Клятва, которую мы даем - Монти Джей

— Кто-то сказал мне, что я выжила не просто так. Например, чтобы научить тебя. Дай себе возможность найти то, что тебе по душе. Исцеляйся на своих условиях, а не на моих.

Я знаю, что она спросила это только потому, что все мы ищем ответ на вопрос, как исцелиться и жить дальше, но правда в том, что жить дальше — это не универсальная формула. Именно это делает все намного сложнее — пытаться найти то, что заставляет тебя хотеть просыпаться по утрам.

Она улыбается, слегка помахивая мне рукой.

— Спасибо, Коралина.

Затем она переходит улицу и направляется к фургону своей матери, оставляя меня одну в студии. Фэй всегда уходит последней, в основном потому, что я позволяю ей побыть тут, пока ее мама не закончит работу, хотя и знаю, что не должна этого делать.

Привязанность не пойдет на пользу никому из нас. Я привязываюсь к ней, хотя знаю, что уйду. Чем больше она рядом, тем больше смотрит на меня как на образец для подражания, а я этого не хочу. На самом деле, я не та, на кого можно равняться или восхищаться.

Что произошло в том подвале? Что сделал мой разум, чтобы выжить?

Это чертовски унизительно и жалко. Я едва ли представляю, через что прошла Фэй или любая другая из этих девушек.

Для Фэй? Я собралась. Я исцелилась.

Но если бы она увидела меня прошлой ночью, рухнувшую в объятиях едва знакомого мужчины, сбежавшую в тот момент, когда я смогла перевести дух, отказавшуюся даже поблагодарить его за то, что он сделал?

Она бы увидела меня совсем в другом свете.

Она увидела бы то, что я делаю, когда смотрю в зеркало.

Я передергиваю плечами, приказывая себе забыть об этом воспоминании. За два года я ни разу не встретилась с Сайласом Хоторном. Это была разовая сделка. Я могу избегать его в дальнейшем. Мне никогда не придется видеть его вновь.

Я не спеша убираю большую студию с приемлемой арендной платой, которая была складом, а я переоборудовала его. Внутренние стены отделаны кирпичом. Бетонный пол украшают брызги краски. Несколько свободных мольбертов, расположенных по кругу, дает каждому художнику достаточно места, чтобы творить в уединении.

То, что появляется на чьем-то холсте, принадлежит ему, если только не дано разрешение принадлежать другим.

Потребовалось некоторое время, но мне удалось создать, как мне кажется, безопасное пространство. Даже со слабым запахом скипидара хорошо справляются лавандовые свечи, которые я постоянно зажигаю.

Я спускаюсь с металлической лестницы, стараясь не расплескать кувшин с водой, который держу в руке. Удивительно, что все эти различные планеты, свисающие с потолка в комнате, продержались так долго. Искусственный плющ вдоль стен нуждается в замене, а полы — в швабре.

Изначально я приобрела это место из эгоистических соображений. Мне нужно было пространство, куда я могла бы убежать, устроить там беспорядок, творить и дышать вдали от посторонних глаз. Где мои стены могли бы рухнуть, а я бы просто существовала.

Это очень утомляет — боязнь быть кем-то еще, кроме защитника и холодного человека.

Мои родители любят рассказывать своим друзьям, что в один прекрасный день это помещение превратится в мою собственную галерею, что я только начинаю осваиваться в мире искусства. Как будто я буду делиться с этими людьми всем, что создаю.

Им бы это понравилось. Позволить толпе любопытных людей топтаться вокруг моего единственного утешения только ради того, чтобы получить немного больше признания. Я вырвалась из организации по торговле людьми, которую мой отец неосознанно поддерживал, — разве этого недостаточно?

Искусство — это интимная вещь. Им не стоит делиться, пока художник не будет готов к тому, что на него посмотрят, не будет полностью уверен в своей любви к работе, прежде чем открыть ее для критики.

Когда я убираю веник в шкаф, у меня звонит телефон. Сердце замирает на секунду, всего лишь на мгновение, но когда я достаю его из кармана комбинезона и вижу имя Лилак, мелькающее на экране, я выдыхаю.

В тот момент, когда я нажимаю «Ответить» и прижимаю телефон к уху, из динамика раздается ее голос.

— Я не знала, что кто-то может носить так много черного, — говорит она. — Ты знала, что это был день фотографии, или специально оделась как пятый участник группы Kiss?

Я усмехаюсь, засовывая телефон между ухом и плечом.

— И тебе привет, милая сестренка.

— Привет, привет, отвечай на вопрос.

Лилак Уиттакер вытянула из своих родителей каждую унцию добра, когда родилась, и с возрастом только прибавила. Я искренне верю, что именно ее улыбка помогает мне жить, и я отдала бы весь мир за ее счастье.

В большинстве случаев я живу ради нее, а не ради себя. Обеспечение ее счастья и поиск ее радости помогают мне выжить. Каждый раз, когда наступает темнота и сны становятся слишком реальными, я думаю о ней.

Милой маленькой Лилак пришлось бы узнать, что я покончила с собой, потому что слишком устала жить дальше. Я никогда не хотела бы, чтобы она винила себя или чтобы ее преследовала моя боль. Я бы не заставила ее проходить через это.

Я буду страдать столько, сколько потребуется, если это означает, что она сможет сохранить свою радость.

— Какого хрена ты копаешься в моем школьном альбоме?

— Нашла его в коробке в шкафу. Это чертово золото, — она тихонько смеется, и я слышу, как переворачиваются страницы: — Ты, похоже, была по-настоящему увлечена эмо.

На моих губах появляется улыбка, когда я прохожу через студию, прихватив баллончик с чистящим средством и полотенце, чтобы вытереть табуреты.

— Черный — самый ненавистный цвет твоей матери. Я пыталась тихонько бунтовать.

Подросток может сделать многое, чтобы восстать против своей семьи, если растет с такими родителями, как у меня. С тех пор как я стала достаточно взрослой, чтобы говорить, я испытывала пределы их терпения.

Я давала себе достаточно воли, чтобы раздражать их, но при этом сохраняла отличные оценки и художественные призы на полке, так что я все еще была хорошей маленькой призовой лошадкой в конюшне. Достаточно необузданной, чтобы пугать светских львиц.

Когда мне исполнилось восемнадцать, мне больше не нужны были черная подводка для глаз и металлические шипы. Я могла делать все, что захочу, когда поступила в колледж, и именно из-за такого мышления меня похитили и заперли в подвале.

Вежливость по отношению к ним сейчас — это вежливость по отношению к моей сестре.

— Вы с Эмметом были милыми. Даже его подводка для