1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Однако в данных случаях даже телеграммы ЦК ВКП(б) за подписью самого Сталина спасли уже намеченные жертвы лишь на какое-то время. Я.И. Весник был расстрелян в ноябре 1937 г., бригинженер А.И. Побережский в июле 1938 г. осужден к 10 годам заключения и умер там в 1944 г.

Уже к концу 1936 г. нередко живые стали завидовать умершим. Варлам Шаламов вспоминал, как в декабре 1936 г. его родственница на поминках только что умершего мужа сказала задумчиво:

«– В сущности, Володя был счастливый человек.

– Почему вы так думаете?

– Ну, никогда в тюрьме не сидел»84.

Ощущение какой-то безнадежности, беспомощности перед надвигавшимися событиями, невозможности изменить свою жизнь охватывало и некоторые слои лишенной паспортов сельской молодежи. Вот лишь одна российская вариация вечной темы о Ромео и Джульетте образца Тридцать седьмого года. В деревне Заозерье Лужского района Ленинградской области работала младшим конюхом колхоза А.А. Пожарнова. 26 марта 1937 г. она подала заявление с просьбой отпустить ее «в школу летного дела». Но правление колхоза отказало ей «за отсутствием средств и рабсилы в колхозе». В это время в краткосрочный отпуск прибыл ее друг-краснофлотец М.А. Багров. 1 апреля они пошли якобы на охоту, а в действительности, как говорилось в спецсообщении особого отдела НКВД, «легли, обнялись и Багров сначала выстрелил в сердце и убил Пожарнову, а вторым выстрелом убил себя». И был-то у них лишь старенький проржавевший наган с тремя патронами. На месте их гибели нашли пять предсмертных записок. Миша и Тося просили похоронить их в одном гробу. Краснофлотец Багров, имевший за время службы лишь благодарности, писал своему другу Васе: «Навсегда до свиданья, я больше жить не хочу». В одной из записок Тоси Пожарновой говорилось: «Дорогие родители, почему я вас покидаю, так как в этом колхозе жить продолжать не могу. Неужели я за шесть лет не заслужила справки, и я больше кончаю жить на свете…» И подобная трагедия не была исключением. Только в одном этом сельсовете за год с небольшим зарегистрировано 13 самоубийств, из них лишь одно без смертельного исхода85.

По свидетельству армейского комиссара 2-го ранга Г.С. Окунева, весной 1937 г. Сталин пришел к выводу, что «мы находимся в состоянии полувойны»86. Очевидно, в виду имелась международная военно-политическая обстановка. Что же касается оценки внутриполитической ситуации, то можно с полной определенностью сказать: приступив к повсеместной организации большого террора, высшее партийно-государственное руководство СССР вступило с народом своей страны в самую настоящую войну.

В РККА

Личный состав Рабоче-крестьянской Красной армии жил своей специфической, во многом обособленной жизнью, руководствуясь соответствующими уставами, наставлениями, инструкциями, а главное – приказами и распоряжениями наркома и прежде всего своих непосредственных командиров и начальников. Он повседневно и напряженно занимался своим главным делом – повышением боевой и политической подготовки. Но в то же время бойцы и командиры РККА были самым теснейшим образом, можно сказать – неразрывно связаны с местными советскими, партийными, хозяйственными, комсомольскими органами, со всем гражданским населением необъятной страны. И все более сгущавшаяся мрачная атмосфера подозрительности, доносительства, массовых арестов, страха, окутывавшая жителей страны, не могла не оказывать своего вредоносного воздействия и на атмосферу в армии и на флоте.

Тем более что для подобного нагнетания атмосферы страха в армии существовали и внутриармейские основания. Наряду с целой системой политорганов, партийных организаций с первого дня создания Красной армии неустанно следили за каждым шагом военнослужащих и зоркие очи штатных и секретных сотрудников ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Целая сеть особых отделов в армии и на флоте действовала буквально «без сна, без отдыха». Так было в годы Гражданской войны, так продолжалось и после ее окончания. Особенно пристально они наблюдали за классовой принадлежностью военнослужащих, стремясь выявить всех «классово чуждых». А затем, с помощью политотделов, принимали меры по удалению их из армии.

В специальной докладной записке Центральному Комитету ВКП(б) «О командном и политическом составе РККА» (май 1931 г.) Я.Б. Гамарник сообщал о проведении большой работы по тщательному выявлению и очистке политсостава от лиц, служивших хотя бы и короткие сроки (два-три месяца) в белых армиях. Всего за 1928–1930 гг. уволено было из армии 242 человека «бывших белых», в основном – политруки, завбибы (заведующие библиотеками), учителя. В течение апреля – мая 1931 г. проводилось увольнение (или передача в резерв) последней оставшейся группы около 150 человек, в том числе около 50 человек старшего и высшего политсостава. Кроме увольнения из армии, за 1929–1931 гг. свыше 500 человек, служивших ранее у белых, были сняты с работы на политдолжностях и переведены на административно-хозяйственную и командную работу. (Такова была специфика подбора кадров политработников в то время.) Эти мероприятия, докладывал начальник Политуправления РККА, «позволили полностью очистить политсостав во всех звеньях от бывших белых»87.

По крайней мере, с конца 20-х годов Особые отделы сообщают руководству военного ведомства о наличии в РККА различного рода контрреволюционных организаций. Достоверность всех этих докладов нуждается в дополнительной проверке, но тогда она сомнению не подвергалась и принималась как данность. Но те «дела», которые в 50-х годах удалось проверить Главной военной прокуратуре, оказались сфабрикованными сотрудниками особых отделов.

Постановлением коллегии ОГПУ при СНК СССР от 27 февраля 1927 г. 23 человека, либо состоявших на воинской морской службе, либо до революции служивших «в царском флоте», были осуждены за участие в якобы существовавшей контрреволюционной монархической организации на Балтийском флоте. Из них 20 человек приговорены к заключению в лагерь на различные сроки (в том числе семеро – на десять лет каждый)88. Командир 1-го дивизиона эсминцев Балтфлота Н.А. Вартенбург был осужден к лагерному заключению сроком на три года. Его этапировали в Соловецкий лагерь. А затем, как писала позднее его вдова, «на 3 года в Сибирь и по истечении этого срока на 3 года минус три»[11]89. В 1948 г. он умер в Ленинграде. Лишь 25 сентября 1956 г., по протесту генерального прокурора СССР, Военная коллегия Верховного суда СССР отменила постановление коллегии ОГПУ при СНК СССР и все ее последующие постановления по этому делу, а самое дело предписала производством прекратить «за отсутствием состава преступления»90.

Командир и военный комиссар 44-й стрелковой дивизии член ВУЦИК, 35-летний Ярослав Антонович Штромбах, уроженец Чехословакии, член ВКП(б) с 1918 г., награжденный орденом Красного Знамени, был арестован 4 декабря 1930 г. К моменту его ареста органы следствия никаких материалов не имели. Но некий А.А. Водседалюк «показал» на Штромбаха. Впоследствии он от своих показаний отказался, но черное дело было сделано. Штромбаха обвинили в том, что он шпион чехословацкого Генштаба, неизвестным нам путем получили «признательные» показания, и по постановлению коллегии ОГПУ от 20 мая 1931 г. он был присужден к расстрелу. И только в мае 1959 г. это постановление было отменено. Штромбах был посмертно реабилитирован, ибо в ходе дополнительной проверки установлено, что никаких данных о его причастности к агентуре разведорганов бывшей буржуазной Чехословакии в соответствующих архивах КГБ – НКВД СССР и Чехословацкой Народной Республики не имеется91. Не имелось их и в 1931 г. Но истина тогда никого из членов коллегии ОГПУ не интересовала…

С июля 1930 г. по май 1931 г. Особым отделом ОГПУ морских сил Черного моря был арестован 21 человек за участие в контрреволюционной организации, якобы существовавшей в морских силах Черного моря. Все обвиняемые по этому «делу» были выходцами из дворянской среды или других привилегированных сословий старого режима и в большинстве своем служили офицерами царского флота. Теперь они занимали важные посты на флоте. Среди арестованных были командир дивизии крейсеров Г.Г. Виноградский, командир дивизиона эскадренных миноносцев Ю.В. Шельтинг, главный корабельный инженер Севастопольского Главного военного порта С.Н. Котылевский, командиры подводных лодок: № 13 – Б.С. Сластников, № 14 – К.К. Немирович-Данченко, № 15 – В.К. Юшко и др.

Все они на следствии показывали только о том, что, собираясь вместе у кого-то на квартире в семейной обстановке, занимались распитием спиртных напитков, танцами и вели разговоры на бытовые темы (об очередях за дефицитными товарами, о случаях некультурного обслуживания покупателя, о взаимоотношениях на службе с начальниками и т. п.). Особый отдел, однако, расценил это по-другому – как обсуждение мероприятий партии и правительства с враждебных позиций, высказывание недовольства положением, в котором находились старые военные специалисты. И все это квалифицировал как наличие контрреволюционной организации в морских силах Черного моря. И особисты настолько энергично действовали, что сумели добыть у 15 человек арестованных «признательные показания» о принадлежности к ней (шестеро все-таки устояли). По постановлению коллегии ОГПУ от 6 июня 1931 г. трое были приговорены к расстрелу, 12 человек – к заключению в ИТЛ на 10 лет каждый и т. д. Позднее это постановление было пересмотрено, 15 человек были досрочно освобождены из заключения. Однако полностью они были реабилитированы лишь 29 мая 1958 г. (многие посмертно)92.