Океан. Выпуск двенадцатый - Юрий Оболенцев

Кадровик лихорадочно вспоминал все прежние поступки штурмана и ничего понять не мог.

— Вы не знаете, почему он так мог сделать? — обратился начальник.

— Не-ет, даже не догадываюсь, — чуть заикаясь, ответил тот.

— Вася, у меня мечта попасть на самый отстающий теплоход, какой только есть в пароходстве.

— Ты что? Зачем тебе это нужно? С отличием закончил училище, тебе прочат капитанский мостик на самом современном теплоходе, а ты о какой-то колымаге бредишь.

— Себя надо проверить. Понимаешь — себя. На что ты годен. А для этого необходимо начать с самого низа, — горячо доказывал другу высокий худощавый парень в чуть заломленной набок мичманке.

— Брось чепуху молоть, Голованов. — Василий положил руку другу на плечо. — У тебя направление на пассажирский теплоход — и какой! Чистенький, свеженький, нарядные пассажиры, пассажирочки.

— Брось, Вась. Я же серьезно.

— А я что — шучу? Мне вот предложили работать в кадрах, так я сразу согласился. Ничего, что инспектором. Главное — на берегу, дома.

— Скучное дело.

— Ну и что? Зато работа потише. А еще, — Василий подмигнул, — я буду чаще видеть симпатичных девчонок.

— Вот-вот, это у тебя на первом плане…

Прошло с того разговора два года, и вот Чухлеб стоит перед начальником пароходства, а тот молча листает дело его друга…

— А чем проштрафился Голованов, если вы его перевели с пассажирского судна на плотовод?

— Ничем, сам пожелал.

— Пожелал?! Чудеса! А почему я не помню этого?

— Вы были в отпуске, подписал приказ о переводе ваш заместитель.

— Читаю — одни благодарности. Чего же не хватало ему, Голованову?

— А ему всегда хотелось чего-то такого…

— Чего такого?

— Да где потруднее да погорячее.

— Погорячее, говоришь? Выходит, вскипятил воду. — Начальник пароходства отодвинул дело в сторону. — Принеси-ка мне дело капитана плотовода.

— Прямо сейчас принести?

— А когда же?

Чухлеб рванулся к выходу. Задел ногой за стул.

«К неприятности», — тут же кольнула догадка. В деле капитана плотовода была докладная директора судоремонтного завода о том, что в период ремонтных работ тот неоднократно встречал капитана Трегубова в нетрезвом состоянии. Мер к капитану не принимали…

Так оно и получилось. Начальник пароходства прочел докладную, взглянул на кадровика.

— Что ему за это было?

— Ничего, Николай Михайлович. Перед открытием навигации время напряженное.

— При чем тут время? — раздраженно перебил начальник. — Вот во что обходится безалаберность. Кстати, сколько лет вы работаете в кадрах пароходства?

— Был инспектором два года, теперь — начальником.

— Привыкайте работать более серьезно…

КАПИТАН ПЛОТОВОДА

Волны вскипали за кормой буксировщика. Откатываясь к берегам, ударялись о них и исчезали. По всей ширине реки плыли ошметки пены, рыхлые недотаявшие льдины. То тут, то там выныривали набухшие бревна — топляки, так и норовившие угодить под нос судна, проползти по днищу и задеть винт. Буксировщик шел за первым плотом. Навигация предстояла трудная. Сильный паводок снес некоторые причалы, унес подготовленный для сплава лес.

Матрос Василий Бойко вяло покручивал колесо штурвала, поглядывал на левое крыло капитанского мостика, где стоял задумчивый капитан. Стычка с директором судоремонтного завода, потом затяжка времени с освобождением причала — все это волновало Трегубова. Капитан покусывал нижнюю губу, немигающе глядел на неспокойную воду реки, нервничал. Директор завода оказался человеком принципиальным и твердо настаивал на том, чтобы капитана отстранили от навигации. Но попался сговорчивый кадровик… Ладно, как-нибудь утрясется дело. Вот только как штурман?

Голованова он впервые увидал на совещании портовиков накануне открытия навигации. Среди знакомых капитанов, ветеранов флота, курсантов, работников порта он ничем не выделялся. Правда, лицо у него было не речника, сразу видно. Оно было больше похоже на лицо грустного музыканта. Но когда слово предоставили Голованову, все поразились живому, продуманному выступлению. О деле говорил. И как! Задел за живое. И вот теперь такой оратор ходит в его подчинении. А не специально ли его подослали, чтобы сменить его, капитана? Это тревожило. Понятно, Голованов молодой, энергичный.

Трегубов был из сибиряков, из тех, кого природа наделила молчаливостью на десятерых, силой на пятерых. Пошел он в деда, который всю жизнь землю пахал — случалось, и на быках. Рассказывали: заупрямился как-то бык, встал — и ни туда ни сюда. Как ни понукал дед, как ни кричал — хоть бы что. Упрямым оказался. Разъяренный дед подскочил, кулачищем в лоб быку трахнул — тот так и упал замертво. Оттащил его дед в сторону, сам стал в упряжку с другим быком. Так и допахали в паре бык с человеком. Потом, правда, дед жалел, что прихлопнул хорошего быка.

Трегубов понимал — неприятности еще впереди. Закроется навигация, соберутся речники, начальник пароходства выступит с докладом, подводя итоги года, и, конечно, назовет фамилию Трегубова среди нарушителей трудовой дисциплины. Неприятно. Начнут на всех собраниях склонять…

Расстроенный Трегубов повернулся к рулевому:

— Так и держи, не рыскай, тут все прямо. — Вышел из рубки и, стуча сапогами по лестнице, спустился к себе в каюту.

— Голованов, зайди-ка, — послышался его хрипловатый голос.

Хлопнула дверь каюты.

— Вызывали? — Штурман, чуть пригибаясь, вошел к капитану.

— Да, хотелось бы поговорить, а то как сычи. — Выставил на стол бутылку водки.

— Сергей Михайлович, я не буду. — Штурман взглянул в глаза чуть смутившегося капитана.

— Мне-то что, предложить, а там как хочешь. — Он убрал водку. — Я хотел по-человечески.

— Давайте поговорим. — Штурман сел на стул.

— Не-е, так откровенного разговора не получится. Не душой думать будешь, головой, а я хочу, чтоб от сердца все шло.

— Так и будет от сердца, Сергей Михайлович.

Капитан резко взглянул на штурмана, и Голованов понял: душевного разговора у них не получится.

— Отказываешься? — спросил капитан.

— Отказываюсь, вы уж извините.

— Смотри, Голованов, не дашь себе разрядиться, сердцу будет больно.

…Размолвка между штурманом и капитаном от экипажа в тайне не осталась. Взволновала она и Василия Бойко. Он вспомнил, как когда-то, воображая себя бывалым речником, мог опоздать на вахту, отстать от рейса. А все потому, что капитан, к которому он попал, сам не был дисциплинированным и дисциплины ни от кого не требовал. И пошло-покатилось. Теперь его считают неисправимым, а иные подшучивают: дескать, ты, Бойко, кандидат на скамью подсудимых. И стало на душе у Бойко обидно. Неисправимый. Никогда он не хотел быть таким…

МАТРОС БОЙКО

Впервые он увидел парня в форме речника в школе на вечере. Как он попал в далекий поселок нефтяников, понять было трудно. Видимо, приехал к кому-то, а девчонки пригласили. Матрос острил, громко смеялся. Смеялась и Людка, в которую был тайно влюблен Вася Бойко. Она даже не смотрела на него, а потом… Потом, взяв под ручку морячка, вышла из школы. Васек выбежал из школы. А как-то раз в газете прочел объявление о приеме в мореходку. Послал документы, пришел вызов. Дома, конечно, ахи, охи. Куда? Зачем? Все рядом. Хочешь быть нефтяником — пожалуйста, хочешь быть спортсменом — стадион рядом. Море, реки — они так далеко! Но у Васька на руках вызов.

Родители успокоились, стали собирать сына в дорогу. Отец, склонившись над картой железных дорог, высчитывал километры.

— Выходит так, до Красноводска поездом, там самолетом до Астрахани.

— Вот тебе три банки варенья, — сказала мама, — айвовое, вишневое и смородиновое. Ешь!

— Деньги в узле, — шепнула бабушка.

— В крупных городах крупные жулики, — подняв высохший палец, подметил, кашляя, дед. — Держи все при себе. Засмотришься — вмиг сопрут.

Васек кивал в знак согласия головой, хотя совсем не помнил, где какое варенье, где в узле деньги. Главное — вызов был в кармане.

Через несколько дней Бойко оказался в Астрахани, городе, пахнущем арбузами и рыбой. Запах рыбы доносился с Волги, запах арбузов — откуда-то с песчаников.

Кондуктор трамвая подсказал, как найти мореходку. Вышел Василий, заметив якоря. Достал вызов, протянул стоявшему вахтенному.

— Э, да тебе не сюда. Тебе в речное.

— Куда? — удивился Бойко.

— В речное училище, а здесь школа. Чувствуешь разницу? То-то. Так что топай, тебе еще далеко. — Но неожиданно вахтенный заметил, что Бойко в кедах. — Спортсмен?

— Левый нападающий.

— Честно?