Не бойся, это я! - Нора Аргунова

Кошка ждала на середине откоса. Под откосом стыло болотце, между кочками торчала жёлтая осока. Кошка высматривала, где можно будет посуху провести котёнка.

Шум удалялся, дрожь в земле затихала. Чад относило утренним ветерком. Котёнок не появлялся. Кошка помяукала, торопя его. Её уколола тишина, и она взлетела на шоссе.

Он лежал плоский, как коврик. Будто и тела в нём не было, только взъерошенная шкурка. Но он дышал. Мелко, едва заметно у него трепетал бок.

Кошка переступила через котёнка, круто повернулась, переступила в обратную сторону. Пригнулась и стала захватывать кожу у него на загривке.

Взявшись поудобнее зубами, кошка поднялась. Он был слишком крупным для маленькой своей матери. Половина его длинного туловища лежала на земле, даже передние безжизненные лапы доставали до земли.

Высоко задрав и повернув голову вбок, чтобы можно было ступать, кошка понесла котёнка через дорогу. Она прошла обочиной до конца болота и начала спускаться. Она пятилась, волоча его вниз рывками. На лужайке она крепко, всем ртом закусила ему загривок и потащила к лесу.

Кошка затолкала котёнка в яму под еловым выворотнем. Здесь кто-то жил раньше. Прошлогодняя листва слежалась под тяжёлым чьим-то боком и хранила в себе непонятный запах. Свисавшие с потолка корни были замусолены и обгрызаны. И остались кое-где вмятины от широких ступней.

Но никакие следы, ничто не могло отвлечь кошку от единственной заботы. Она ползала вокруг своего детёныша, обогревая его. Она укладывалась животом к его носу, надеясь, что запах молока привлечёт котёнка.

Котёнок не двигался, ничего не слышал, не ел — и у кошки нестерпимо болело сердце.

Прошло много времени, может быть сутки, может быть гораздо больше, когда котёнок забеспокоился. Он заскрёб лапой, слабо цепляясь когтями: он хотел перевернуться. Кошка помогла ему. Отдышавшись, он попросил есть. Кошка тотчас прилегла и ощутила, что молока у неё мало. Он готов был сосать, а она могла дать ему какие-то капли!

Кошка опрометью выбежала из ямы. Где бы она ни росла, как бы ни баловали её люди, кошка остаётся охотником. Дома она выловила всех мышей и охотилась в саду. Там у неё имелись заветные места. Одно такое место было в кустарнике возле теннисной площадки. В этот кустарник часто забирались птицы, особенно к осени, когда осыпаются семена.

Заметив птицу, кошка ползком огибала кустарник и затаивалась напротив сетчатой ограды. Она по опыту знала, что птица пролетит в кустах низом, где ветки пореже, и до ограды не успеет взмыть.

Улучив момент, кошка бросалась. Птица выпархивала из чащи и натыкалась на железную сетку…

3

К вольной жизни кошка оказалась приспособленной не хуже, чем к домашней. Она любила тепло и умела найти его в лесу в жестокую осеннюю пору. Нужна еда — кошка её добывала. И защитить своего детёныша она могла.

Яма, где выздоравливал котёнок, принадлежала медведю, и вот он явился в свою берлогу, собираясь залечь на зиму.

У входа он шумно втянул воздух. Чужой запах не смутил его: он понял, что в берлоге поселилась какая-то мелюзга. Однако и мелюзга способна причинить неприятности. Медведь лёг и для начала сунул в ямину лапу. Но тут же отдёрнул её. И вскочил, когда ему в морду ринулся живой комок.

Медведь отшвырнул комок, и вот они встали один против другого могучий зверь и домашнее хрупкое животное с изогнутой колесом спиной и одичало распушённой шерстью.

И у медведя вздыбилась холка. Он расставил передние лапы, опустил к земле лобастую башку, косился своими глазками на незнакомого врага. Враг шипел, прижав уши, открыв розовый рот, и бросился опять, норовя попасть в глаза.

Медведь поднялся в рост и ошалело попятился. Кошка кидалась и ловко увёртывалась от его лап. Он было двинулся к ней, обозлённый, но она не отступила. Она завыла визгливо, предостерегающе. И — прыгнула снова.

Вскоре через поляну промчался медведь. За ним вихрем неслась маленькая разъярённая кошка. Нагнав зверя, она вцепилась ему в мохнатый зад. Взревев, медведь вломился в кустарник.

Кошка побежала обратно, к берлоге. У входа она долго взволнованно вылизывала себя. Она часто поднимала голову, её потемневшие глаза горели.

Наконец она влезла в яму. И котёнок, лежавший в глубине, услышал нежное материнское мурчанье.

…А ночами ей снился родной дом.

Стоило забыться, как он возникал перед ней в звуках, в запахах. Ей снился пол в столовой, пахнущий всегда по-летнему: это от паркета, натёртого воском, тянуло липовым цветом. Ей снилось, что она лежит на полу, слушая, как двигаются и разговаривают люди.

Иногда она чувствовала бархат стула и раздражающий запах лака от деревянной спинки. Она устраивалась обычно так, чтобы спинка оказалась подальше от её носа, — сейчас ей был приятен и лак. Она вдыхала лак, а кругом звучали голоса.

Ей без конца снились люди. Она не видела их, она их слышала и ощущала. Ей снились человеческие руки. Разные, безразличные и внимательные, которые касаются её спины небрежно или гладят, желая в самом деле приласкать.

Она скучала по всяким рукам, но одни были ей особенно нужны. Они являлись вместе с благодатным жаром, веющим от печей, с шорохом закипающей в котлах воды и грохотом каменного угля, летящего в печь с лопаты. Эти руки кошка тоже не видела. Она лишь вспоминала, как скользит по её меху твёрдая старушечья ладонь и как великое чувство защищённости растёт в её кошачьей душе…

Она всё чаще, настойчивее вызывала котёнка из ямы. Он слушался и выползал, большеголовый, с прозрачными ушами. Кошка манила его за собой, он ступал робко, будто никогда не умел ходить.

Однажды кошка не вернулась к яме. Она уходила, и котёнок тихонько потянулся за ней, но быстро устал и сел. Он смотрел вслед матери печальными блёклыми глазами. Кошка замедлила шаг — и котёнок, хромая, нагнал её.

4

В погожее, с морозцем и солнышком утро в воротах дома отдыха появились две кошки. Гуляющие в саду люди видели, как эти кошки пробежали вдоль аллеи, поднялись по ступеням на веранду. Кто-то отворил двери, и одна из них, та, что меньше ростом, попыталась проскочить в дом. Кошка была грязной, худой, и человек отпихнул её. И другие люди отпихивали кошку. Разок ей удалось проскочить в щель, но её тут же выкинули обратно на веранду. И всё-таки она с непонятным упорством продолжала лезть. Вторая кошка, хромая и тоже костлявая, забилась в угол и оттуда наблюдала за первой.

Люди накрошили белого хлеба, набросали колбасы, оставшейся от завтрака. Маленькая кошка немного поела. Когда зрители разошлись, исчезла остальная колбаса — наверное, её доела большая.

Полдня кошки толклись у двери. Скрылось солнце, сквозняки погнали снег по каменному полу веранды. Большая кошка дрожала в своём углу. Маленькая дежурила у входа.

Наступило обеденное время. То и дело заходили в дом люди, но кошка так и не смогла преодолеть заслон из сапог и ботинок. Она сидела перед закрытой дверью. Её негустой мех ворошил ветер.

А потом кошки пропали. Их след вёл к подвальному окну, за которым слышался грохот каменного угля, летящего в печь с лопаты. Здесь, на занесённой снегом раме, под запертой форточкой остались отпечатки двух лап. Вероятно, кошка заглядывала в окно.

Всю зиму петляли вокруг дома кошачьи следы. Большая кошка не попадалась на глаза, маленькую изредка встречали. Каждый раз она спешила скрыться. Подозревали, что истопница тайно держит кошек в котельной, хотя и там их не нашли.

Быть может, кошки поселились под одним из коттеджей, пустующих зимой, и окончательно одичали, а дикие умеют прятаться от людей.

ЗАМОРСКОЕ ЧУДО

Наш знакомый привёз из Индии лемура. В воскресенье мы ездили смотреть. У зверька настоящие руки и огромные жалобные глаза. Если его хотят погладить, он с отвращением отодвигается, показывая зубы, и всё это медленно, как лягушонок на холоде. Он из тропиков, у нас на севере ему не по себе. Поэтому хозяин и гости говорили о том, что зверьку мало солнца и нужен кварц, а с другой стороны нужна темнота: лемур — животное ночное. Говорили, что в одном углу комнаты ему холодно, в другом, где батареи, тепло, но сухо, и не построить ли жильё, где можно регулировать климат, и не пойти ли в Зоопарк посоветоваться, хотя в Зоопарке лемуров нет. Обсуждали, чем кормить это заморское чудо…

Сегодня я иду по улице, как вдруг дорогу перебегает ещё какое-то неизвестное животное — с длинным туловищем и длинным хвостом, полосатое, на хвосте тоже полоски, кольцами. Оно тут же скрылось в подворотне, но я запомнила, как красиво оно бежало — на мягких лапах, скачками, и с такой лёгкостью, будто тело у него ничего не весит.

Если бы пропал лемур, хозяин улицу обшарил бы, объявления расклеил, по домам бы ходил. И этого, что мелькнул и спрятался, ищут. Тоже кто-то волнуется, останавливает прохожих, зовёт в чужих подъездах. И найдёт, наверное.