Крик души, или Никогда не бывшая твоей - Юлия Шилова

Я замолчала и осторожно взглянула на курившего Якова. Затем облизнула пересохшие губы и продолжила:

– Я не знаю, каким образом очутилась в этом доме. Думаю, что попала в него случайно. Наверное, я доставила вам много хлопот. Кто-то прострелил мне ногу, а я даже не знаю кто. Я читала и слышала, что Москва – криминальный город, но и подумать не могла, что до такой степени. Скажите, а где вы меня нашли? Где-нибудь на дороге? Я вам очень признательна. Наверное, вы очень добрые люди, если с таким пониманием относитесь к чужому горю. Я даже не знаю, как вас отблагодарить… У меня ничего нет. Я бедная девушка из глухой провинции и еще не заработала денег. Получается, что я перед вами в долгу. Вот увидите, как только я заработаю, я сделаю вам какой-нибудь ценный подарок. Обязательно сделаю. У меня не получилось стать известной и остаться в Москве, придется вернуться обратно в поселок. Это ужасно, но у меня нет другого выхода. Не всем же быть известными! Прямо от вас поеду на вокзал, вернусь домой… Я не буду обращаться в милицию, выяснять, кто ранил меня и за что. Все равно милиция никого не найдет, да и не нужно мне этого. Я девушка тихая, мирная… Ничего не вижу. Никого не знаю… Мне бы только до своей деревни добраться, а больше меня ничего не интересует…

Я замолчала и многозначительно посмотрела на Якова.

– Ты все сказала? – наконец нарушил молчание он.

– Все.

– Молодец, а то я уже устал ждать. – Яков перевел взгляд на домработницу. – Вера Анисимовна, вы свободны. Когда понадобитесь, я вас позову. У меня будет разговор. Можете идти.

Домработница послушно кивнула и прошептала:

– По-моему, у девушки амнезия. Ее тошнит, и у нее кружится голова. Наверное, она очень сильно ударилась головой, когда упала на бетонный пол. Похоже, у нее сотрясение мозга…

– Я сейчас выясню про ее сотрясение, – недобрым голосом произнес Яков и метнул в сторону домработницы раздраженный взгляд.

Женщина хотела было ретироваться, но я громко ее окликнула и затряслась как в лихорадке.

– Вера Анисимовна, не уходите, пожалуйста. Не оставляйте меня наедине с этим незнакомым мужчиной. У него глаза недобрые, а я всегда боялась мужчин с недобрыми глазами. Я вообще мужчин боюсь. Я еще с детства боюсь летучих мышей, тараканов и мужчин. У меня по отношению к ним какой-то нездоровый страх. Вы летучих мышей видели? Нет. А я видела. Вот вам крест, они у нас в деревне летают. И знаете, что в них самое страшное? Глаза. У них безумные глаза! У вашего Якова Владимировича глаза тоже безумные… Я же вам говорила, что тараканов боюсь, а у него что-то есть от таракана. Того и гляди куда-нибудь заползет. Я тараканов всегда ногой давлю и этого бы задавила, да у меня нога прострелена. Мне наступать больно. Я вас очень прошу, не оставляйте меня, пожалуйста, один на один с незнакомым мужчиной.

– Да какой он незнакомый! Это же Яков Владимирович, мой хозяин! – испуганно воскликнула домработница.

– Это для вас он хозяин, для вас он Яков Владимирович, а я его совершенно не знаю. У меня он ассоциируется с летучей мышью или с домашним откормленным тараканом…

– Хватит! – не выдержал Яков и метнул в сторону ничего не понимающей женщины озлобленный взгляд. – Я сказал: хватит! Вы свободны, отправляйтесь к себе! Вон отсюда!

– Простите, Яков Владимирович… Простите… – пробормотала женщина и выскочила из комнаты.

Яков захлопнул дверь ногой и сел.

– Я хотел, чтобы ты заткнулась. – Его голос был полон злобы и не предвещал ничего хорошего.

– Я заткнулась, – кивнула я.

– Для того, чтобы ты заткнулась, мне пришлось накричать на женщину, которая служит мне верой и правдой и много лет работает в моем доме. Я никогда не кричал на нее.

– Я сожалею…

– Сожалеть будешь в другом месте.

– Я правда сожалею.

– Послушай, ты, ненормальная, ты давай заканчивай ломать комедию по поводу того, что ничего не помнишь. Я твоим спектаклем сыт. Нечего меня за лоха держать…

– Я и в самом деле ничего больше не помню.

– Не понимаю, зачем тебе нужно это вранье! Ты хочешь сказать, что не помнишь, кто прострелил тебе ногу?

– Нет. Я, честное слово, не помню. Наверное, это был несчастный случай А в общем, это не имеет значения. Объясни лучше, как я сюда попала. У меня очень сильно болит и кружится голова. Я плохо соображаю.

– Хватит! – Яков вскочил и отвесил мне довольно крепкую пощечину.

Я вскрикнула.

– Хватит! Запомни, девочка, я не из тех, перед кем можно ломать комедию. Я не из тех! Я вообще не понимаю, откуда ты взялась и что тебе от меня надо. Именно это я и хочу выяснить.

Я всхлипнула, словно маленькая девочка, и, не выдержав, тихонько заплакала.

– Я хочу домой… Я хочу уехать к себе домой…

– Куда?

– В свою деревню… Я помню свой адрес. Яков, отправь меня, пожалуйста, домой. Ну пожалуйста! Я больше не хочу жить в Москве, потому что не люблю ее! Я ненавижу Москву! Она очень жестокая, она для жестоких людей. А я не такая, я добрая. Я деревенская. У нас в деревне все добрые, потому что у нас там делить нечего. Я согласна надеть кирзовые сапоги, телогрейку и работать на поле. Я и корову могу подоить при необходимости… Отправь меня домой. Я больше никогда в жизни не вернусь в Москву. Я тебе обещаю.

У меня началась самая настоящая истерика. Я стала бить кулаками в глухую жесткую стенку.

– Я больше тут не могу! Я хочу домой! Я устала бояться!

Меня насторожила тишина. Я посмотрела на Якова и увидела, что он набирает в шприц какое-то лекарство.

– Что это? Зачем? – с ужасом прошептала я.

– Я хочу дать тебе снотворное.

– Зачем? Я не хочу снотворное. Я хочу в свою деревню.

– Вот во сне и побываешь в своей деревне. Походишь в кирзовых сапогах, поработаешь на картофельном поле, подоишь корову, потреплешься с односельчанами о прошлогоднем урожае…

– Не надо снотворное! – Я с ужасом смотрела на шприц в руках Якова и думала – сейчас он сделает мне укол, я закрою глаза и усну навеки. Возможно, в шприце не снотворное, а яд, и этот человек хочет меня убить. Просто уколоть и убить… – Не надо, – взмолилась я. – Не надо. Я знаю, что могу не проснуться. Я знаю…

Но Яков был непреклонен. Он набрал лекарство в шприц и подошел ко мне совсем близко. Я хотела было подняться, но почувствовала острую боль в ноге.

– Ложись на живот или на бок.

– Нет!

– Ложись, я сказал…

– Нет! – Я затрясла головой. – Нет! Ты хочешь меня убить! Я знаю, что ты хочешь меня убить! Я не проснусь! Я больше никогда не проснусь!

– Не говори ерунды, – спокойно сказал Яков. – Мне незачем тебя убивать. Ты нужна мне живая.

– Нужна?

На лице Якова появилась злобная гримаса.

– Ты единственный свидетель и должна выступить на суде.

– Я – свидетель? Чего?

– Свидетель того, как погибла моя жена.

– Твоя жена?! Но я ничего не видела.

– Не знаю, может, ты держишь меня за дурака и ломаешь комедию. Наверно, ты выбрала именно такую тактику. Но ты нужна мне в суде. Я не могу убить единственного свидетеля, запомни это.

– Но ведь я ничего не видела.

– Моя жена была большой любительницей по части выпить. Бороться с ней не имело смысла. В последнее время на почве пьянства у нее начиналась белая горячка, и тогда она сама не ведала, что творила. Недавно напилась до такой степени, что, когда я приехал домой, она стала кричать, что я совершенно не уделяю ей внимания, что ей скучно жить, достала пистолет и пыталась учинить суицид.

– Что учинить?

– Суицид. Покончить с собой. У нее психика была нарушена. Она уже состояла на учете у психиатра, у нее был свой психоаналитик. Ты что, не знаешь, что у всех пьющих нарушена психика?!

– У нас в деревне все мужики пьющие…

– Значит, твоя деревня с ярко выраженными психическими отклонениями. Значит, у тебя одни психи живут.

– Психи?!

– Так вот, моя жена устала от роскоши. Ей стала сниться деревня, из которой она приехала.

– Ты женился на деревенской?

– Наверно, это была моя ошибка. Я женился на деревенской. Как говорится, «из грязи – в князи». Когда чересчур нажиралась, тоже мне орала, что корову доить умеет. Что ей все надоело, что лучше уж надеть резиновые сапоги, повязать косынку и уйти на кукурузное поле.

– Куда уйти?

– На кукурузное поле. А что тебя так удивляет?

– У нас нет кукурузного поля. Только картофельное…

– А у нее было кукурузное. Получается, у каждой деревни – свое поле. Ты картошку собирала, а она кукурузу. Суть не в этом. Суть в том, что она как была пьющая деревенская баба, так ею и осталась. Я не смог сделать из нее человека. Нельзя бабу из дерьма вытаскивать. Придет время, и ее в это дерьмо опять тянуть будет. Говорят, это корнями называется. Короче, у моей жены чердак снесло и она сама себя застрелила. Пистолет, наверно, тайком от меня купила.

– Но я ничего не видела, – уже в который раз повторила я.

– А на суде ты будешь говорить, что все видела! Скажешь, что ты подруга моей жены, приехала к ней в гости из деревни. Подтвердишь, что Зоя страшно пила… Если ты на суде что-то сделаешь не так или скажешь, что у тебя с ногой, я убью тебя прямо в зале суда. Мне уже терять нечего…