Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие - Николай Сагарда

Руфин в своем переводе Церковной истории Евсевия считает необходимым дополнить сообщение Евсевия указанием на деяния великого мужа, прославляемые под восточным и северным небом. Он рассказывает только о трех чудесных деяниях: об осушении озера, о чудесном перемещении скалы, об изгнании демона из храма Аполлона [143].

Св. Василий Вел., старший брат Григория Нисского, в книге о Св. Духе к св. Амфилохию (гл. 29) пишет, что св. Григорий при содействии Духа имел страшную силу над демонами и таковую приял благодать слова в послушание веры во языцех (Рим. I, 5), что, принявши только семнадцать человек христиан, весь народ как городской, так и сельский чрез познание привел к Богу; он изменил и течения рек, повелев им великим именем Христовым, и иссушил озеро, дававшее любостяжательным братьям повод к войне; а предсказания его о будущем таковы, что он ни в чем не ниже прочих пророков, и совершенно долго было бы пересказывать чудеса этого мужа, которого, по преизбытку дарований в нем, явленных по действию Духа во всякой силе в знамениях и чудесах, и сами враги истины называли вторым Моисеем [144].

Родство материала в приведенных сообщениях о жизни св. Григория Неокесарийского бесспорно: св. Григорий Нисский и сирийское житие большею частию говорят об одних и тех же событиях; Руфин излагает. три факта, а св. Василий Великий упоминает о двух из них, делая общее указание на страшную для демонов силу над ними св. Григория, которая лежит в основании повествований св. Григория Нисского и сирийского жития, и на дар пророчества, причем замечает, что совершенно долго было бы пересказывать чудеса этого мужа.

Прежде всего возникает вопрос о взаимном отношении между приведенными повествованиями. Речь может идти собственно о двух житиях — св. Григория Нисского и сирийском и только отчасти о сообщениях Руфина; что же касается кратких замечаний св. Василия Вел., то они получают значение лишь при оценке жития, изложенного св. Григорием Нисским.

Родство материала может происходить от взаимного — прямого или непрямого — пользования, от использования общего письменного источника, наконец, от независимого применения одного и того же устного предания.

По отношению к рассматриваемым житиям св. Григория Неокесарийского первый способ объяснения сходства устраняется, так как ни житие св. Григория Нисского не может быть выведено из сирийского жития, ни наоборот. Житие св. Григория Нисского подробнее сирийского жития: оно содержит больше чудесных деяний св. Григория Неокесарийского, дает иногда указания на историческую обстановку излагаемых событий и т. д. С другой стороны, и сирийское житие, несмотря на более краткий вид, заключает в себе такие черты, которые не позволяют видеть в нем простого извлечения из Григория Нисского: изложение событий в сирийском житии представляет такие особенности, объяснения которых нельзя найти у Григория Нисского; не везде повествование сирийского жития короче, но нередко длиннее и подробнее греческого. Поэтому теория взаимного пользования исключается и она, насколько известно, никем не применяется.

Два другие способа объяснения родства материала нашли энергичных защитников в лице В. Рисселя [145] и П. Кёчау [146]). Первый из них, изучивший сирийское житие в подлиннике и переводом на немецкий язык давший возможность ознакомиться с ним более широким кругам, видит в нем литературный памятник почтенной древности, или, точнее и правильнее, извлечение из произведения древней христианской литературы, о существовании которого мы доныне не имели никакого знания и оригинал которого, в высшей степени вероятно, потерян безвозвратно (S. 229). Из сравнения сирийского жития и похвального слова св. Григория Нисского В. Риссель делает вывод, что Григорий Нисский писал о житии и деятельности св. Григория Неокесарийского не по воспоминаниям христиан его родины, но на основании письменного источника, который он по обыкновению обвил блестящей риторикой, причем оставил в стороне все то, что не отвечало его образованию, его вкусу, а также возможности для него, как образованного человека верить тому, что заключалось в сказаниях. Этого нельзя было бы утверждать с такою определенностью, если бы в изображении Руфина нам не было дано в руки средство контролировать Григория Нисского и его работу, так как Руфин, очевидно, воспользовался тем же материалом и, как историк, сделал из него несколько иное употребление, чем оратор. Но этим, вместе с тем, объясняется еще и то наблюдение, которое доселе делали на основании сравнения известий Григория Нисского и Руфина,, именно, что Руфин в своем повествовании независим от Григория Нисского, что само собою приводит и к дальнейшему предположению, что Руфин должен был черпать из другого источника, чем жизнеописание Григория Нисского (S. 229–280). Точно также и сириец почерпал не из Григория Нисского, давая только извлечения из его похвального слова и только распространяя в некоторых случаях (S. 232). В. Риссель получил впечатление,·что у сирийца всюду находится большая первоначальность, почему он не мог быть зависим от материала Григория. Везде, где оказываются уклонения, можно понять, что они проистекают от Григория, а не от сирийца (S. 233). В. Риссель находит даже возможным объяснить, по каким основаниям Григорий Нисский переработал бывший в его распоряжении письменный материал. Самыми интересными Риссель считает те места, в которых Григорий Нисский ясно находит соблазн в чудесном элементе повествований, потому ли, что он не хочет предполагать у своих читателей слишком много способности и доброго желания верить в эти чудеса, или потому, что ему самому, тонко образованному, в греческом вкусе привыкшему к умеренности писателю, эти чудеса казались слишком грубыми и мало внутренне обоснованными. Ибо только таким образом можно объяснить стремление Григория изобразить отдельные из этих чудес разумнее и естественнее, или сделать их посредством объяснения чудесного вероятными. Именно большинство отклонений между повестью сирийца и похвальным словом Григория Нисского совершенно убедительно, по мнению В. Рисселя (S. 234), объясняется, как результат образа мыслей и воззрений Григория. Другие уклонения объясняются у Григория более сильным перевесом библейского колорита и библейско–догматического образа мысли. В первом отношении должно вспомнить о многих сравнениях с библейскими личностями, к последним должно возводить различные изменения в частностях. Отдельные уклонения допущены Григорием по церковно–правовым соображениям. Что касается материала, который Григорий Нисский дает в своем жизнеописании и которого нет в сирийском житии, то этот материал по большей части, если не исключительно, проистекает от самого Григория, а не из первоисточника. Сюда относятся прежде всего все украшения в изображении частностей, особенно в изображении видений и действующих личностей, сравнения с библейскими лицами и богато раскрытые образы, — словом, все то, что составляет риторический придаток Григория и в чем он, в других случаях такой тонкий писатель и оратор, нередко переступает границы умеренности и хорошего вкуса. Кроме того, Григорию Нисскому принадлежат введение и заключение, переходы от одного эпизода к другому, которые тем более должны быть признаны плодом свободного творчества Григория, что он изменял и самую последовательность отдельных рассказов. От Григория же Нисского происходит изображение ландшафта Понта, города Неокесарии и его окрестностей и изображение церковных отношений в Каппадокии ко времени св. Григория Чудотворца, как они развивались чрез его распоряжения во время трудного перехода от язычества к христианству, а также еще и различные подробности из жизни св. Григория и церковно–исторические разъяснения, как например, о гонении на христиан. Наконец, Григорию принадлежат и некоторые отдельные черты в изложении, которые служат лучшей мотивировкой событий.

Ho В. Риссель вместе с тем должен согласиться (S. 236), что при сравнении материала у Григория и у сирийца всегда необходимо иметь в виду, что в отдельных случаях часто трудно решить, где Григорий Нисский распространяет или упрощает изложение своего оригинала и где сириец сокращает свой оригинал. Однако, при всем различии в изложении и в материале в обоих житиях столько однородного, что непозволительно сомневаться в литературном родстве их и нельзя думать о возможности совершенно отдаленного соприкосновения только чрез предположение лишь различной письменной обработки одного и того же, первоначально только устно распространяемого, зерна повествования, так как кроме тесного соприкосновения в содержании, для чего можно привести примеры почти из каждого параграфа, наблюдается еще в различных местах совпадение в выражениях и при том в таком виде, как оно возможно только при литературной зависимости. Из этих наблюдений, по–видимому, должно было бы вытекать то заключение, что сирийское житие составляет источник для Григория Нисского, и в этом случае должно было бы предполагать, что весь материал, который Григорий Нисский предлагает как прибавку по сравнению с сирийским повествованием является свободным дополнением его самого. Но В. Риссель сам доказывает, что против предположения, будто Григорий почерпал из сирийского жизнеописания в той его форме, в какой оно известно нам в настоящее время, возбуждаются серьезные сомнения, которые имеют свое основание в том, что оригинальное произведение составлено было не на сирийском, а на греческом языке, как показывает уже объяснение названия реки Δύκος у Григория, которое в сирийском житии делается понятным только чрез обратный перевод на греческий язык. Против предположения сирийского оригинального произведения говорит резкий анахронизм, по которому епископ, посвятивший Григория Неокесарийского во епископа, был Григорий Назианзин: такая ошибка, по мнению В. Рисселя, понятна только в том случае, если в ней повинен сириец, допустивший ее при переводе и обработке греческого оригинального текста. К этим внутренним основаниям присоединяется и внешнее свидетельство в пользу греческого оригинала: сирийское житие в единственной рукописи, которая содержит его, находится за сирийским переводом Historia Lausiaca Палладия, так что отсюда можно заключить, что сирийское житие св. Григория точно также заимствовано из греческого оригинала.