Маг на два часа - Тамара Крюкова

Постепенно лес становился всё мрачнее. Бурелом кончился, и путники ступили под сень вековых елей. Их раскидистые лапы, покрытые густым игольчатым мехом, не пропускали солнечных лучей, и в ельнике царили вечные сумерки. Густой ковёр из опавших иголок заглушал даже тяжёлую поступь разбойников. Теперь, когда не слышалось ни хруста валежника под ногами идущих, ни шагов, друзья заметили, что вокруг стоит зловещая тишина. Мите стало не по себе.

— По-моему, мы попали в настоящий дремучий лес. Тут даже птицы не поют, — в страхе прошептал он Мефодию.

В гробовой тишине его слова были хорошо слышны. Атаман обернулся и громко расхохотался.

— Задремали, вот и не поют. Недаром лес дремучий. Хочешь, я тебе спою вместо птичек? — он хитро подмигнул и кривляясь замахал руками, изображая пташку.

Меньше всего сейчас Мите хотелось перечить главарю разбойников и без надобности сердить его, поэтому он согласно кивнул:

— Хочу.

— Ну и странные у тебя желания! — расхохотался Атаман.

Казначей, слушавший разговор, зычно хихикнул. Услышав смешок, Атаман посерьёзнел и сердито обернулся к помощнику.

— Ты чего зубоскалишь? Или считаешь, что я плохо пою?

— Как же ты можешь петь? У тебя же слуха нету, — возразил Казначей.

— А зачем мне слух? Я ведь не слушаю, а пою, — заявил Атаман и, ударив себя в грудь кулаком, воскликнул: — Бьюсь об заклад, никто во всей шайке не умеет петь громче меня!

Авося, никогда не упускавший возможности ввязаться в спор, сразу же оживился.

— А спорим, умеет! — выкрикнул он.

— Спорим! На что? — с готовностью вызвался Атаман.

— Ты мне дашь золотой, — предложил Авося.

— А ты мне?

— А я тебе не дам.

— Идёт! — не раздумывая согласился разбойник и кивнул своей братии. — А ну запевай нашу любимую.

С душераздирающим подвыванием, которое должно было означать пение, он что есть силы завопил, а вся шайка нестройным хором затянула вслед за ним:

Как-то Соловей-разбойникДать концерт решил забойный,Погуляла чтоб на славуВся разбойничья орава.

Всюду вывесил афиши.Чтоб народ о нём услышалИ молва пошла по лесу,Не забыл позвать он прессу.

На поляне собралисьСтарый ворон-журналист,Две сороки-репортёры,Сто разбойников матёрых.

Весь оркестр был в ударе:Волк играл на бас-гитаре,Лис — на соло, а баранГромко грянул в барабан.

Соловей-разбойник свистнул.Словно сдуло гитаристов,И ударник вверх ногамиУлетел на барабане.

А за ним неслась по лесу,Потеряв все перья, пресса:Две сороки-репортёры,Журналист известный — ворон.

И умчались кувыркомСто разбойников потом.Так что, надо вам признаться,Не дождался он оваций.

Разве это не обидно?Ни души вокруг не видно!Музыкант вздохнул: «Видать,Им таланта не понять!»

Даже если кто-то дремал в дремучем лесу, то пение разбойников наверняка пробудило всю округу. Они горланили так, что еловые иголки сухим дождём осыпались на землю, но Мите это настроения не прибавило. У него на душе скребли кошки. Он боялся, что они свернули с дороги желаний и теперь могут вконец заблудиться.

— Как ты думаешь, это дорога желаний или уже нет? — тихонько спросил он у Авоси, пока головорезы были заняты тем, что пытались перекричать друг друга.

— Что у тебя за дурная привычка думать? Загадай желание, — посоветовал Авося.

Способ был настолько прост, что Митя удивился, как он не пришёл ему в голову раньше.

«Если уж мы идём в логово разбойников, то хочу увидеть пещеру Али Бабы», — мысленно пожелал он. Тропа тотчас же начала подниматься по горному склону, а потом и вовсе круто пошла вверх.

Лес поредел, а дорожка серпантином запетляла между валунов и уступов. За очередным поворотом Митя увидел указатель. На стрелке значилось:

                        ПЕЩЕРА АЛИ БАБЫ

— Всё в порядке. Мы на правильном пути, — с облегчением вздохнул Митя, а Мефодий, по обыкновению, добавил:

— Верно говорится: тише лезешь — круче будешь.

Наконец тропа вывела путников на ровную площадку.

— Пришли, — объявил Атаман, стукнул каблуком по скале и скомандовал: — Сам-Сам, открой дверь!

Митя ожидал, что громадный камень тут же сдвинется с места, обнажив сокровища Али-Бабы, но ничего подобного не произошло. Скала стояла монолитом и не думала открываться. Разбойник постучал сильнее. Но и на этот раз слово-шифр не сработало. Впрочем, ничего удивительного: Атаман всё перепутал. Митя точно помнил, что нужно говорить «Сим-Сим», а никакой не «Сам-Сам». Он хотел было подсказать, но не мог и рта раскрыть, потому что Атаман разразился отборной руганью:

— Сам-Сам, чтоб тебя подняло и шмякнуло! Оглох, что ли? Сейчас я тут всё разнесу! А ну отвори дверь!

Каменная глыба нехотя поддалась и медленно поползла в сторону, а из расщелины выскочила живописная разбойница в кожаных брюках и высоченных сапогах, какие носят модницы. Её взлохмаченные волосы клоками торчали из-под бандана. На груди висела гирлянда из цепей разной толщины, а пальцы были унизаны серебряными кольцами с черепами. За поясом, будто сабля, торчала поварёшка. Разбойница сердито подбоченилась и визгливо закричала:

— Чего ты тут разорался? Дверь ему отвари. На что тебе варёная дверь? Ты бы ещё попросил окно поджарить.

В это время из-за её спины робко высунулся толстяк с красной, как свёкла, физиономией и, утирая пот со лба, жалостливо заканючил:

— Чуть что, Сам-Сам. Нашёл козла отпущения. А попробовал бы сам эту глыбу потягать.

— А ты молчал бы, пройдоха, — накинулась на толстяка разбойница и тут заметила чужаков. Вперившись в них взглядом, она сердито проговорила: — Ха! А это что за птенчики?

— Хищники, а не птенчики! — оскорбился Мефодий и, гордо выпятив грудь, уточнил: — По крайней мере некоторые.

Мите не хотелось начинать знакомство с ссоры, поэтому он как можно вежливее представился:

— Я — Митя, а это — мои друзья Авося и Мефодий, настоящий лев, — уточнил он, посмотрев на насупленную мордочку своего любимца.

Разбойница оценивающе оглядела всю троицу и нехотя процедила:

— А я — баба Аля. Или Аля-баба, кому как больше нравится, — неожиданно загоготала она и, так же внезапно оборвав смех, сурово прищурилась: — Моя это пещера, понятно? Небось видали там указатель?

— Я думал, что это пещера Али Бабы, — удивился Митя.

— Это пещера Али-бабы, или бабы Али, понятно? — грозно спросила разбойница.

— Угу, — кивнул Митя.

— То-то же, — горделиво приосанилась разбойница и прикрикнула на толстяка: — Эй, Сам-Сам, заснул, что ли, бездельник? Ну-ка поднапрягись! Открой дверь пошире, буду я тут ужом в щель лазить!

— А я думал, что в разбойничьей пещере дверь сама открывается, — робко вставил Митя, глядя, как Сам-Сам, пыхтя и упираясь ногами, трудится над глыбой.

— Как же, откроется она! Это только в сказках двери сами распахиваются. А у нас Сам-Сам, уж на что силой не обижен, и то её еле двигает, — недовольно проворчала разбойница.

— Наверное, ему надо помочь, — предложил Митя.

— Ещё чего! За тем его тут и держим, чтобы двери открывал, — возразила баба Аля, и разбойники шумно загалдели, поддакивая ей, а Атаман развязно вставил:

— Вот именно. Где это видано, чтобы разбойники сами пещеры отпирали? Нам положено гикнуть, крикнуть да приказать.

— Гляди-ка, расприказывался! И эти расшумелись! Ишь, распустились совсем! — Разбойница сердито погрозила кулаком головорезам.

Кровожадные громилы присмирели, как овечки. Митя понял, что с бабой Алей лучше жить в мире, и тут ему в голову пришла очень хитрая мысль.

— А у нас для вас есть подарок, — сказал он.

— Подарок? Для меня? — опешила разбойница. Видимо, никто никогда не дарил ей подарков.

— Да, драгоценный камень. Красный, — уточнил Митя и добавил: — Он у Казначея. Мы отдали его на хранение.

Услышав это, Казначей выпучил глаза и, потеряв дар речи, точно рыба, открывал и закрывал рот.

— А ну гони мой подарок! Сейчас как дам половником, чтобы понимал хорошее обхождение! — пригрозила ему разбойница, потянувшись за поварёшкой, торчащей из-за пояса.

Казначей торопливо достал из кошелька красный камешек и вручил его разбойнице.

— Вот твой подарок!

Схватив сокровище, разбойница зарделась от удовольствия, а потом расплылась в улыбке и по-приятельски подмигнула Мите.

— Слушай, ежели вас тут кто обидит, только скажи. У меня разговор короткий: оставлю без обеда. Голод — не тётка, сразу вежливость прошибёт. Их ещё учить да учить. Что с них взять? Грубияны, никакой культуры, — смачно сплюнула она и вытерла нос рукавом.