Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова

Санта замялась. Слово, которое крутилось на языке, не могла позволить себе из уважения к памяти отца, а другое подобрать — сложно.

— Она очень следила, чтобы папа не злоупотреблял своими родительскими правами…

— Она его шантажировала свиданиями?

Но Данила — привычно проницательный. Да и жизнь живет, понимает, что да как…

И пусть первым порывом было мотнуть головой, Санта снова пожала плечами и вздохнула.

Потому что тогда сама этого всего не понимала, не замечала, не фиксировала. Была ребенком. Причем счастливым, любимым, обласканным. Жила в идеальном мире, не подозревая, как дорого этот мир обходится её отцу и отчасти матери.

— Это было сложно всё… Насколько я понимаю, они были очень подвержены влиянию своей матери. А она — очень обижена…

— Что их совершенно не оправдывает…

Данила уточнил, хоть и не должен был, а по сердцу Санты разлилось тепло и нежность. Она даже улыбнулась благодарно. А потом ещё раз — смущенно, когда Данила игриво щелкнул по носу. Проехался по щеке, погладил…

— Я правильно понимаю, что когда появилась твоя мать, отец уже в разводе был?

Задал не самый деликатный вопрос, но Санте нечего было скрывать и нечего стыдиться.

У Елены и Петра всё было честно. Её мать — не разлучница. Отец — не изменщик. И как бы первая жена и дети от первого брака с её легкой руки его поступки ни интерпретировали, единственная закономерность состоит в том, что когда двое рушат — брак рушится. Если двое строят — он стоит.

— Наверное, папина первая жена считала, что он слишком быстро оправился. До последнего вела себя так, будто имеет на него больше прав…

От воспоминаний о самых сложных днях жизни — когда отец умер — у Санты всегда по коже шел мороз. И сейчас тоже. Даже тогда «та женщина» пыталась задвинуть Елену. Даже горе не заставило заткнуть обиду поглубже хотя бы на несколько дней. Хотя бы из уважения к памяти. Но на Данилу всё это вываливать Санта не стала бы. Стыдно даже озвучивать. Да и он наверняка понимает без слов.

— Поэтому я с ними не знакомилась…

Чтобы не уходить в дебри, Санта вернулась к ответу на изначальный вопрос. Приободрилась, садясь ровнее, расправляя плечи.

Чуть зарделась, запоздало осознав, что вообще-то голая, а мужской взгляд не просто сам собой соскальзывает вниз по шее и ключицам…

Но Данила почти сразу отрывается, возвращается к лицу с её первым новым словом:

— У нас довольно большая разница в возрасте. Мы — разнополые. Отчасти и сам папа списывал на это отсутствие обоюдной заинтересованности. Конечно, понимал, что проблема куда глубже, но я не раз слышала, когда они говорили с мамой, что ему хотелось бы, чтобы когда мы вырастем… Поняли. Смогли поддержать… Он об этом мечтал. К сожалению, этого не случилось.

— А мама твоя?

— Ей было сложно, но она никогда папе ничего не говорила. Во всяком случае, я об этом не знаю. Она — тонкий человек. Её легко обидеть. Когда Игнат стал постарше — он в принципе перестал подавать признаки адекватности. Они почти не приезжали к нам… И слава богу. Но если где-то пересекались — он обязательно маму колол. До сих пор помню, как мне было за неё обидно. И как сложно было держать язык за зубами. Но чем закончится, если не пропускать мимо ушей, мы знали.

— А Макар?

— Макар… — Санта повторила имя второго брата, задумавшись. Поймала себя на мысли, что «исповедоваться» перед Черновым — легко. А ещё на том, что она рассказывает об их глубоко-семейном постороннему для Щетинских человеку впервые. — Он всегда мерк на фоне Игната. Куда старший — туда и он. Я думаю, он не испытывает к нам такой яркой ненависти, как его мать и брат. Но и на нашу сторону в жизни не станет. Я до сих пор помню скандал на папин День рождения… Мы дома праздновали. Были гости… Папа светился… Игнат с Макаром тоже были. Уже взрослые. Игнат только закончил университет. Вечно недовольный. Как одолжение делает своим присутствием. Он подошел к папе, они о чём-то шептались, потом ушли в кабинет… И всё было хорошо, а потом…

Санта закрыла глаза, не сдержавшись. Обняла себя руками, потому что снова мороз, окатывает стыд, дрожью пробегается злость…

— Он считал, что отец обязан был взять его в свою практику после выпускного. Отец считал, что он обязан дать образование, и что обязан не вмешиваться. Коса нашла на камень. Он кричал тогда ужасные вещи. Уже в коридоре. Я помню, как было ужасно стыдно перед собравшимися, которые всё слышали. Каждое слово. Каждое обвинение. Незаслуженное. Потому что он был прав, а Игнат…

Санта не договорила. Но тут и не нужно. Выдержала паузу, закончила:

— Игнат ушел, хлопнув дверью. Макар — следом. Не потому, что оскорбился за брата. Просто он всегда всё делал, как старший. Игнат полжизни обвинял моего отца в том, что посмел бросить их ради меня. Что забыл своих детей, хотя это была ужасная ложь. Папа всегда о них думал. Он ни на минуту о них не забывал. И только сейчас я узнала, насколько же он был лицемерен. Что он-то своего ребенка действительно забыл… И ему так с этим хорошо…

— А если бы ты была на месте своей матери? Зная всё это, стала бы?

Новые вопрос Данилы удивил не меньше, чем тот с которого в принципе начался её рассказ. Санта нахмурилась, пытаясь переварить. Но дело в том, что:

— Я никогда о таком не думала…

— А если в теории…

— У меня не такая же ситуация. Я люблю тебя. Мне не надо думать…

— Поэтому я и спрашиваю: в теории, Сант…

Санте хотелось бы, чтобы Данила не настаивал. Потому что она не готова оценивать, правильно ли поступила её мама. Стоило ли их с Петром счастье сложностей, которые его сопровождали. Знала на все сто, сама Елена ответила