Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русский климат оказался малопригодным для теплолюбивых турок. Сильные морозы и недостаток теплой одежды приводили их к частым простудам и даже смертям. Русская пища — «грубая и малопитательная», по заключению земского врача, — тоже мало подходила турецким невольникам. За зиму умерло двадцать пленных, все они были похоронены по мусульманскому обряду на специально созданном для турок кладбище.
Турки без дела не сидели — участвовали в общественных работах по благоустройству города, зарабатывали за свой труд деньги. Часть денег выдавалась пленным на руки, остальное шло на их содержание. Сохранился документ, в котором земская управа сообщает о привлечении одиннадцати пленных к уборке городских дворов, за что им было выплачено девять рублей. Считается, что городской парк в центре Калязина был разбит турками. Турки выкопали в нем пруд, существующий и поныне, обсадили его березами. Пускали в городской парк за плату, нижним чинам и собакам вход был воспрещен. После окончания войны и заключения Сан-Стефанского мирного договора в середине 1878 года все выжившие пленные турки были отпущены на родину.
Елена Михасик, научный сотрудник краеведческого музея Калязина, водит меня по музею, показывает фрески из взорванного и ушедшего под воду Троицкого собора. В 1466 году Троицкий монастырь посетил тверской купец Афанасий Никитин. Вот что он записал в своей книге «Хождение за три моря»: «Поидох вниз Волгою и приидох в монастырь Колязин ко Святей Троицы живоначальной... и у игумена благословив у Макарья... и с Колязина придох на Углеч, с Углеча на Кострому...».
Петр I совершал свои потешные походы до Калязина, свидетельством чему — гипсовый слепок его длани.
Валенок немецкого часового снят с захваченного в плен «языка» и подарен музею, валенок необычной для нас формы: на ремешках, с негнущейся деревянной подошвой. В таком валенке никого не догонишь и сам далеко не убежишь. А между тем еще перед Первой мировой в городе насчитывалось восемь тысяч кустарей-валяльщиков, за каждого из которых немецкое военное ведомство заплатило бы золотом.
В 1654 году в Калязин приехала, спасаясь от чумы, царица Мария Ильинична и привезла с собой коклюшечниц, с этого времени берет начало калязинский кружевной промысел. Полного расцвета кружевное ремесло достигло в XIX веке. «Пройдите по улицам города, и вы услышите звон коклюшек на улицах и в окнах домов...» — писал о Калязине некий путешественник. Калязинские кружева поставлялись во все страны Европы и на Восток — вплоть до Персии. Секреты изготовления и отделки кружев передавались от родителей детям — в каждой семье они были свои. Может быть, поэтому полной неудачей закончилась попытка возрождения кружевного промысла в наши дни.
Кружевами славен был Калязин, а еще — цветными изразцами. На поливных камнях изображались сказочные герои — похожие на людей птицы и звери, цветы, травы, деревья. Но и этот промысел остался в прошлом.
В сторону Углича
Утром отплываю. Теплое прощание с Франковским, вручившим мне сумку с картошкой. Почему-то все доброхоты первым делом стараются одарить меня картошкой.
— А для защиты у тебя есть что? — спросил Франковский на прощание.
— Только нож и топор.
— Надо бы обзавестись чем-то огнестрельным... — задумчиво сказал Виктор.
Покинув Калязин, третий день пробиваюсь в сторону Углича, третий день перемогаю встречный ветер и волны. Пробую идти под парусом галсами. Дважды пересекаю Волгу под косым углом в 45 градусов к ветру — для моего паруса и швертов это предел. От берега до берега здесь километра полтора. Волны бьют в борта, окатывают лодку пенными гребнями. Лучше б я крался на веслах вдоль берега. Дальше бы уплыл. Был момент, когда я, выбиваясь из сил, выгребал на обезглавленную колокольню у деревни Прилуки и едва не выскочил на фарватер, по которому шел трехпалубный теплоход «Константин Федин». Обидно было бы попасть под форштевень и утонуть от руки такого слабого писателя. Теплоход погудел предупредительно, и я погасил грот и демонстративно положил весло поперек лодки, пустившись по волнам в дрейф, чтоб не нервировать своими отчаянными маневрами капитана и рулевых.
Достигнув противоположного берега, по спокойной воде под его прикрытием вышел за мыс, а там — силы небесные!.. По реке бегут, как волки, серые волны с бурунами, а по небу надвигается туча, грозя шквалом и дождем... Сделав над собою усилие, все-таки оторвался от берега и, подняв зарифленный грот, пошел под углом к ветру и волнам. Туча все надвигалась, ветер крепчал, и я, в какой-то момент едва избежав опрокидывания, все-таки дрогнул, повернул к ветру кормой и поплыл по его течению, устав с ним бороться. Все мои последние, с таким трудом вырванные километры закрутились, как на скручиваемом спидометре, в обратную сторону. Пока я боролся с ветром, прошел дождик, намочивший мне куртку, с натянутыми же на ноги бахилами он ничего сделать не смог, поэтому ноги, слава богу, остались сухими.
Пристал к берегу и расположился лагерем в сосняке. Погулял по глухому, с густыми зарослями черники лесу. Моховые кочки мягко пружинили под ногами, что сообщало моей походке эротическую вкрадчивость и ощущение приятной вестибулярной невнятицы. Жалко было топтать мох, такой густой, сочно-зеленый. Вдоль берега везде следы москвичей, как известно, с некоторых пор оставляющих после себя повсюду обрывки самой массовой газеты рекламных объявлений «Экстра-М», усеявшей не только подмосковные леса и перелески. За какие-то двадцать минут набрал полную кепку подберезовиков, из них потом сварил грибной суп, добавив в него вермишелевый суповой концентрат.
Ночью грохот якорной цепи и крики по судовой трансляции — буксир с баржой сели на мель. Почему-то заплыли за красный ограничительный буй и въехали в отмель. Я спал в палатке, завернувшись в спальник. Сквозь сон слышал звон цепей в клюзах, и мне снился диковинный пароход туерного типа, о существовании которых я читал в книгах, передвигавшийся по Волге с помощью проложенной по дну реки толстой цепи, словно кот ученый из пушкинской сказки. Цепь эта с грохотом и лязгом поднималась с носа пароходной машиной, проходила через барабан с шестернями-звездочками и спускалась с кормы на дно реки. Для расхождения со встречным туером звено цепи расклепывалось или обрубалось, а потом пароходный кузнец снова сковывал цепь. По Волге от Твери до Рыбинска ходило полтора десятка таких
