Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко

Здесь, очевидно, самое время признаться в своей любви к этому месту. Ко всей этой местности, стянутой силовыми линиями к ее сердцу — стрелке канала Москва–Волга, словно к сердечнику электрокатушки. Это место представляется мне не менее эмблематичным, чем стрелка Васильевского острова в славном городе Петербурге. Я бы даже сказал, рискуя навлечь на себя, что в некотором роде они близнецы-братья. Это вопрос генезиса, конечно, общей метафизики места.

...Электропоезд Москва–Дубна несет вас вдоль линии канала имени Москвы, повторяя все изгибы и повороты голубой ленты, привязанный к ее фарватеру циркулями проектировщиков, но вы, пассажир электропоезда, об этом почти гомеопатическом сближении с большой водой можете и не догадываться. Хотя добрая половина пути проходит на расстоянии полета пущенного из пращи конского яблока, канал скрыт от вас лесополосой и насыпью автомагистрали. Только названия остановок говорят о месте вашего пребывания: Темпы, Соревнование, Ударный, Каналстрой...

В поезде вам могут рассказать о том, где стояли бараки каналармейцев, как их охраняли и водили на работу, где хоронили — кладбища там, там и там... а больница у них была в Старикове. Когда вышел приказ завалить усатого, вызвались трое добровольцев: отец и два сына. Скульптура вождя стояла на самой стрелке — лицом к морю. От постамента сбегает к Волге широкая лестница, последние ее ступени, теряющиеся в воде, зелены и склизки от водорослей. Широкие марши перемежаются площадками, на которых так удобно собирать привезенные лодки; вся водоплавающая общественность Москвы прошла через эту лестницу-чудесницу. Одна ножка циркуля проектировщика здесь уперлась в постамент, а другая организовывала вокруг нее окружающее пространство, выплясывала перед своей товаркой и так и эдак, стягивая к этой главной точке все остальные горизонтали и вертикали ландшафта.

На другом берегу канала — с неуверенно подъятой рукой, словно бедный родственник, — другой вождь, парный, но заваливать и его приказа пока не поступало. Белоснежные теплоходы огибали стрелку и давали длинные гудки в честь каменных вождей. Отец и два сына дождались наступления ночи, опутали веревками фигуру Сталина, после чего взревели шесть тракторов (в этом месте рассказа вы безуспешно пытаетесь рассадить троих мужчин в шесть кабин...), и каменный колосс рухнул с постамента, распавшись при падении на множество больших и малых фрагментов. Каменные останки были стянуты в ближайший лесок и, говорят, по сей день покоятся там, медленно погружаясь в травяную подстилку, зарастая лебедой и повиликой.

Происходило все это, как и было предписано в секретном циркуляре, под покровом ночной тьмы. Чего боялись? Не сопротивления — боялись праздного любопытства, здорового зубоскальства, способных принизить сакральность действа. Власть, когда это касается ее самое, робка и стыдлива.

Если пройти в сторону маяка и паромной переправы, можно увидеть у воды кое-какие детали цементного декора, украшавшие берега канала, — тучные снопы с серпами и т.п. элементы. Время и вода не пощадили их. Все сильно обветшало. Некоторые из фрагментов смыты со своих мест и обрушились в воду, — интересно, что цементные снопы с изнанки оказываются пустыми, словно скорлупа ореха, и это воспринимаешь как маленькое открытие. На берегу ржавеет брошенный ковш землечерпалки. Растопырив хищную щепоть, пытается схватить пустой ветер. Ржавый тюльпан, распахнувший свои шесть громадных лепестков. Канал рассчитан на сто лет, он питает своей водой большую часть Москвы. Берега канала осыпаются, заиливаются, зарастают травой и ярко-зеленым мхом.

Открывающийся перед вами ампирный вид имеет свою точку метафизического голода — теперь мы знаем, какую. Она находится на стрелке, на том самом месте, в которое уперлась когда-то козья ножка лауреатского циркуля. На этом пустом бывшем постаменте можно загорать, разводить сигнальные костры, разбивать палатки (не рекомендую). По своему периметру он метров десять — большая такая квадратная клумба с цементными бортами. Кроме травы, на ней почему-то ничего не растет. Хочется думать, что не приживается.

Подойдя на веслах к самому углу дамбы, стал выгружать из лодки на косой каменный насыпной берег все свое хозяйство. Все-все, до последнего соснового полешка в носу лодки, завернутого в полиэтилен и предназначенного для растопки в непогоду, до последней фляги с питьевой водой. С этой стороны дамбы откос был невысоким — каких-нибудь метров десять-пятнадцать.

Постепенно, шаг за шагом, сделав бессчетное количество ходок, поднял вещи на дорогу. Сняв с лодки и парус, и мачту с поплавками, поднял и ее — с пятки на носок, уголком, поочередно занося вперед то нос, то корму. Через шоссе лодку помог мне перенести празднично разодетый парень, у которого не хватило решимости отказать мне в моей просьбе. Он приехал со свадебным кортежем к тому самому памятнику Ленину (друг женится!), у которого по сложившейся городской традиции даже сегодня фотографируются новобрачные. Неосторожно загляделся на мое хозяйство, разложенное вдоль обочины, — вот и получил. Ничего, перенес — не запачкался. Спустились вместе с ним и лодкой на плече к нижнему бьефу. Пожелал мне счастливого плавания и побежал догонять свадебную процессию. Прежде здесь не разрешалось даже рыбу ловить выше и ниже плотины — это была охранная зона. А шлюзование допускалось лишь в вечернее и ночное время, всякое фотографирование полностью исключалось.

Перебрался я через дамбу Иваньковской плотины за полтора часа. Наконец сел на воду, вышел на фарватер, поднял грот и на легком попутном бризе пошел вдоль забранного в бетон, безликого и, в общем, скучного берега Дубны. С наступлением сумерек пристал к плоскому правому берегу в виду живописной церквушки в поселке Ратмино. 

Кимры

Чуден Кимрский плес при тихой погоде! На входе в бухту с одной стороны вас встречает грозный боевой корабль «Балтика», выкрашенный в серо-стальной цвет, с другой стороны — чуть менее грозный, потому что притоплен на один борт, другой корабль, тоже заслуженный и боевой.

Я правлю в сторону «Балтики». Прохожу под носом корабля и, загнав лодку в узкое пространство между профильным изгибом корпуса и причалом, выбираюсь из кокпита.

По трапу навстречу мне спускается человек лет тридцати надежного такого капитанского вида, в морском бушлате без знаков различия. Эдуард Фомичев — старпом этого минного тральщика, приписанного к Клубу юных моряков города Кимры. Тральщик подарен клубу моряками Балтфлота. Тот, что у другого берега бухты, притопленный на один бок, тоже минный тральщик и тоже подарен балтийцами. Его перегоняли в Алексин, поставили здесь на зимовку, а про охрану забыли. За короткий срок судном завладели мародеры — охотники за цветными металлами. Жучки-мужички работали над