Тополь берлинский - Анне Рагде

Из кабины трактора он пытался разглядеть отца в кухонном окне, но из-за зеркал ничего не было видно. На всякий случай он как следует распихал леденцы, марципан и пиво по карманам парки, отправился в свинарник, прямо в мойку, и выложил все на скамейку. В свинарнике царила звенящая тишина. Он знал, как свиньи ждут и прислушиваются. Придется им подождать еще немного. Тишина была в любом случае хорошим знаком, пусть даже полная нетерпения. И все-таки он заглянул за дверь, не показываясь животным, только чтобы проверить Сири. Она спокойно лежала на своей куче опилок с полуприкрытыми глазами. Но вдруг его осенило, что история может повториться, на этот раз с Сири — даже с Сири. Надо отнести шерри домой, может, мать тоже захочет немного выпить. Это может стать своего рода подарком, если шерри не понадобится в свинарнике. Конечно, они, как взрослые люди, никогда не дарили друг другу подарков на Рождество. Он достал пакет с медом, кровяным пудингом, газетой и рождественской открыткой, остававшийся в кабине трактора, и зашел в дом. Вот-вот пойдет снег. Хорошо бы много нападало. Тур бы с удовольствием его расчистил. Отец сидел за кухонным столом у окна. Полурастаявший хлеб был нетронут, даже полиэтиленовый мешок не открыт.

В конторе, плотно закрыв за собой дверь, Тур позвонил Арне еще раз.

— Кстати, — сказал он, — мне еще нужно немного шерри. Две по поллитра, самого дешевого, ничего этакого не нужно.

Арне заверил его, что все будет в порядке, и спросил, слышал ли он новости.

— Какие?

Сын Ларса Котума повесился, вчера. Ингве. Он только что узнал.

— Проклятье. Как ужасно.

Единственный сын, сказал Арне, но у них по счастью еще замужняя дочь на другом хуторе.

— И прямо перед Рождеством, — сказал Тур и тут же почувствовал, как банально это звучит, будто бы мрачные стороны жизни отступают на второй план в этом очевидном общем помешательстве.

— Из-за какой-то девчонки, — сказал Арне, но больше он ничего не знал. И добавил: — Наверняка этим твой брат занимается.

— Чем этим?

— Похоронами. Ну и всем с этим связанным. Точно, твой брат.

— Тебе виднее.

Тур затопил в гостиной и отправился в свинарник. В мойке у него не было открывалки, до этого раньше никогда не доходило, и он открыл пиво перочинным ножом. Между первой и второй бутылками он натянул комбинезон и сапоги. Пиво было теплым. Он прихватил пустой мешок из-под корма и марципановую свинку и заперся с Сири, обратив внимание на полную семейную идиллию в загоне у Сары. Положил мешок на пол и уселся прямо на него. Сири стала обнюхивать его плечо. Огромное животное с пастью, полной острых, как бритва, зубов, при желании легко могло его прикончить, но он с невероятной детской уверенностью полностью ей доверял.

— Подожди, — сказал он и допил бутылку. Она принюхалась к его рту, когда он долго рыгал, сначала рыгнув один раз сильно и потом разразившись несколькими короткими отрыжками. Он открыл красную картонную коробку, отломил марципановой свинке голову, дал Сири. Она громко жевала мокрыми губами. Чтобы покончить с собой, нужно мужество, тем более чтобы повеситься. Отнять у себя дыхание. А может, это наоборот простой способ, откуда ему знать. Но если уж решился, да к тому же нашел крепкую веревку… Проще всего, наверное, наесться таблеток и умереть во сне. Он видел мальчика несколько раз, на велосипеде по дороге к фьорду с биноклем на шее и каким-то сложенным штативом на багажнике. Наверняка штатив для бинокля, чтобы тот надежно стоял. Народ в магазине судачил, что сын Котума не хочет работать на хуторе, что от него нет проку, что он хочет только глазеть на воробьев в бинокль. Вообще-то странно, что Бритт не знала, что мальчик повесился, он ведь тоже ходил в магазин. Наверное, она очень торопилась. Даже на штрихкоды ей наплевать, когда кофеварка в подсобке наполнена свежей водой и кофе. Продавщицы, конечно, сорвали пластиковую крышку с коробки пряников и объедались, исполненные рождественского настроения и соболезнований.

— У Котума есть дочь на соседнем хуторе, — сказал Тур вслух, — хоть что-то. Потому что это важно, понимаешь, Сири, что кто-то будет заботиться о хуторе, и дело не пойдет псу под хвост.

Он протянул ей передние ноги марципановой свинки и сам попробовал. Пиво осело жарким осадком в его пальцах, ему пришлось их тщательно проверить — крепко ли они держатся на ладони. Скоро все пройдет. Хорошее, сильное и кратковременное пивное опьянение. Он уже давненько не выпивал. В прошлый раз пустые бутылки он выкинул в уличный туалет, и в этот раз поступит так же, хотя сюда никто и не заходит. Он отдал Сири остатки марципана одним куском и основательно почесал ее за ушами.

— Моя умница, — прошептал он. — Лучшая свинка. Лучше всех марципанов в мире.

Он изолировал отца, закрыв дверь, тот по-прежнему не поел. Наверное, стоит все-таки дать ему немного картошки и кровяного пудинга, с двумя больными на хуторе ему не сдюжить, а чтобы совсем помереть с голоду, нужно много времени. Тур почистил картошку, положил ее в воду, вскипятил, потом постоянно подходил, поднимал крышку и тыкал вилкой, слушая «Радио-Один» и программу, вещавшую обо всем, что касалось Рождества и счастья. Опьянение уже почти прошло, и он подумал, какое настроение сейчас у Котумов. Там, наверное, тоже готовят еду. Еда — отличный способ хранить молчание, и пока готовишь, и пока ешь. Пошел снег, широкими толстыми хлопьями, парившими в воздухе. Пусть полетают еще чуть-чуть, а потом он займется уборкой. Он не будет рассказывать матери о мальчике, пока она опять не поправится и не захочет знать все. В любом случае, он не упомянет Маргидо, даже если она будет настаивать.

Картошка была все еще жесткой в серединке, а сверху уже начала расползаться, делая воду мутной. Он выключил огонь, разрезал каждую картошину пополам, щедро смазал маргарином сковородку. Нарезал кровяной пудинг на куски, разложил их рядком на столе, достал сироп. Он почувствовал, что проголодался. Хотел сначала поесть сам, потом подняться к матери и оставить отцу остатки. Тот, конечно, почует запах из гостиной, услышит бренчание кастрюль на плите. Пудинг был с изюмом.

— Это вкусно, представь себе. Кровяной пудинг с сиропом и жареная картошка. А пудинг с изюмом!

— Ты его…

— Конечно.

— …купил?

— Да.

— Но у нас же есть…

— Я не мог шариться по морозилке. Ты же начальник. Поэтому, пока не поправишься, придется есть покупную еду! Дорогое удовольствие!

— Ох.

— Перестань, я шучу. Не сядешь? Возьмешь вилку сама?

— Нет.

Она была бледнее, чем рано утром, когда они вместе пили кофе. Глаза ввалились, и под ними обозначились темные круги. Она стала старухой. Вообще-то он никогда не воспринимал ее старой. Она съела два кусочка кровяного пудинга, три кусочка картошки, сироп вылился на подбородок, Тур сходил за туалетной бумагой. Когда он вытирал ей рот, она уже заснула. Он принес сока, но она не успела его попить.

— Подремли немного, — прошептал он.

Отец доел все остатки. Мог бы, по крайней мере, спросить. Для него ли оставили. Тур не обнаружил ни грязной тарелки, ни вилки с ножом, отец, наверное, ел руками прямо со сковородки. Он снова сидел в гостиной, приоткрыв дверь. Тур услышал легкое покашливание — скорее чтобы издать хоть какой-то звук, а не прочистить горло. Он плотно закрыл дверь и помыл посуду. Руки от мытья стали такими чистыми… Вечно черные полосы вокруг ногтей посерели, а твердая кожа размягчилась. А еще было приятно подержать руки в горячей воде. Как давно он принимал ванну? Они всегда стояли в углу ванны и мылись под душем. Можно как-нибудь и полежать в ванне. Хотя на это уходило слишком много горячей воды. А с этими заоблачными ценами…

Когда он опять пошел в свинарник, то отрезал с хлеба корку и еще один кусок, который раскрошил на птичьей кормушке. Ствол дерева изгибался прямо над дощечкой — так хлеб не заметет снегом.

Сири забеспокоилась. Она топала по загону, подрагивала, кусала металлические прутья и, против обыкновения, к нему не подошла.

— Ну, ну…

Он принес метлу, смел мокрые опилки, принес новых. Потом дал Саре еще еды. Все пятеро поросят спали под красной лампой. Блестящие, маленькие сонные бугорки. Он не мог насмотреться на поросяток, поднимал их, держал, прекрасно понимая людей, которые заводят поросят в качестве домашних любимцев, декоративных свинок, всегда остающихся маленькими, миленькими и проворными. Даже некоторые крестьяне, разводившие свиней, держали дома таких декоративных свинок, обычно хряков, потому что у свиней бывает течка. К тому же свиньи заражают течкой друг друга. Вероятно, из чистой зависти.

До того как Сири разродится, может пройти еще много времени. Он прибрал предбанник, освободил место для новых мешков с кормом. Пожалуй, Сири опоросится раньше, чем появится шерри. Но оно все равно пригодится, можно хранить его здесь, а не в доме. Потом он подумал, что одну бутылку можно кому-нибудь подарить на Рождество. Например, матери, когда отец ляжет спать. Сидеть за кухонным столом, переваривать ребрышки, выпивать шерри и смотреть на рождественский снег, а мама будет рассказывать о старых добрых днях в поселке, о жизни безземельных крестьян, о свадебных обрядах и суевериях. И еще она никогда не устает рассказывать о военных годах, о гигантских планах немцев построить здесь величайший в мире порт, в котором жило бы триста тысяч человек. Мать любит представлять, как бы город выглядел сегодня, если бы немцы выиграли войну. Они бы построили аэропорт и четырехполосную магистраль до самого Берлина. Мать начинала хохотать до упаду, когда вспоминала об этих наполеоновских планах. А еще ее очень занимали деревья, посаженные немцами. Что они до сих пор растут, здесь, у самого полярного круга. Что они пустили корни, когда немцы проиграли войну.