Амрита - Банана Ёсимото

Я опасаюсь за свой рассудок. Для меня потеря рассудка гораздо страшнее потери памяти.

… Кажется, я всегда была человеком увлекающимся.

Мама говорит, что в детстве, если уж я начинала чем-то заниматься, меня за уши было не оттащить. «Ты буквально впадала в помешательство».

Честно говоря, я ничего подобного не помню. Я слушаю, и мне кажется, что мама рассказывает о ком-то постороннем.

Она смотрит на меня, смеется и говорит: «Ума не приложу, как ты выросла в такую беззаботную девицу?» И я смеюсь в ответ, потому что и сама думаю так же.

Но иногда, очень редко, если что-то меня действительно увлекает, во мне просыпается дикое, неукротимое желание не останавливаться, продолжать заниматься этим бесконечно. Желание растет внутри меня вне всякой логики, и сквозь него проглядывает незнакомое, забытое детское «я».

– Ты кто? Что тебе надо?

– Давай, не отступай! Делай, что тебе хочется! Это обман. Я мысленно затыкаю уши. Терплю. И буря постепенно стихает, удаляется. «На свете столько приятных способов развлечься. Сейчас что-нибудь придумаем», – говорю я себе.

В тот день я сидела дома. Сдерживалась изо всех сил и, чтобы не побежать в бассейн, заставляла себя смотреть телевизор.

Показывали какой-то сериал. Я не особенно следила за происходящим на экране. Разыгравшееся воображение рисовало мне райскую картину: темный проход между шкафчиками раздевалки, потом свет, вода, характерный солоноватый запах, всплески и брызги…

Это было невыносимо! И работа тут вовсе ни при чем. Подозреваю, что если я возьму отпуск, то проведу его от начала до конца в бассейне… ну не чувствую я себя человеком, пока не поплаваю!

Казалось бы, что тут такого? – пойди да поплавай. Но все не так просто. Желание подразумевает удовольствие, а мое желание не приносило мне никакого удовольствия, скорее это было что-то вроде одержимости, и именно поэтому я пыталась сопротивляться.

Время шло. Я сидела перед телевизором, размышляя о своей дурацкой проблеме. И тут появился мой брат. Сегодня он опять не пошел в школу, провалялся все утро в кровати.

Брат бесшумно вошел на кухню. Я не услышала шагов, но спиной почувствовала его присутствие и обернулась.

В последнее время брат стал очень странно одеваться.

Не в том смысле, что цвет рубашки не соответствует цвету носков. Нет. Просто полный разброд в одежде. Все не по размеру, все неопрятно, все как-то не так.

Некоторые уверенные в себе мальчики тоже иногда одеваются неопрятно, но при этом выглядят вполне довольными собой. Чего никак нельзя было сказать о Ёшио.

Он делал вид, что все в порядке, но сквозь деланное спокойствие проглядывали неуверенность и напряженность. Может быть, где-то в глубине души брат даже хотел, чтобы они были заметны.

Я смотрю на него и понимаю, что он так давно держит все в себе, что уже отчаялся и начал ненавидеть. Но его ненависть – всего лишь самозащита. С этим ничего не поделать. Он и сам прекрасно об этом знает, вот и отстраняется. Отвратительное чувство!

Сколько это уже продолжается? А сколько будет продолжаться?

Кинув на меня быстрый, раздраженный взгляд, брат спросил:

– Ты чего, сегодня в бассейн не пойдешь, что ли?

В самое больное место попал.

Это не случайность. Он всегда так. По глазам читает. И ведь спрашивает-то не из любопытства и не потому, что захотел со мной поболтать, – он защищается. Это контратака. Быстро оценить ситуацию и побольнее ударить, прежде чем я успею своими расспросами сделать больно ему. Бедный, бедный мой братишка.

– Мне надоело туда ходить, – говорю я.

– Да? – брат смотрит на меня с виноватым видом. Как побитая собака. Мне становится неприятно.

– Ну, а ты что? Как насчет школы? – спрашиваю я.

– Никак.

– Неважно себя чувствуешь?

– Ага, как-то не очень.

Он и правда в последнее время выглядит неважно.

– Хочешь еще поваляться или, может, пойдем погуляем?

– Я лучше дома посижу. Я очень устал.

– От чего это ты устал?

– Я бы тебе рассказал, да ты все равно не поверишь, – ответил брат, засунул руки в карманы и отвернулся.

Что же с ним такое творится? Как он сумел проникнуть в мой сон? Не понимаю и, наверное, никогда не пойму.

И что со мной творится, тоже не пойму. Это выше моего понимания.

Да и не надо понимать, и уж точно не надо искать виноватых. Ведь есть гораздо более приятные занятия, но только как объяснить это маленькому мальчишке?

Думай, голова, думай.

– Слушай, а чего бы ты хотел?

– С папой встретиться.

– Ты уверен, что хочешь этого? Ты думаешь, папа тебя поймет? А если не поймет? Ну ладно. Если ты уверен, то поехали. Я тебя провожу. Слава богу, папа твой жив, и встретиться с ним – не такая уж проблема.

Жестоко с моей стороны, но я должна была это сказать.

– Я не знаю, что делать, – сказал брат. – Не могу больше ходить в школу. Сил никаких нет.

– Понимаю. Только и ты пойми, что такие моменты, когда из дома выходить не хочется или когда мысль какая-нибудь привяжется и все время крутится в голове, и так жалко вдруг себя становится, – это и со взрослыми бывает. И наоборот тоже бывает, когда вдруг тебе кажется, что ты можешь вообще все что угодно! И так – момент за моментом – проходит время. Это твое время, и никто ничего за тебя не решит. И еще пойми самое главное – никто тебя не судит. Никто не думает, что ты дрянной, скучный или несчастный и все такое. Никто не думает, что ты слабый. Даже если кто так и думает, то всегда можно заставить его передумать. Понимаешь? Так что давай, собирайся и пойдем. Я не обещаю, что выполню все твои желания, но, по крайней мере, сегодня ты можешь пойти со мной на работу. Как тебе такой план? Брат посмотрел на меня, как дворняжка, которую приласкали. Был бы у него хвост, думаю, он бы им завилял. Потом он присел рядом со мной на краешек дивана, и мы досмотрели сериал вместе.

В последнее время он часто рассказывал мне о каких-то вещах, о которых не говорил даже маме.

Вообще-то мне это не очень нравилось. Получалось, что я вроде «своя», а мама – «чужая». Как ни странно, мама не очень по этому поводу расстраивалась. Думаю, что временами ей, конечно, было немного обидно, но, похоже, она была готова терпеть, лишь бы все шло хорошо.

Поэтому я не стала подробно описывать, что и как, а просто написала в записке, что Ёшио сегодня идет со мной на работу. И все. И мы ушли, не дождавшись мамы.

Выяснилось, что брат не выходил из дома уже целую неделю.

– Воздух такой вкусный! – сказал он.

Если человек слишком много времени проводит в безопасной, как ему кажется, комнате – он постепенно становится частью дома, еще одним предметом интерьера.

На улице таких людей легко заметить – у них и одежда, и выражение лица домашние. Они движутся, как сомнамбулы, смотрят в одну точку. Они забыли, что значит жить на воле.

Мне не хотелось, чтобы брат стал одним из них.

Мы шли рука об руку по вечерним улицам – сестра, изнывающая от желания оказаться в воде, и ее усталый напуганный брат. Не успевшая подняться луна сияла где-то сбоку в ультрамариновом небе, западный край которого все еще был окрашен в нежные розоватые тона.

Как ни посмотри – мой брат был ребенком, а детям, как известно, не место в баре. Поэтому я усадила его на самое дальнее место за стойкой, чтобы он не сильно отсвечивал. Постепенно начал прибывать народ. Работы было много, и у меня не оставалось времени на то, чтобы развлекать Ёшио. Он уже прочел от корки до корки какой-то молодежный комикс и теперь сидел с отсутствующим видом.

– Хочешь домой? – спросила я.

Он отрицательно покачал головой.

Пришлось принимать меры. Я достала из холодильника гордость нашего заведения – ледяную сангрию, собственноручно приготовленную хозяином. Сангрия была сладкая и вкусная, брат пил ее большими глотками. Я с удовольствием к нему присоединилась. Раздражение прошло, на душе полегчало.

Может, оттого, что он выпил, может, оттого, что снова оказался среди людей, но ближе к ночи брат начал возвращаться к жизни. Это снова был он, мой родной братишка, – глаза у него заблестели, лицо просветлело.

Лицо вообще штука удивительная.

По лицу сразу видно, потерял человек душу или нет. Если не потерял, если душа на месте, то лицо излучает мягкий свет. Свет любви.

Глядя на брата, я успокоилась. Расслабилась. Не знаю, может, и мое лицо тоже прояснилось.

И еще я кое-что поняла. Дело не только в бассейне, – просто, когда с тобой под одной крышей живет несвободный, скованный страхом человек, это неизбежно сказывается и на тебе.

Думаю, что хозяин меня пожалел из-за брата. Так или иначе, в двенадцать он сказал, что справится сам и что, если я хочу, могу отправляться домой. Я с радостью воспользовалась его предложением.

Хотя бы из-за этого стоило взять Ёшио с собой.

– Я слышу голоса, – неожиданно сказал брат, когда мы вышли на улицу.

«Ну вот, приехали», – подумала я.