Человек в стене - Ангстрём Эмма

Никогда в жизни Ванья не испытывала такого страха, как в те полчаса, когда они брели внутри пирамиды. Она понятия не имела, чего боится, что именно так ее пугает. Она понятия не имела, что ждет впереди, и не представляла, куда лезет. Она знала лишь одно: тоннель ведет в центр пирамиды. Она изнемогала под тяжестью темноты, которая мгновенно превратила день в ночь. Над ней громоздились друг на друга камни, и вся эта пирамида, стоящая, будто великан, посреди бескрайней пустыни уже тысячи лет, в любой момент могла обрушиться. Они слепо блуждали по проходам древнего сооружения, возведенного пять тысячелетий назад. И то, как его строили, до сих пор оставалось загадкой.

Ванью вывел из задумчивости тот самый мужчина, который поднимался наверх, когда она разговаривала с Анитой. Теперь он снова прошел мимо нее. Она отпрянула от мусоропровода, поздоровалась, потом наконец выбросила свой пакет, кинулась обратно в квартиру и проверила, хорошо ли заперла за собой дверь.

* * *

Альва не могла расслабиться, хоть и пыталась уснуть уже целую вечность. Она отчаянно скучала по папе. Ее удивляло, что он не выходит на связь, а мама не хочет, чтобы она звонила ему. Наверное, у мамы есть другой номер его телефона, не только мобильник. Альве просто хотелось поговорить с отцом. При звуках его голоса ей становилось не так одиноко.

Альва вылезла из постели и уселась напротив картин. Она сделала поярче свет лампы, взяла лупу и стала вглядываться в гвоздику. Кажется, никаких букв в цветке все-таки не было. Якобы символизирующую нечто букву «З» в середине она придумала сама. Теперь Альва видела, что все остальные цветки написаны точно так же и сморщенные лепестки каждого из них как бы вложены друг в друга в центре. То, что складки лепестков одного цветка напоминают букву «З», — всего лишь совпадение. Вздохнув, она повернула светильник так, чтобы он освещал третью картину.

Вот в ней точно было что-то особенное. И дело тут не только в цветах, из-за которых она выглядела красивей, чем остальные две, но и в каких-то на редкость гармоничных пропорциях. Альва подумала, что смотреть на эту картину удивительно приятно. Круг, похожий на желтое солнце, висел над равнобедренным треугольником, каждая секция которого светилась определенным цветом спектра. Фон картины был черным, матовым, с тонкими сияющими золотыми прожилками.

Альва склонила голову. Зрение стало нечетким, и картина перед глазами расплылась. Круг над треугольником мерцал, они слились между собой, все цвета вспыхивали желтым, красным, синим, зеленым, фиолетовым и золотым.

Потом она заметила кое-что на черном фоне. Она моргнула и подняла голову. Золотые линии складывались на черном полотнище в гигантскую букву «В».

Внезапно Альва совсем проснулась. «В»… У этой буквы есть особое значение, про это говорили по телевизору. Вроде бы «У» обозначает материальное, а «В» — духовное, правильно ведь? Или наоборот? Она не могла вспомнить.

За стеной в кухне кто-то был, и Альва поднялась со своего места на полу. Она тихо подошла к двери, открыла ее, прокралась в прихожую. Прижалась к кухонной двери. Из-за нее донесся звон, а потом булькающий звук, который бывает, если наливать в бокал вино.

— Девочки начинают задавать вопросы. Альва пыталась дозвониться Томасу, — услышала она мамин голос.

Альва изо всех сил прислушивалась. Мама говорила тихо и неразборчиво. Альва догадалась, что она боится разбудить ее и сестер.

— Думаю, Эбба и Санна поймут, они все-таки постарше. Всего на несколько лет, но это большая разница. У Альвы всегда были особые отношения с Томасом. Я не уверена, что она сможет это принять.

Альва представила себе маму на кухне. Она знала, что мама выглядит усталой. Уже больше одиннадцати, а к этому времени ее лицо обычно словно сползало к коленям: такое сравнение казалось девочке самым точным. Лицо как будто изнемогает, поэтому лоб нависает ниже, а мешки под глазами становятся больше. Мама не улыбается, ее рот расслаблен, и от этого щеки становятся тяжелыми и обрюзгшими. Она кажется старше, вокруг губ собираются морщины и залегают складки, которые делают ее совершенно неузнаваемой.

— Когда я думала об этом в ту ночь, Туве, у меня было такое чувство, как будто что-то внутри у меня разбилось. Я никогда не знала этого человека, он был как одержимый. Я никогда не забуду этого, Туве, этих его глаз! Они были ужасны.

А глаза Альвы тем временем закрылись. Она была подавлена, потому что ей тоже не хотелось вспоминать ту ночь. Мама сидела тогда на лестнице и плакала, спрятав лицо. То самое лицо, которое, как потом увидела Альва, с одной стороны было сплошь красно-синим, как будто кто-то вылил банку чернил прямо ей в правый глаз. И мамина щека тоже оказалась странного цвета, но хуже всего был глаз, потому что глаза ведь на тебя смотрят, а этот глаз выглядел просто ужасно.

— Нет, никогда. Без вариантов. На следующий день я сказала Томасу, что не хочу его видеть больше никогда.

Эти слова будто пронзили Альвино тело насквозь, и она сильнее прижалась к стене.

— Не знаю. Я понятия не имею, что для них лучше. Конечно, всем детям нужен отец, но если этим отцом оказался Томас, тогда как? Я просто не знаю!

Альва обнаружила, что сжимает кулаки и ногти впились в ладони. Она разжала их и увидела на коже глубокие отметины в форме полумесяца.

— Это ужас какой-то — думать о том, что я прожила с этим человеком четырнадцать лет! Это все равно что жить на часовой бомбе. Могло случиться, все что угодно.

Альва изо всех сил сдерживала себя. Ей хотелось ворваться в кухню и сказать, что она думает о маме, сказать, что она, Альва, тоже участвовала в событиях той ночи и видела, что тогда произошло, и знает, как мерзко мама вела себя с папой. Так что не один он во всем виноват.

— И в доме, где мы теперь живем, тоже произошел ужасный случай, ты же читала о нем в газете? Похоже, убийцу еще не нашли. Не знаю, действительно ли нам тут безопаснее.

* * *

Альва сняла пальто и повесила его на крючок над скамьями. В раздевалке было холодно, и до начала физкультуры оставалось еще полчаса, но она предпочитала приходить пораньше, чтобы не переодеваться вместе со всеми остальными. Она сняла шерстяной свитер, джинсы с эластичным поясом и футболку, а вместо нее надела другую, со змеей. Папа подарил эту футболку, когда ей исполнилось восемь лет, и с тех пор она всегда надевала ее на физкультуру.

Натянув мешковатые спортивные шорты и кеды, она побрела в пустой спортзал. Там она уселась на деревянную скамейку и погрузилась в мысли о вчерашнем разговоре мамы с Туве. Если мама действительно сказала папе, что он больше их не увидит, значит, она наврала ей и сестрам. Она же все время говорила Альве, что они снова смогут видеться, когда все немного успокоится.

В зал начали заходить Альвины одноклассники. Эхо их смеха и воплей разносилось среди голых стен. Альва отдала бы что угодно, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте, но головную боль она уже имитировала на прошлой неделе, а на позапрошлой наврала, что у нее болит горло. Учительница физкультуры посмотрела на нее тогда из-под нахмуренных бровей и сказала: «Ладно, но, надеюсь, к следующей неделе твоя простуда пройдет, да, Альва?»

Учительница засвистела в свисток, и все ребята выстроились у скамеек вдоль стены. В руках у нее был секундомер и какой-то список, прикрепленный к картонке.

— Так! — воскликнула она. — Сегодня мы будем заниматься гимнастикой. Весело, правда?

Ее, казалось, искренне радует такая перспектива. Альва почувствовала, как в животе завязался тутой узел. Она пожалела, что не ходила на физкультуру на прошлой неделе. Тогда играли в волейбол, а это и вполовину не так ужасно.

— Оскар, Нелли, пожалуйста, вытащите коробки с инвентарем. Чарли и Альва, прикатите «козла» и поставьте у стены, Арвид и Йенни, опустите кольца. Остальные могут разложить маты и достать гантели.