Так говорил Бисмарк! - Мориц Буш

В Вандрессе в первый раз я встретил вюртембергских солдат: здоровые, плотные ребята; темно-голубая форма их с двумя рядами белых пуговиц и черными перевязями напомнила мне датские военные мундиры.

Глава V

День Седанской битвы. – Бисмарк и Наполеон в Доншери

По всем сведениям, первого сентября приближалась к концу охота Мольтке за французами в области Мааса, и мне выпало на долю присутствовать на ней в этот день. Встав утром очень рано и приведя в порядок мой дневник, куда в ближайшем будущем должны были занестись весьма интересные события, я, выйдя из моей квартиры, направился к дому Бодело. Я пришел туда как раз в тот момент, когда мимо решетки садика квартиры шефа проходил сильный кавалерийский отряд, состоявший из пяти прусских гусарских полков, зеленых, коричневых, черных и красных (Блюхеровских). Слышно было, что шеф через час намерен отправиться вместе с королем на обсервационный пункт перед Седаном следить за ходом ожидаемой ныне катастрофы. Когда экипаж подъехал, вышел канцлер, осмотрелся кругом, и взгляд его упал на меня. «Умеете ли вы дешифрировать депеши, доктор?» – спросил он меня. Я отвечал утвердительно. «Ну, так возьмите с собой ключи и отправляйтесь с нами». Я не заставил себя повторять приглашения и через несколько времени ехал уже в карете, где в это утро, кроме меня, сидели Бисмарк-Болен и министр.

Сделав несколько сот шагов, мы остановились перед домом, где жил Верди, позади королевских экипажей, которые здесь поджидали государя. В это время явился Абекен с бумагами за получением приказаний. Шеф принялся что-то растолковывать и, по своему обыкновению, во второй раз повторять разъясненное; но в эту минуту проехал принц Карл со своим известным всем негром, одетым в восточный костюм. Наш старик, превращающийся обыкновенно весь в слух и внимание, когда с ним говорит шеф, имел слабость ко всему, что, так или иначе, касается двора, которая на этот раз послужила ему не к добру. Появление принца, очевидно, приковало к себе гораздо большее внимание, чем слова министра. Последний, заметив это, предложил ему несколько вопросов по поводу тотчас сказанного и получил ответы на них совершенно неподходящие. За это старику сделано было суровое внушение. «Однако же слушайте ради самого создателя, что я вам говорю, господин тайный советник, и оставьте принца в покое. Мы ведь с вами говорим о делах. – Потом, обращаясь к нам, прибавил: – Старик совсем теряет соображение, когда видит какую-нибудь придворную церемонию. Но без него обойтись я никак не могу», – докончил он, как бы извиняя Абекена.

После того как король вышел и пестрая свита его помчалась вперед, тронулись и мы. Мы снова проехали через Шемери и Шеери, места, знаменитые по вчерашним событиям, и остановились около третьей деревни у подошвы обнаженного холма, налево от шоссе. Здесь король со своей свитой из князей, генералов и придворных сели на лошадей; наш шеф последовал их примеру, и все направились на плоскую вершину холмика, стоявшего перед нами. Отдаленный гул пушек возвестил нам, что ожидаемая битва уже в полном разгаре. Яркое солнце на безоблачном небе освещало расстилавшуюся перед нами картину.

Оставив экипаж на попечение Энгеля, я присоединился к обществу, расположившемуся наверху, посреди сжатого поля, откуда видно было на далекое расстояние окрестности. Перед нами глубокая и широкая, по большей части покрытая зеленью долина; на окаймляющих ее вершинах порос кое-где лесок, вдоль по лугам, змеясь, течет голубая река Маас, подходящая вплоть к маленькому укреплению Седана. По гребню возвышения, направо от нас, на расстоянии ружейного выстрела начинается лес, налево – кустарник. На переднем плане, прямо под нами, долина образует косой уступ; здесь, направо от нас, стоят батареи баварцев и усердно посылают свои снаряды в неприятельский город; за ними чернеют войска, выстроенные колоннами; впереди пехота, за нею кавалерия. Еще правее поднимается колонна черного дыма. Говорят, что это горит деревня Базейлль. Седан рисуется на горизонте приблизительно в расстоянии четверти мили от нас; при ясной атмосфере его дома и церкви отчетливо видны отсюда.

Над крепостью, стоящею влево от города, в виде отдельного предместья недалеко от противоположного берега реки поднимается ряд широких холмов, покрытых лесом. Лес этот спускается и в глубину ущелья, расщепляющего здесь гребень гор; левая сторона его обнажена, правая местами покрыта деревьями и кустарниками. Около ущелья я замечаю, если меня не обманывает зрение, несколько деревенских домиков, а может быть, и вилл. Левее холмов – равнина; среди нее возвышается одинокая горка, увенчанная группой высоких деревьев. Недалеко оттуда, среди реки – обломки взорванного моста. В отдалении направо и налево видны три или четыре деревеньки. На горизонте задний план картины замыкает мощный горный хребет, покрытый густым, непрерывным, по-видимому, хвойным лесом. Это Арденнские горы на бельгийской границе.

На холмах, прямо за крепостью, находится, по-видимому, главная позиция французов. Кажется, наши войска намерены охватить их в этом месте со всех сторон. В настоящую минуту можно заметить только наступление правого крыла наших: они медленно, но безостановочно подвигают вперед линию огня действующих орудий; исключение составляет только наша баварская батарея, которая все время стоит на одном месте. Пороховой дымок показывается и за холмами, и за расселиной; можно заметить, что расположенное полукругом войско, охватывающее неприятеля, стремится образовать вокруг последнего замкнутый круг. На левой половине сцены господствует полнейшая тишина. Часам к одиннадцати из крепости, которая все время не отвечала на выстрелы, поднимается столб черного дыма, окаймленный языками желтоватого пламени. За линией огня французов и над лесом беспрестанно показываются белые облачка от выстрелов неизвестно чьих войск – немецких или французских. По временам раздаются также треск и шипение митральез.

На нашей горке блестящее собрание: король, Бисмарк, Мольтке, Роон, князья, принц Карл, высочества Кобургские и Веймарские, наследный герцог Мекленбургский, генералы, флигель-адъютанты, гофмаршалы, граф Гацфельд, вскоре, впрочем, исчезнувший, русский агент Кутузов, английский Валькер, генерал Шеридан, его адъютант, все в полной форме с биноклями около глаз; король стоял, а канцлер занял место около полевой межи. Я слышал, что король велел сказать, чтобы присутствующие не скучивались вместе; в противном случае французы могли заметить группу из крепости и открыть по ней огонь.

К одиннадцати же часам благодаря энергичному движению, имевшему целью окружить позицию французов, начала выясняться и наша атакующая линия на правом берегу Мааса. Я стал горячо беседовать по этому поводу с одним пожилым придворным, может быть, гораздо громче и пространнее, чем было позволительно по условиям места и времени; чуткое ухо шефа уловило мои слова, он осмотрелся и знаками подозвал меня к себе. «Если вы, доктор, намерены развивать стратегические идеи, – сказал он мне, – то желательно, чтобы вы делали это не так громко; в противном случае король может осведомиться, кто это рассуждает там, и мне придется представить вас».

Вскоре принесли ему телеграмму, и он подошел ко мне и дал мне шесть штук их для дешифрирования. Таким образом, я на некоторое время потерял возможность следить за ходом битвы.

Я отправился вниз к экипажам, и в нашем нашел я себе товарища, графа Гацфельда, которому тоже пришлось в этот день в своих занятиях соединять полезное с приятным; впрочем, как мне показалось, он был меньше моего недоволен этим обстоятельством. Шеф поручил ему немедленно переписать длинное французское письмо в четыре страницы, перехваченное сегодня нашими солдатами. Я забрался на козлы, достал шифровые ключи и, вооружившись карандашом, принялся разбирать депеши, а битва за холмом гремела между тем, как ураган. Торопясь поскорее закончить работу, я и не замечал лучей полуденного солнца, которое обожгло мне одно ухо до такой степени, что оно покрылось волдырями. Первую разобранную телеграмму я отослал к министру с Энгелем – ему тоже хотелось посмотреть на битву. Следующие две я отнес ему сам, так как, к величайшему моему удовольствию, шифры, взятые нами, не подходили к трем последним телеграммам. По мнению шефа, впрочем, большой потери от этого быть не могло.

Был час дня. Линия нашего огня, охватывая большую часть неприятельского расположения, заняла собою и высоты, расположенные по ту сторону города. На дальних линиях взвивались уже белые клубы порохового дыма и знакомые нам уже, разорванные, неправильной формы облака от выстрелов шрапнелью; только на левом крыле все еще господствовала тишина. Канцлер сидел на стуле и внимательно изучал какой-то длинный документ. Я спросил его, не хочет ли он закусить и есть ли у нас с собой провизия. Он отклонил мое предложение. «Я бы не прочь, но и у короля ничего нет с собой», – пояснил он.