Одиссей Фокс - Антон Александрович Карелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этой песне, в этом зове был смысл.
Боже, содрогнулся человек, услышав и осознав его.
Чёрный глаз в правой глазнице Фокса стал разгораться яркой, яростной звездой.
* * *
— Одиссей.
— Папа!
Маленькие руки обняли большие плечи, не смогли соединиться у отца за спиной. Он был такой необъятный и сильный, человек-гора, в тени которой всегда безопасно и тепло. Он умел давать тень, не закрывая солнце.
— Папа, я не знаю, как ответить учителю! Он спросил: что делать, если цедары объявят нам войну? Но я не учил про цедаров и не знаю, что ответить… Ты мне поможешь?
— Конечно, помогу, — отец отстранился от мальчика, но его большая рука ещё лежала у Одиссея на спине и придавала уверенность, что всё будет хорошо. — Тебе не всегда нужно знать, чтобы сделать правильный выбор. Иногда, даже если не знаешь, ты можешь понять.
— Только как?
— Нужно задать себе правильный вопрос.
— А какой вопрос правильный?
— Спроси себя, для чего цедары это сделали.
— А цедары — это те, у которых клинки вместо рук?
— Да, только это не главное. Главное, что они предчувствуют будущее.
— Всё-всё будущее сразу?
— Это верный вопрос. Нет, не всё. Лишь смутные очертания будущей угрозы. Они зародились на самой ужасной планете, какая только может быть. Чтобы выжить, цедары научились предчувствовать угрозы. И привыкли действовать очень быстро и без сомнений, чтобы их устранить.
— Значит, мы им угроза? — на лице мальчика появилась тень.
— Они могут так думать. Но они могли бы напасть без предупреждения, чаще всего это выгодно. Почему же они промедлили с нападением, и зачем официально объявили войну?
— Может… они нас пожалели?
Отец внимательно смотрел на него.
— И что же нам делать, если цедары объявили войну?
Мальчик чувствовал, что понимает и пытался выразить мысль, но не мог.
— Не знаю! — воскликнул он со стыдом. — Не знаю…
— Это не страшно, — успокоил отец. — Надо просто задать себе правильный вопрос. Если цедары пожалели нас и объявили войну, что мы можем сделать? Напасть на них? Убежать и спрятаться?
— Спросить у них, что плохого мы сделаем в будущем? Чтобы успеть исправиться.
Он очень надеялся, что ответил правильно, не подвёл папу, маму, учителя и всех остальных, ведь их было так много.
— Да, можно так сделать, — кивнул отец. — По меньшей мере, такой вопрос не сделает нам хуже.
Он не хвалил сына, но в его глазах Одиссею почудились одобрение и гордость. Лорд-хранитель обернулся к учителю и спросил:
— Каков был вопрос и каков верный ответ?
— Каковы действия правителя в случае, если нам объявлена война, например, цедарами, мой лорд, — ответил учитель. — Ответ: ввести военное положение и собирать совет доверенных лордов.
Оберон Ривендаль усмехнулся.
— Пожалуй, для шестилетнего мальчика ваш вопрос и ответ понятнее и содержат больше смысла, чем мой.
— Мой лорд, — поклонился учитель.
— Папа, но это несложно, когда ты объяснил! Теперь я понял.
— Значит, теперь ты знаешь.
— Папа, знаешь что?.. — он поднялся на цыпочки к уху сидящего отца и сказал тихо, чтобы учитель не слышал. — Я тебя люблю.
Карие глаза человека-горы, суровые и властные по праву рождения, потеплели.
— И я ужасно тебя люблю, — не прячась, ответил он, прижимая к себе сына и ощущая его маленькую фигурку, полную живости и тепла.
* * *
Человек в стеклянных объятиях черноты не дышал, его сердце не билось, время остановилось. Он вбирал в себя звёзды и слышал их пылающие голоса.
* * *
— Что это, папа?
— Посмотри.
Оберон положил в его ладони гладкий чёрный шар.
— Папа, там звёздочка внутри!
— Да. Иногда она горит сильнее. Мы называем её Глаз древних.
— Глаз? — удивился Одиссей. — Чей-то глаз? Он потерялся?
— Мы думаем, что его здесь оставили.
— А зачем?
— Для нас. Но мы не знаем, зачем.
— И что он делает?
— Я пытался понять это долгие годы. А до того моя мать, а до неё твой прадедушка. Наши прародители нашли этот глаз на Ольхайме в первый день колонизации. Он лежал в пустом храме, единственном рукотворном строении на совершенно дикой планете. И когда твой прадедушка взял его в руки, остальной храм рассыпался в пыль, и от него не осталось никаких следов.
— Ух ты. А почему?
— Потому что храм выполнил свою цель. Дождался, пока придём мы и заберём этот глаз.
— И кто нам его оставил?
— Древняя раса, которая вымерла двести двадцать тысяч лет назад.
Одиссей сделал большие круглые глаза, засмеялся, и катал шар по ладони, играя с ним.
— Папа, а знаешь…
— Что?
— Он как будто хочет быть мой. Смотри, как лежит.
Шар лежал посередине ладони мальчика и не двигался, даже когда тот наклонял руку в одну сторону, в другую. Лицо Оберона неуловимо изменилось, дрогнуло то ли в горести, то ли в радости.
— Да, — ответил он. — Те, кому суждено им владеть, сразу чувствуют это. Я сразу почувствовал, а мои братья и сёстры нет.
— А мама?
— И мама тоже сразу поняла. А я, когда это увидел, убедился.
— В чём?
— Что это она моя будущая жена и мать моих будущих детей.
— Папа… но ты загоревал! Разве ты не рад, что этот глаз и для меня?
Лорд-хранитель помолчал.
— Рад, потому что ты мой наследник. Но боюсь, что однажды этот глаз станет причиной опасности.
— Какой?
— Что за ним придут те, кто сможет его забрать.
— А мы им не отдадим. Мы победим их, как победили геранский флот!
— Мы не всех сможем победить, сын, — тяжело ответил отец. — Но я хочу, чтобы ты взял глаз древних. Отныне ты будешь носить его. Никогда с ним не расставайся, никому о нём не рассказывай и не показывай.
— Хорошо, папа! Но что, если его увидят? Ты будешь меня ругать?
— Он обладает силой незаметности. Его не различает читающее поле или волновой скан, на него не среагируют развед-боты и контуры безопасности. Его нет ни для какой техники, он словно невидимка. И даже если кто-то чужой будет смотреть на глаз древних в упор, он его не заметит. Как будто его нет.
— Получается, его видят только те, кто должен носить?
— Да. И те, чьё внимание ты сам обратишь на глаз, кому ты сам его покажешь. Поэтому запомни: не показывай его никому.
— Я понял, папа. То есть, я исполню твой приказ, мой лорд.
Оберон вздохнул, и его рука невесомо коснулась
