Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

При словах «имею честь» чиновник пристально воззрился на поручика.

– То есть не имею чести знать, – поправился Ржевский. – Ведь знакомство с заговорщиком – не честь. Получается, не имею чести знать… То есть знать-то я его знаю, но не имею чести… То есть я честь имею, а вот заговорщики и бунтовщики её лишены… Чёрт побери, Иван Иванович! – Поручик под взглядом собеседника никак не мог устроиться на стуле и уже готов был вскочить. – Что вы на меня так смотрите?! Я честный гражданин и верноподданный!

– Вы не пояснили, как именно познакомились, – спокойно заметил Тайницкий. – Почему Никодимов пригласил вас к себе?

Ржевский принялся вспоминать события вчерашнего вечера:

– Я сам толком не понял. Мы говорили о русской словесности: про сочинение одного господина со смешной фамилией.

– Смешной фамилией?

– Да, очень смешной, но саму фамилию я не помню.

– А что за сочинение?

– Не помню название. Что-то про дворянина, который слишком много думает и из-за этого упускает красивую девушку. Софья её звали.

– «Горе от ума»?

– Вот-вот!

– Его автор – Грибоедов. Вы находите его фамилию смешной?

– Да.

– Чем же она смешна?

– Да я не помню. Как услышал в первый раз, подумал: «Вот смешная фамилия». А почему я так подумал, не помню. – Ржевский почувствовал, что успокаивается и уже не кажется себе загнанным зайцем.

– И Никодимову так понравилось обсуждать с вами сочинение, которое вы явно не читали, что он позвал вас в гости? – с подозрением спросил Тайницкий, но поручик уже не смущался. Он всегда обретал уверенность, когда переставал задумываться и говорил первое, что придёт в голову.

– Не только в этом дело. Я притворился, что мы знакомы давно: спросил его, не виделись ли мы много лет назад на одном из вечеров у великой княгини Екатерины Павловны.

Чиновник как будто начал верить.

– А о чём ещё говорили?

– Я рассказал о себе. Даже упомянул, что род Ржевских идёт от самого Рюрика! Это на всех производит впечатление.

– Я бы на вашем месте этим не хвастался в нынешнее время, – холодно произнёс Тайницкий.

– Отчего же не хвастаться?

– Подумают, что вы имеете виды на императорский трон, раз причисляете себя к Рюриковичам, которые правили Россией до Романовых.

Ржевский аж подпрыгнул на стуле:

– У меня и в мыслях не было! Я верноподданный! Уж не хотите ли вы сказать, что из-за моего происхождения заговорщики могли иметь на меня виды?

– Не исключаю, – кивнул Тайницкий, – и вы правильно говорите, что Никодимов – не единственный заговорщик. Есть много других.

Во внимательном взгляде чиновника и сцепленных пальцах поручику почудилось что-то зловещее, а Тайницкий продолжал спрашивать:

– О чём вы говорили с Никодимовым сегодня, в гостях?

Ржевский попытался вспомнить, о чём шла речь до того, как лакей Прошка доложил о приходе жандармов. Как Никодимов сообщил о брожении в войсках, поручик помнил. А вот дальше…

– По правде говоря, я не вполне понял, – признался Ржевский. – Поначалу всё это казалось мне просто фантазией, как у литераторов. Я думал, что Никодимов мне своё сочинение пересказывает. Эдакую притчу или что-то вроде памфлета на покойного государя Александра Павловича.

– Что за памфлет?

– Что-то вроде «Путешествие блошиного пастыря из Петербурга в Киев и обратно».

– Блошиного пастыря?

– Ну, может, муравьиного пастыря.

– Это случайно не Муравьёв-Апостол? Матвей Муравьёв-Апостол.

– Вот-вот! Апостол муравьёв! И этот апостол всё ездил туда-сюда, туда-сюда…

– А зачем ездил?

– А затем, что некие дворяне создали два тайных общества. Одно на юге России, другое – на севере.

– Одно в Киеве, другое – в Петербурге? – продолжал подсказывать Тайницкий.

– Да-да. – Ржевский благодарно кивнул. – А муравьиный апостол нужен был, чтобы они связь держали меж собой.

– И что же за цель была у этих обществ?

– Да не было у них никакой особой цели. Они согласились только в том, что не будут брать пример с Франции, потому что там восставала чернь, а они – дворяне, люди галантные.

– Подробнее, пожалуйста. Они хотели восстать против самодержавной монархии?

– Кажется, да. Но поднимать восстание хотели галантно.

– Так-так, продолжайте.

– Они никак не могли договориться, галантно ли – убивать императора. Южное общество говорило, что это вполне галантно. А северное – что это варварство. В итоге решили ждать, пока государь сам умрёт, и тогда начинать восстание. Но обществ-то два! А значит, надо было решить, кто же первый восстанет. И договорились, что это будет зависеть от того, где император умрёт: на юге или на севере. Если на юге, то южное общество первое восстаёт. А если на севере – то северное.

– Очень интересно, – сказал Тайницкий, но по голосу нельзя было понять, интересно ему или нет.

– И вот умирает Александр Павлович на юге, – продолжал Ржевский, – а южное общество ничего не делает. Приезжает посланец от северного общества: «Что ж вы такие-сякие не поднимаете восстание?» А южное общество отвечает: «Мы люди галантные, поэтому только после вас».

– И что дальше?

– И тогда начали к восстанию готовиться в Петербурге, но чем закончилось, Никодимов не знал, потому что уехал. Собирался ждать новостей здесь, в Твери, а после… Он это рассказать не успел: жандармы явились.

– И когда же вы поняли, что слова господина Никодимова – не вымысел? – строго спросил чиновник.

– Ну-у, – протянул поручик, – когда жандармы явились, тут-то я и начал подозревать.

– Хорошо, – произнёс Тайницкий, однако, судя по выражению его лица, эта беседа для Ржевского имела не слишком хороший исход. – Не вижу оснований подозревать вас в государственной измене, однако в городе вам придётся задержаться.

– Надолго?

– Пока идёт следствие.

Ржевский вздохнул. Конечно, ему и самому хотелось остаться в городе подольше, чтобы видеться с Софьей, но одолженная князем Всеволожским сумма не позволила бы прожить в Твери даже месяц. И что делать? Снова просить взаймы? А просить в качестве кого? Жениха Тасеньки?

«Фортунушка, голубушка моя, что-то я тебя не пойму», – думал поручик, выходя из кабинета Тайницкого.

* * *

Ржевский медленно спускался по лестнице, когда его окликнул тот самый усатый офицер жандармов,