы люльку показать сапёрам, но сапёров в группе не было, а те, кто полетел с Денисовым на свободную охоту, сами немного смыслили в сапёрном деле. По сапёрным правилам музыкальный инструмент этот, как всякий незнакомый предмет, надо было поддеть кошкой либо накинуть на него петлю и, отойдя на безопасное расстояние, сдёрнуть с места – если под ним мина, она немедленно хлопнет, но тогда будет уничтожен и музыкальный инструмент. Тьфу! Ванитов снова отплюнулся розовой слюной.

К чёрту все правила! Долинка дрогнула перед Ванитовым, покрылась нехорошим угарным дымом, в ней засверкали красные сполохи, похожие на редкие сказочные цветы, он, борясь с самим собою, со стреляющей болью, рассаживающей ему ладонь пополам, выдернул футляр из люльки. Под футляром не оказалось никакой мины – не будет же душман минировать самого себя Ванитов бросил футляр под ноги, одной рукой расстегнул застежки.

И опять в голове возникло холодное, опасливо-расчётливое: ведь и сам футляр может быть заминирован, ибо дура, что в нём находится – оружие. Может быть, даже то самое… секретное. В незнакомом футляре лежало невесть что: гранатомёт – не гранатомёт, базука – не базука, миномёт – не миномёт, это было ни на что не похоже; действительно, дура, покрытая лаком, блестящая, с лупоглазым несимпатичным оком, с никелированными кольцами, обжимов, с аккумулятором, украшенным фирменной фабричной этикеткой.

«Может, это и впрямь то самое, что мы ищем, – подумал Ванитов, – «стингер»… этот чёртов «стингер»! – он поглядел на базуку с невольным уважением – неужели от этой штуки нельзя уйти, никакие отстрелы и манёвры не помогают? И именно её боятся лётчики – храбрые люди, перед которыми он готов хлопнуться на колени, помолиться им, спеть песню и вообще воздать должное?

Тем временем очнулся седобородый, Ванитов краем глаза засёк пробуждение душмана, подумал, что же тот будет делать – душман неслышно потянулся за шапкой, надвинул лохматый малахай на голову, враз становясь похожим на разбойника из странной восточной сказки, снег под разбойником зашевелился, поплыл в сторону, в тот же миг он вскочил, взнялся над самим собой и, ловко вывернувшись, саданул ногой Ванитова.

Но это только пленнику показалось, что он извернулся по-звериному, опечатал шурави – он не донёс ногу до Ванитова, его на ходу подсёк Бессарабов, и душман с лёту завалился под мотоцикл, под коляску, только ноги его дёрнулись, зажали воздух, будто пассатижами, и застыли.

– Смотри не убей! – предупредил Ванитов. – Вдруг пригодится?

– Зачем?

– А вот из-за этой штуки, – Ванитов тронул ботинком край футляра, – объяснить, что это за виолончель!

– Не убей… Это он чуть тебя не убил!

– Спасибо, – не дав закончить приятелю, Ванитов поклонился – ему стиснуло болью руку, но он сдержался, лишь только по лицу поползла тень, да глаза сжались в щёлки, словно Ванитов целился в прорезь, готовый продрать мишень пулей.

Душман застонал безъязыко под люлькой, зашевелился, снова сжал ногами воздух.

– Вытащи его оттуда, – попросил Ванитов, – сам он не вылезет.

– Иди сюда, сердешный, – Бессарабов, ухватив мотоциклиста за полу халата, выволок на чистое пространство, усмехнулся, когда тот выплюнул изо рта мёрзлую кашу – нахлебался под завязку, под коляской осталась целая яма – столько снега душок смолотил, наверное, никогда так плотно не обедал; седобородый пожевал ртом, похрустел и замычал, произнося что-то членораздельное. – Чего он просит? – спросил Бессарабов.

– Шапку надень ему на котелок, – сказал Ванитов, понимавший язык, – товарищ боится простудиться. Что это? – спросил он у душмана по-пуштунски, ткнул ногой в пенал.

Душман по-птичьи зорко стрельнул глазами в сторону и замолчал.

– Сука! – коротко сказал Бессарабов. – с оружием взяли – пули достоин. Кокну – и вся недолга!

– Не надо, он может пригодиться.

– Вечно ты цацкаешься с ними! Вот прикончил бы он тебя – и не цацкался бы. Лежал бы, вытянув ноги, как те, – Бессарабов, приподняв подбородок, повёл в сторону захламлённой, вскопанной коротким боем долинки, – а возможностей выровнять шансы у тебя было много.

– Я же сказал тебе «спасибо», – произнёс Ванитов, щека у него нервно дёрнулась, побелела – на красном загорелом лице образовалось странное светлое пятно – это был старый след: когда-то Ванитов поморозился в горах, – он спросил вторично, терпеливо, потыкав ногой в футляр: – Что это?

Душман коротко сплюнул себе под ноги.

– Не хочешь говорить – не надо, – Ванитов вздохнул и сунул руку в карман, извлекая оттуда обычный прозрачный пакет, – напрасно не хочешь говорить…

На лице седобородого возникла беспокойная суматоха, брови сползлись в одну линию, ткнулись друг в дружку, не выдержали натиска, под углом потянулись вверх, сложились на манер шалаша, в глазах засветился страх – замерцали неприятные точки, искристое мелкое сеево, зрачки высветлились, сделались плоскими. Ванитов встряхнул пакет, поглядел на седобородого. Исцарапанное окровавленное лицо его побледнело, на лбу проступила сукровица – душман испугался, просипел, едва шевеля одеревяневшими непослушными губами: