Девичий виноград = Дерево, увитое плющом - Мэри Стюарт

Я оставила дверь на кухню открытой.

Было очевидно, что в душе миссис Бэйтс и ее мужа не возникло никаких сомнений по моему поводу, но настоящее испытание еще предстояло, и если возникнут какие-то вопросы, каждое движение в первый день приобретет огромную важность. Поэтому я оставила дверь открытой и чувствовала спиной, как Лиза с Бетси наблюдают за моим шествием по плитам пола, за тем, как я толкаю зеленую дверь в передний холл и без колебаний направляюсь направо до того, как дверь захлопнулась за спиной.

«Это очень простой дом, — говорила Лиза. — Построен в форме буквы L. В одном крыле — кухня, посудомоечная и то, что раньше было молочной. Но теперь масло и сыр делают в здании, поэтому там прачечная и гладильная. Покрытая зеленым сукном дверь отделяет кухонное крыло от основной части дома. Это не ферма, можно сказать, маленький помещичий дом. Построен около ста пятидесяти лет назад на фундаменте старого дома, который был разрушен. Изображение старого угрюмого квадратного дома есть в книге Бьюика «Нортумберленд». Новый — совсем другой, простой, но и грациозный тоже. Главный холл квадратный, почти как дополнительная комната… широкая лестница напротив главного входа… с одной стороны — гостиная, с другой — столовая, а за ней библиотека, ее используют как офис… спальня твоего дедушки — большая комната спереди, над гостиной…»

Когда зеленая дверь захлопнулась, я прислонилась к ней на секунду и позволила себе остановиться. С того момента, как я встретила Бэйтса на Вышке, не могло пройти больше трех четвертей часа, но я уже совершенно замучилась. Мне нужны были две — три минуты, чтобы собраться, прежде чем идти наверх…

Огляделась. Такой холл — редкость для фермерского дома. Дубовый паркетный пол, старый из резного дуба шкаф у стены, очень красивый. Несколько бухарских ковров на медового цвета дереве пола выглядели потрясающе. Простые стены цвета слоновой кости. Картина с букетом ноготков, копия гравюры Сарториуса, старая цветная карта, на которой обозначен Форрест Холл, в обведенном кружке с надписью Парк Форрест написано маленькими буквами «Вайтскар». Ниже карты на дубовом комоде стояли голубой кувшин и старинная медная молочница, отполированная до такой степени, что поверхность сияла, как шелк. В молочнице — букет голубых и красных садовых и желтых диких анютиных глазок.

Вайтскар, определенно, не пострадал под Лизиным управлением. Я заметила мимоходом, что Лиза неправа по поводу миссис Бэйтс — Бетси не питала к ней антипатии. Ее позиция вооруженного нейтралитета слабо напоминала пламенную симпатию, которую она выплеснула на меня. Кто угодно, способный содержать дом так, как Лиза, почти наверняка завоевал бы преданность миссис Бэйтс, да еще в сочетании с уважением, с которым жители Нортумберленда принимают «иностранцев».

Я медленно направилась к широкой дубовой лестнице. Зеленый, как мох, толстый ковер заглушал звук шагов. В конце галереи, наверху, окно выходило в сад. Рядом дверь. Тоже дубовая со скошенными панелями. Я провела пальцем по скосу.

На улице все заливал солнечный свет. Пчела с густым гудением билась о стекло. Звук усыплял, заставлял забыть о времени, вспомнить о бесчисленных одинаковых летних полуднях… Время остановилось и пошло назад… Я открыла раму, выпустила пчелу, закрыла за ней окно, повернулась и постучала.

У Мэтью Винслоу сна не было ни в одном глазу, он лежал на широком старомодном диване у окна и смотрел на дверь. Большая кровать, накрытая белым стеганым одеялом, у дальней стены. Массивная полированная мебель из красного дерева, модная два поколения назад, и толстый индийский ковер. Красивые высокие окна распахнуты, впускают солнечный свет, шум реки, запах ранних роз и пчелиное жужжание. Несмотря на обилие предметов, пахнет свежестью.

На маленьком столике у кровати — три фотографии. На первой — Кон, красивый, как актер, в рубашке с расстегнутым воротом и так освещен, что лицо кажется расслабленным. На второй, как я догадалась — Юлия. Молодое жизнерадостное лицо с живыми глазами и взъерошенными светлыми густыми волосами. Третьей фотографии с моего места видно не было.

Но от всего я сейчас получала только поверхностное впечатление. Все мое внимание сосредоточилось на фигуре Мэтью Винслоу с пледом на коленях, откинувшегося на диванные подушки.

Высокий изможденный старик с гривой седых, когда-то светлых волос. Серо-зеленые глаза под мохнатыми бровями умны и молоды, хотя и окружены морщинами. Суровый рот — тонкая линия между глубокими складками от ноздрей до линии челюсти. Несмотря на правильность черт, лицо было бы непривлекательным, угрожающим, если бы в уголках рта и глаз не затаились смешинки. Никто бы не подумал, что Мэтью Винслоу надо от чего-то защищать. Крутой мужчина, и вовсе не дурак.

Я вошла в комнату и тихо закрыла дверь. Абсолютная тишина. Пчелы над розами шумели громче, чем самолеты. «Дедушка?»

Он ответил хрипло, перед тем, как заговорить, два раза облизал губы: «Ну, Аннабел?»

Наверняка должен существовать какой-то ритуал возвращения блудных потомков. Что-то вроде: «Он побежал, упал на его шею и поцеловал…» Мэтью Винслоу бегать не может, остается только мне.

Я быстро прошла через комнату, наклонилась у дивана и положила ладонь деду на колено, на плед. Его тонкая рука с набухшими голубыми венами, неожиданно сильная и теплая, тяжело опустилась на мою, и оказалось, что я знаю, что сказать: «Извини, дедушка. Примешь меня обратно?»

Рука шевельнулась, сжала мою еще крепче. «Если бы я сказал «нет», это было бы именно то, чего ты заслуживаешь. Мы думали, ты умерла».

«Извини».

Другая рука протянулась и подняла мой подбородок. Дед изучал мое лицо, повернул к окну. Я прикусила губу и ждала, не встречаясь с ним глазами. Он долго молчал, а потом спросил: «Ты была несчастна, правда? — Я кивнула. Он отпустил меня, и наконец-то я смогла опустить лицо на плед, так что дед не мог его видеть. Он сказал: — И мы тоже», — и снова замолчал, продолжая гладить мою руку.

Уголком глаза я видела портрет Кона, его улыбку, полную интриг и недостойную доверия. Красивый и опасный. Ну вот, Кон, я это и сделала, перешла через Рубикон, сожгла лодки. Выбралась на финишную прямую. Дома.

Глаза Кона на портрете ждали. А может, поднять голову и произнести речь? «Ваш любимый Кон предает вас. Заставляет меня притворяться вашей внучкой, потому что думает, что вы скоро умрете, а он хочет получить ваши деньги и поместье. — И еще какой-то тихий голос во мне, о существовании которого я и не знала, продолжал: — И как только он в этом уверится, я не дам двух пенсов за вашу жизнь, дедушка, честное слово…» Я не шевелилась и молчала.