Хроники Любви - Римма Глебова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но расстаться с ней я не смог. После ночи нашей любви я даже помыслить на эту тему был не в состоянии. А она смотрела на меня нежными и преданными глазами, обнимала, гладила меня и мой пиджак, просила, чтобы я вернулся с работы пораньше, и поклялась никуда без меня не выходить и вообще забыть, что на свете существуют магазины. Значит, в магазины я должен ходить один, как раньше. И не будет у меня подруги, о которой я было размечтался. Агата об одном твердит, чтобы я нашел способ ей помочь.
Так прошло две недели. Я дал Агате вторую пару ключей от своей квартиры и убедил ее не спешить искать работу — ее недавно уволили с должности секретарши по причине «несоответствия должности». Секретарша обязана идти навстречу всем пожеланиям начальника, он долго ее в этом убеждал, но не убедил, и уволил. Я понимал ее начальника. Видеть перед собой ежедневно упрямые и несогласные бирюзовые глаза, и еще эту фигуру и умопомрачительную походку — да надо ангелом быть или евнухом, чтобы не уволить. И я тоже не знал, как я её «уволю», то есть, расстанусь. Тут мне явилась совсем неожиданная мысль: бросить всё это к чертям, вести себя как все люди — как все нормальные люди, я ведь все-таки понимал, что веду себя ненормально в общепринятом смысле. И не понадобится уже Агате никакая помощь, ни моя, ни психиатра, я ее вылечу нашей любовью. И себя заодно. Ох, как я тут размечтался, сам себя не узнавал — мечтательность не мой образ жизни и поведения, иллюзии давно меня оставили, но вот…
Так, в приятных думах я бродил после работы по суперу, кидал в тележку пакеты с едой, положил две бутылки красного вина — Агата этот сорт любит, и встал, разглядывая заманчивые коньячные этикетки на плоских бутылках. Дорого, черт возьми. Ну и что? Или мы ничего уже не умеем?.. Видеокамеры следят, конечно, но ведь как повернуться, как наклониться… всё! Вдруг я ощутил смутное беспокойство и огляделся. Ничего опасного, пара покупателей в конце прохода, еще мелькнул сбоку женский силуэт и исчез за полками. Но мне всё равно казалось, что за мной наблюдают, и я предпочел поспешить к выходу, к кассам.
Заплатив за покупки из тележки, с тяжелым пакетом в руке я двинулся к выходу. И вдруг увидел перед собой арку… еще на прошлой неделе ее здесь не было! Но было поздно, я уже шагнул под нее, я переступил незримую черту, об этом тут же возвестил свистящий на противной высокой ноте тревожный сигнал. Я настолько ничего подобного не ожидал, что был в полном ступоре, и даже требование охранника немедленно снять пиджак, пока он этого не сделал вместо меня, не вывело меня из оцепенения. Дюжий молодец вынул из потайного кармана моего пиджака коньячную бутылку и высоко поднял ее, показывая выскочившей из-за кассы кассирше и столпившимся невесть откуда людям. Я только надеялся, что среди них не окажется в этот час знакомых и зло посмотрел туда… Агата! Стоит и смотрит. Никогда мне не забыть её отчаянный взгляд, сколько в нем было страдания, разочарования и безнадежной тоски. Только ее глаза, единственные на свете, могли всё это выразить. Ну что ж, теперь она поняла, что я ничем не смогу ей помочь. Но она уже не узнает, что я очень хотел. Еще немного усилий, и я бы смог. Ну, зачем, зачем она зашла в магазин, зачем она меня увидела, зачем стала следить за мной…
Мне дали за кражу коньяка восемь месяцев. Это немного. Если не учитывать, что я потерял работу и достойный статус среди своих, теперь уже бывших, сотрудников.
Первый месяц я еще надеялся. Женщины, они сентиментальны и жалостливы. Второй месяц я уже не ждал её. Мой обман, видимо, оказался слишком жесток для ее открытой и чувствительной души, и труден для ее понимания. Хотя должно было быть наоборот. Кто, как не Агата, должна меня понять? Если бы она пришла, я бы ей сказал, что очень хотел ей помочь, уже был готов ее спасти, но не успел. Я верил в эту сказку, сочиненную мной для себя, а что мне оставалось делать. Не вешаться же на оконной решетке, у меня ни шнурков, ни галстука нет. Да и потом… я люблю жизнь. Я люблю женщину с бирюзовыми доверчивыми глазами. Если бы она пришла, я бы больше никогда не… Хотя я понимал, что она не придет. Ну, а вдруг?.. Верить в свои иллюзии — всё, что мне остается. Ведь надо же во что-то верить. Я не Рембо, а всего лишь Рем, и силы черпаю не в мускулах, а внутри себя.
Однажды пришла в голову спасительная идея. Я заявлю, что я клептоман. И мне надо лечиться. Я потребую психиатра, повторю ему всё, что рассказывала мне Агата, и он мне безусловно поверит, потом, с полученной от него справкой о болезни я смогу жить дальше так, как мне захочется. Я очень воодушевился своей идеей, вполне безупречной.
Психиатр с сомнением отнесся к моему заявлению. И доложил тюремному начальству, что я обыкновенный вор. И хочу увильнуть от отбывания наказания. Ну да, Агата ведь говорила, что больные клептоманией почти никогда не признаются в этом. Им легче сказать, что они преступники, воры. Когда я выйду отсюда… у меня ведь сохранился ее телефон… А что я ей скажу, что?.. Я придумаю. Время у меня еще есть.
МАМА НЕ ВЫШЛА ЗАМУЖ
1. Хочу замуж!— Ека, я хочу замуж. — Заявила мама вечером. Ека делала уроки и не подняла головы. Мама походила кругом, рассматривая дочкину согнутую спину и повторила:
— Ека, я хотела бы выйти замуж.
Ека повернулась на крутящемся кресле, с написанным на круглом лице сожалением.
— Опять? Ты уже хотела. Три раза. И что? Тебе мало, опять неприятностей захотелось? Ты разве не поняла, что все разве — денные мужчины никуда не годятся? Они плохие мужья, и от них избавились, а ты хочешь подобрать. У Паши был характер ужасный, скандалил в каждую встречу с тобой, ревновал к прохожим на улице. Леонид деньги у тебя клянчил, а потом напивался. О Лазаре даже вспоминать не хочется, приглашал тебя в кафе, и ты сама за себя платила, ф-ф-фу! А одевался как, стыдно рядом постоять! А ты ему рубашки покупала и носки.
— Ека!..
— А что ты сердишься? Я хоть слова неправды сказала? И все они старше тебя были, то на восемь, то на целых десять лет.
— При чем тут это? Мужчина должен быть старше.
— Так то мужчина. А эти кто были?
— Ека!
— Что Ека? Екатерина я. А они со мной сюсюкали, будто мне три года, а мне 16 через месяц! Ну, и сколько лет твоему… новому?
— Тридцать пять.
— Тебе тридцать четыре… почти ровесник. Вот я ровесников терпеть не могу! Глупые, хвастливые, гамадрилы недоразвитые!
— Неужели в классе нет хороших мальчиков?
— Представь себе, нет. Есть один, ничего так… но он маленького роста.
— Но он еще вырастет… позже.
— Ага, буду я дожидаться. Он уже нашел маленькую девочку и дружит с ней, сумки носит. А сам… косится в мою сторону. Все мужчины — изменщики и ненадежные особи! Пора бы тебе это понять, мамочка! А этот… твой… тоже в разводе и детки есть?
— Лева еще не был женат. И деток нет, насколько я знаю.
— Ни фига себе! Никому, значит, не понадобился? Урод, что ли?
— Ека!!! Как можно, за глаза, такие вещи говорить? Он вполне нормальный, и даже симпатичный, где-то…
— Хм… где-то… А в кафе за тебя платит?
— Платит. И цветы покупает. Вон, букет стоит, это от него.
— Так себе букетик. Я думала, ты купила, и сэкономила. Мам… замуж собираешься, но даже не привела, я хоть посмотрю сначала. Без моего благословения ты теперь… Мы же договаривались, ты помнишь?
— Помню, как же… Я вообще стала на мужчин смотреть твоими глазами. Теперь мне — то вредный, то нудный, то жадный, то одет плохо… Так и в незамужних останусь…
— Мамуль, оставь свои комплексы. Подумаешь, замужем не была! Не твоя вина, что папа погиб, и вы не успели пожениться.
— Какая ты у меня разумная…
Мара подошла к дочке, прижала ее кудрявую темноволосую головку к груди. Кресло крутанулось, и Ека чуть не свалилась с него. Обе засмеялись.
— Завтра мы все едем в Луна-парк! — объявила мама, уходя в кухню.
— А на чьей машине? Как всегда, на твоей?
— Нет, на его.
— И правильно, пусть он бензин тратит.
2. ЕкаНу вот, опять. Каждый раз мама надеется, что это «её вариант». Ну почему женщины так хотят замуж? Непременно нужно за кем-то ухаживать, кормить, готовить немерено, стирать, рубашки гладить. И еще страдать, ревновать, в окна выглядывать — где ж он, милый друг. Совсем не ценят свободу, ну совсем. Не пойду я замуж, еще лет двадцать не пойду. А, ну да, будет мне тридцать шесть тогда. Наверно, уже можно будет выходить, если так это обязательно. А за кого?.. За нашего Вилли? Умора, он совсем старый будет. Филька-Филипок за Лейкой следом ходит, сумку таскает. А на меня смотрит. Вырасти сначала, потом смотри. Я на две головы выше его. Хотя, за эти полгода уже на одну голову, пожалуй. Вчера Лейка мне вдруг: «Пойдем, поговорим». Я ласково: «Пойдем, Леечка, пожалуйста». Вышли во двор, за угол школы. И эта козявочка стала наскакивать, коготки выставила. «Не трогай Филечку, он мой!» И лезет прямо в лицо. «Нужен мне твой Филиппок с ноготок!». Я её так легонечко толкнула, она и отлетела, упала и коленку ушибла. Побежала к Вилли жаловаться. А он этого не любит, и отшил.