Сокровище тамплиеров - Джек Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осторожно придерживая раненую руку, Синклер стал толкать тяжёлые седельные сумы ногой. Рыцарь занимался этим до тех пор, пока его находка не оказалась рядом с большой кучей песка, после чего срыл песок с верхушки, чтобы сделать холмик пониже, уселся, ухватил сумки здоровой рукой и подтащил к своим ногам. Судя по всему, содержимое сумок могло ему очень пригодиться, но, прежде чем ими заняться, Синклер решил утолить жажду. Он снял со своей перевязи бурдюк с водой, надёжно зажал чашу между коленями, положил бесформенный сосуд на согнутое предплечье и зубами вытащил затычку. Казалось, на все эти манипуляции ушли часы, и за это время губы и рот Синклера совсем пересохли. Но в конце концов ему удалось наполнить и осушить чашу. Устояв перед искушением наполнить её ещё раз, он решительно сунул чашу за пазуху и снова воззрился на седельные сумы.
Даже одной рукой он развязал их в считаные мгновения. В той сумке, что лежала справа, была еда и кухонные принадлежности. Большой мешок с мукой, крохотный мешочек с молотой солью, несколько ломтиков сушёного, обильно приправленного пряностями мяса (тамплиер предположил, что это козлятина), финики, свежие и сушёные, аккуратно завёрнутые в муслин вместе с пригоршней оливок. В большом матерчатом свёртке обнаружился раздвижной треножник для походной стряпни вместе с лёгким котелком из промасленной кожи антилопы, плошкой и тарелкой из полированного металла. Ещё в одном небольшом свёртке были две ложки, роговая и деревянная, и острый нож.
Во второй суме Синклер нашёл мешок с зерном, сложенный фуражный мешок и два увесистых свёртка из той же бело-зелёной полосатой ткани, под которой он нашёл покойника.
Сперва рыцарь открыл свёрток побольше — в нём оказалась кольчужная рубашка, каких тамплиер никогда ещё не видел. Края квадратного ворота и рукавов были сплетены из какого-то серебристого металла, слишком прочного, чтобы быть серебром, сплющенные звенья самой кольчуги были сработаны из самой тонкой и лёгкой металлической проволоки, какую Синклер когда-либо держал в руках. Подкладкой кольчуге служила мягкая, но необычайно прочная зелёная ткань без складок и морщин.
Отложив удивительный доспех в сторону, Алек развернул второй узел — в нём находился великолепно украшенный кривой кинжал с серебряной филигранью на ножнах и рукояти, усыпанных полированными драгоценными камнями, красными, зелёными и голубыми. Рыцарь поднял оружие, зная, что никогда ещё не держал такого ценного предмета. Взвешивая кинжал в руке, он обернулся, чтобы бросить взгляд на его мёртвого владельца.
— Что ж, неверный, — пробормотал Синклер, — у меня нет возможности узнать, кем ты был, но ты гордился своими вещами, поэтому я обещаю хорошо позаботиться о них и использовать их с благодарностью... Если, конечно, мне посчастливится остаться в живых.
Он снова уложил седельные сумы, поднялся на ноги, свернул покрывавшую мертвеца ткань и положил рядом с седлом и сумками. Рыцарь отчётливо понимал, что в ближайшем будущем этот покров пригодится ему куда больше, чем бывшему владельцу. Два опорных шеста он тоже подобрал и засунул между складками ткани. Покончив со сборами, Синклер, как мог, позаботился о достойном погребении сарацина.
Завернув воина в окровавленный плащ, он положил в головах покойного шлем, у левого бока — симитар, после чего ногой присыпал тело песком.
Храмовник позволил себе отдохнуть лишь тогда, когда над мертвецом образовался холмик — невысокий, но полностью скрывающий тело. Алек понимал, что холмик этот в считаные дни сровняется с песками пустыни, и, скорее всего, безымянная могила никогда не будет потревожена. Вряд ли её раскопают стервятники, разве что какой-нибудь голодный зверь учует сквозь песок плоть и разроет могилу.
Позаботившись о покойном, он намотал себе на голову позаимствованную у сарацина куфию; как сумел, соскрёб песком с седла засохшую кровь и принялся ловить коня.
Не прошло и часа, как Синклер снова шёл по пустыне, ведя животное в поводу. Оседлать коня одной рукой оказалось непросто, и рыцарь едва не выбился из сил. Но жеребец, к счастью, оказался не строптивым и после того, как его поймали, стоял терпеливо, не пытаясь вырваться. С трудом подняв и закрепив на конской спине тяжёлое седло, Синклер подтянул подпругу и удлинил стремена, поскольку ноги прежнего владельца были на добрую пядь короче, чем у рыцаря. Наконец палатка, сумы и бурдюки с водой были навьючены, конь напоен и покормлен горстью зерна из фуражного мешка, и, набросив поводья на здоровое плечо, опираясь на длинное тяжёлое копьё — отныне свою единственную ношу, тамплиер зашагал по пустыне налегке.
Он внимательно оглядывал окрестности и через полчаса нашёл, что искал: одинокий валун с подветренной стороны высившейся над ним дюны. Подведя коня к камню, Алек сначала взобрался на эту подставку, а потом, используя копьё как противовес, сел в седло. Оказавшись верхом, в привычной и удобной позе, рыцарь сразу почувствовал себя куда увереннее. Наверное, впервые с того момента, как он очнулся один в пещере, его робкая надежда выжить окрепла. Правда, судя по тому, как жеребец прядал ушами, вес нового, более крупного владельца был для него непривычен. Синклер поморщился при мысли о том, что конь может заартачиться и взбрыкнуть. Тогда он кубарем полетит с седла, и прощай все надежды!
Но ведь такого может и не произойти. Оставалось решить, что теперь делать с длинным копьём. Бросать оружие было жалко, но в качестве посоха оно больше не потребуется, а держать его в руке и одновременно управляться с поводьями невозможно. Синклеру пришлось со вздохом вонзить копьё остриём в песок. Потом он достал из сумы свёрток с драгоценным кинжалом, развернул ткань, восхищённо полюбовался великолепной работой и сунул оружие за пазуху кожаной безрукавки.
Стиснув зубы, рыцарь сжал поводья в кулаке. Мимолётно пожалев, что не удосужился проверить, не было ли у покойника шпор, тамплиер ударил пятками в конские бока. Скакун фыркнул и послушно тронулся в места.
Синклер вознёс молчаливую молитву Богу, который, возможно, помог ему так легко тронуться в путь. Мягкая поступь коня вполне устраивала рыцаря: у него не было ни малейшего желания испытывать скаковые достоинства животного, пока они не познакомились получше и не привыкли друг к другу. Тем более,